Веригина залилась раскатистым смехом и кокетливо царапнула Глеба по плечу, отчего ему стало не по себе.
– Обожаю твою непосредственность, – сказала она, взмахнув длинными ресницами. – Послушай, не переживай ты за этот несчастный бизнес. Так уж сложилось: кому-то суждено зарабатывать, кому-то – тратить… И из-за Кирилла не переживай, он побесится и охолонется. Все ж таки ты его единственный наследник. А пока можешь жить у меня сколько хочешь. Я даже рада такому соседству… – На этой фразе взгляд Илоны Ивановны медленно пополз по груди Глеба все ниже и ниже, пока он не вспомнил, что так и стоит до сих пор в одних трусах.
– Слушайте, мне очень надо заняться этим… В смысле, бизнесом, – Глеб попятился от Илоны, пока не уткнулся в спинку кровати. Просто #metoo какое-то, в самом деле! Что-то подсказывало Рудакову: если он сейчас прогнется перед этим Харви Вайнштейном в юбке, то потом ни одно публичное откровение не поможет ему отмыться. – Я хочу работать! – выпалил он. – Работать и одеться. – Он нащупал спортивные штанишки Макса и прикрылся ими, как «ночная бабочка» во время полицейской облавы.
– Господи, ты же не собираешься носить это? – Илона поморщилась с такой брезгливостью, словно он не одежду держал в руках, а дохлую кошку. – Постой, я принесу тебе что-нибудь из гардероба моего первого мужа. У вас с ним одна фигура.
Она ушла, но Глебу легче не стало. Для женщин ностальгия – штука пострашнее наркотика. Всякий раз, когда мама начинала вспоминать Глебово детство, то неизбежно пускала слезу, лезла обниматься, трогать его за щеки и норовила ворваться в спальню в неподходящий момент, чтобы подоткнуть одеяло. И тут как с зыбучими песками – чем сильнее пытаешься вырваться, тем сильнее затягивает. Поэтому если Рудаков-младший видел, что мама открыла ящик Пандоры, а точнее – сервант, где хранились фотоальбомы, детские рисунки и архивные видеокассеты, он бежал из родительского дома прочь так далеко, как только мог, а на телефоне включал авиарежим.
Весь ужас ситуации, в которой оказался Глеб теперь, заключался в том, что ностальгировать Илона Ивановна явно собиралась не по маленькому мальчику с локонами ангелочка – цитата из лексикона Татьяны Сергеевны Рудаковой, – а по своему мужу. И уж тут поди знай, как именно этой дамочке захочется тряхнуть стариной. Идти Глебу было некуда, а сколько он сможет держать Илону на расстоянии, учитывая, что в целом доме, кроме них двоих, никого нет, Рудаков не знал.
– Вот его домашний костюм. – Веригина возникла в комнате, когда Глеб прикидывал, высоко ли будет в случае чего выпрыгнуть из окна.
Поначалу ему было страшно даже смотреть, что там за костюм притащила его не в меру радушная хозяюшка. Учитывая, что сама она носила то шелк, то кружева, вполне возможно, мужу она тоже подсовывала нечто вызывающее. И хорошо еще, если не из кожи с латексом.
– Да что ты стесняешься, примерь! – Ее настойчивый голос заставил Глеба обернуться, и он выдохнул с облегчением: Илона кинула перед ним целую груду бархата.
– Может, вы дадите мне пару минут?
– Господи, ну все же свои, – раздраженно отмахнулась Веригина, но, к чести ее будет сказано, все-таки отвернулась.
Глеб торопливо нацепил мягкие длинные брюки и халат, который больше подошел бы какому-нибудь академику или хозяину журнала «Playboy». Как бы нелепо это ни выглядело, шмотье было хотя бы теплым и прикрывало все, что стоит прикрыть благочестивому юноше, когда тот спасается от харассмента.
– Ну вылитый Серж! – ахнула Илона, когда Глеб легким покашливанием дал ей понять, что сеанс переодевания закончен. – Знаешь, я тут подумала… – Она шагнула к Рудакову, чем вызвала у него новый приступ паники. – Есть у меня одна безумная затея… Как помочь нам обоим, – тонкие руки потянулись к поясу халата, и Глеб в ужасе отпрыгнул, больно стукнувшись о комод.
– Нет! – Это слово он собирался произнести грозно и мужественно, но вышел какой-то жалкий взвизг. – Я против!
– Если тебе не нужен крупный заказ… Как скажешь, я навязываться не стану. – Веригина разочарованно повела плечом.
– Нет! В смысле… Да… – Глеб потер ушибленную ногу. – Но не такой ценой.
– О чем ты вообще твердишь?! Моя знакомая писательница хочет устроить презентацию книги, думала, посоветовать ей тебя… Ты ведь ивентами планировал заниматься?
– Да, но… – Глеб слышал, конечно, что путь в шоу-бизнес лежит через постель, но надеялся, что хотя бы с агентством праздников обойдется. – Спать я ради этого ни с кем не буду, – и он поплотнее запахнул халат. Для надежности.
– Что?! – Илона как-то странно моргнула: один глаз задержался закрытым чуть дольше, чем второй, из-за чего она на мгновение напомнила Глебу сломанную советскую куклу. – Мальчик мой, уж не знаю, откуда у тебя эти безумные фантазии, но я – приличная женщина! И дети – не мой фетиш!
– Но вы… Вы ведь сказали, что я на мужа вашего похож… И это… – Он положил руку на пояс халата.
– Конечно, похож! Он так просил родить ему сына, так просил… – Илона прерывисто вздохнула и качнула головой. – Но моя поэтическая карьера… Сам понимаешь… – Глеб кивнул, хотя словосочетание «поэтическая карьера» звучало для него приблизительно как «инвестиции в радугу». – А это, – Веригина шлепнула Глеба по ладони, которой он сжимал пояс, – я собиралась завязать правильным узлом. Ты же не рубище босяцкое надел, а французский бархат!
Глеб сдался и виновато опустил руки, позволив Илоне Ивановне поколдовать над поясом. Чувство у него при этом было, как у дошколенка, который даже со шнурками еще не разобрался.
– Вот так! – Веригина отстранилась, удовлетворенно оглядывая результат своих трудов. – Другое дело! И запомни, мой мальчик, ни один бизнес не стоит того, чтобы торговать своим телом. Если это, конечно, не бордель.
Впервые в жизни Глеб прочувствовал, что такое стыд. То есть с испанской его разновидностью Рудаков был знаком и раньше, но терпкую русскую стыдобищу примерил на себя лишь сегодня. И приятного в этом было мало.
По-хорошему Глебу стