Шамиль стоял, упершись носком сапога в торчащий из земли камень, боясь потерять равновесие и ненароком полететь в обрыв. Но тут его стали пихать, щипать, ерошить ему волосы, кружить его вокруг оси. И только он собрался оттолкнуть обезумевшую гурьбу и отступить назад, к арке, как мать Мадины легко стянула с себя нарядный платок и с радостным гиком бросилась вниз со скалы. А за ней задорно ринулись остальные, на ходу торопя Шамиля и колотя в бубны. Послышались счастливые женские визги и мужские смешки.
Шамиль испуганно застыл, боясь заглянуть вниз и увидеть, что с ними сталось. Постояв в нерешительности, он метнулся к арке, но налетел на теплую от солнца стену. Арки не было. Тогда он стащил с себя облепленные землей и навозом сапожки и швырнул их в пропасть. Раздался грохот, и на землю посыпались мелкие, с колотый рафинад градины. Шамиль очнулся.
Он засыпал и просыпался несколько раз, пока наконец не пробудился окончательно. В двери обнаружил записку от матери. Она писала, что уезжает на автостанцию вместе с Машидат, что они поедут в село и чтобы он тоже приезжал, как только решится. Шамиль раздраженно умылся и небритый помчался к Машидат. Она была их родственницей.
6
У порога Машидат он наткнулся на Асю, ее дочь, которая была у них в день его разговора с Мадиной. Ася была стеснительна и слегка растрепана. Оказывается, родители ее уехали рано утром и с ними его мать. Ася ехать отказалась и осталась с братом в городе.
Пока она говорила, они шли бок о бок по разрытой проезжей дороге, медленно, как будто ноги застревали в глубоком песке. Справа показался забор детского садика. Завидев отогнутые прутья решетки, Шамиль зачем-то юркнул внутрь. Ася вслед за ним.
Она, Ася, почему-то часто попадалась ему на улицах. Он даже начал было подозревать, что она намеренно искала встреч, и ему захотелось подтрунить над ней, кольнуть, обидеть, чтобы отстала. Но постоянно забывал об этом.
Сейчас взглянул на нее внимательнее. Она была бледна, не особенно ухожена, но по-детски красива. Только синева под глазами придавала юному лицу ее болезненный и озабоченный вид.
– А Вал признали, – сказала вдруг Ася.
– Кто признал?
– Сегодня по телевизору сказали, в местной передаче.
– А я всю ночь искал, так ничего и не нашел! – воскликнул Шамиль сокрушенно.
Они подошли к поскрипывающему железному кольцу – остову бывшей карусели. Ася села на него верхом и поправила волосы.
– Я хочу отсюда уехать, – произнесла она, путаясь губами в гуляющих прядях.
– И куда?
– В Москву, например.
Шамиль хохотнул:
– И что ты там будешь делать? Жизни радоваться?
– Не буду, я и оттуда захочу уехать, – серьезно сказала Ася, не глядя на Шамиля.
– А может, ты ненормальная?
– Конечно, ненормальная, – вдруг дернулась она, – и танцевать я не умею! И одеваться! И разговаривать! И улыбаться! Разумеется, ненормальная! Мне одна дорога – в буйнакскую психушку!
Шамиль нервно засмеялся.
– Да, трудно тебе будет мужа найти.
– А мне муж не нужен, – снова обозлилась Ася.
– Ну и езжала бы с родителями…
– Мне учиться надо, сессию сдавать…
– Никаких сессий уже не будет, я чувствую. Хампец нам, – буркнул Шамиль.
Они замолчали, глядя на поскрипывающее железное кольцо.
– А Мадина ведь замуж вышла, никях{Бракосочетание в исламе (араб.).} сделала, – сказала вдруг Ася.
– Ты откуда знаешь? – спросил Шамиль, напрягшись всем телом.
– И родителям не сказала, – продолжала Ася, – сам догадайся, кто у нее муж. Очередной герой-убийца. А мне всегда ее в пример приводили, мол, Мадина такая, Мадина рассякая…
– Кто сказал? – взревел Шамиль.
Ася вздрогнула и запнулась:
– Все говорят, мама сказала. И твоя мама знает. И все знают. Можешь сам к ним сходить и проверить.
Она снова закинула за уши светлые пряди и прямо взглянула на Шамиля. Глаза ее были красными.
– Я уже с Мадиной все, – зачем-то сказал Шамиль. – Ты куда шла вообще?
Ася покраснела:
– Я? К подруге.
«Врет. Наверное, и подруг у нее нет», – подумал Шамиль.
– Давай провожу.
Но Ася, будто чего-то испугавшись, соскочила с кольца и, на ходу попрощавшись, ринулась из садика.
Почесав небритый подбородок и постояв в нерешительности, Шамиль двинулся к дому Мадины. На этот раз лавочка у подъезда была пуста, а лестничные марши глухи и гулки. Дверь открыла мать Мадины в полосатом велюровом халате и сразу отпрянула. Потом взяла себя в руки и ласково пригласила зайти. В квартире послышалось оживление, кто-то метнулся из комнаты в комнату, Шамиль не увидел, а скорее почувствовал, что это Мадина.
Навстречу вышел ее отец в выцветшей рубашке и как будто еще более поседевший. После саламов прошли в просторный зал с хрустальной люстрой и стенами, увешанными портретами черовских предков. Гудел телевизор, шла какая-то религиозная передача.
– Вот, сказали, что нас отделили, – хрипло произнес ее отец, неопределенно взмахнув рукой в сторону телевизора. – Теперь будут власть делить…
Он крякнул, прочищая горло.
– Это правда, что Мадина тайный магьар{То же, что и никях, мусульманский брак.} сделала? – спросил Шамиль без обиняков.
– Это большой стыд для нас, Шамиль, – тихо начал Мадинин отец, не глядя на Шамиля. – Мы вернем все подарки, но просим не разрывать с нами связь, потому что мы близкие люди и…
Он снова крякнул и остановился.
– Как так случилось?
В дверях появилась Мадинина мать, сменившая халат на длинное платье с оборками.
– Я тебе вот что скажу, Шамиль, – начала она, приближаясь, и села на стул рядом с ним, кладя ладонь ему на запястье. – Ты же видишь, какое сейчас время. Не успел моргнуть, а девушке уже хапур-чапур в мозги напихали! Этот наш черовский парень, он с ней учился, потом бросил, брат его, говорят, в лесу…
– Но сам этот парень чистый! – вставил отец.
– Сам чистый, но ему тоже жизни нету, потому что брат… а Мадина наслушалась… – мать ее запнулась, смаргивая слезу, – и я тоже замечать стала, книги какие-то читает, серьезная стала, на свадьбы не ходит. Помнишь, на Башира свадьбу она тогда не пришла? Меня молиться учит, отцу тоже внушения делает… Мы говорим, ва-а-а-а, Мадина, еще нам слово про религию скажешь, мы тебя из дома выпускать перестанем. И вроде прекратила она…
– Она всегда отца слушалась, всегда, яхI-намус{Совесть, стыд.} у нее был…
– Может, переиграем, Шамиль? – вдруг жалобно спросила мать. – У нее с ним ничего не было, по глупости в мечеть пошли, а это быстро снять можно.
– Как не было? – нахмурился Шамиль. – А мне она что говорила? Что я на воров работаю, туда-сюда! Я кто, чтобы это выслушивать? Я почему должен, как собака побитая, отсюда уползать?
Речь его становилась бессвязной. Скрипнув половицей, вошла Мадина, бледная, в бежевом хиджабе.
– Мама, что ты позоришься, муртаду меня продаешь, – сказала она железным голосом. – У меня муж есть.
– Нет у тебя мужа, къахIба!{Шлюха, сука (авар.).} – крикнул отец. – Магьар без согласия родителей не действует!
– А если мои родители живут в куфре? Если они не веруют? Тогда закон разрешает мне обратиться к опекунам. Мне жалко, что я доставляю вам всем неудобства, но сколько мне еще можно прятаться? Ты, Шамиль, должен послушать, не меня послушать… Я, женщина, не должна наставлять мужчину… Иншалла, они, другие, снимут пелену с твоих глаз.
– Ты, Шамиль, не рассказывай никому, – вмешалась мать, – а то затаскают ее.
– Не затаскают, баба{Мама (авар.).}, – возразила Мадина. – Сейчас эти муртады, субханалла, боятся даже на улице показаться, наконец-то Аллах услышал наши молитвы. А наши братья – не террористы, они мусульмане, которые хотят жить как мусульмане. И скоро все так и будут жить.
Шамиль оторопел, взглянул на ее непривычно молчаливого отца. Тот униженно сжался, спрятав несмелый взгляд куда-то в складки брюк.
– Все понятно, – зачем-то сказал Шамиль и молча побрел к выходу.
В коридоре мать ее, уже не скрываясь, рыдала навзрыд:
– Вай, Шамиль, погибли мы, опозорились, а с ней уже ничего не сделаешь, у них подъем!
Шамиль, не слушая, вышел.
Ему было нестерпимо жаль Мадининых родителей, жальче, чем себя. Он никак не мог взять в толк, когда же произошла катастрофа. Ведь еще несколько дней назад он ничего не подозревал. Виделись мало, но чаще было бы неприлично. Она до того разговора не давала понять…
Он стал представлять, как примутся обсуждать эту страшную новость, как седая Нурижат, облизывая губы, начнет перебирать его семье и семье Мадины косточки. Тут он укорил себя, что не разузнал, с кем она спуталась. Должно быть, их родственник. Один из тех, кто собирается в особой мечети и не признает ни главы села, ни главы администрации, а только своего муллу. Начал перебирать всех, кто был замечен в излишнем благочестии, в неприязни к спиртному, в строптивом неприятии шейхов, устазов и чудес. Все они озлобились на власть и на жестоких допросчиков, но уверяли, что не желают крови, а только просят оставить их в покое.
Тут Шамиль вспомнил, что говорилось что-то про подъем салафитов. Ну конечно, теперь, когда их оградили Валом, многое может перемениться.
Он не успел еще выйти со двора, как мысли его прервал чей-то тревожный окрик. Это был отец Мадины. Он шел, на ходу доставая из карманов сигареты и спички.
– Там говорить не хотел, – начал он без приветствий и предисловий. – Я вот что понял, Шамиль. Власть к ним в руки идет, отвечаю. И я, знаешь, сам иногда думаю, может, и неплохие они…
Шамиль взглянул, как тот затянулся, и невольно отпрянул:
– Вы только с ума не сходите, да! Они по ходу сумасшедшие!
– А мой племянник? Он не сумасшедший, он нормальный парень. Увлеченный – это правда, но не преступник. Его же на той пятнице, его и всех, кто был в мечети, вытащили и избили. А они ничего не сделали. Уже который случай это…
– Значит, сделали.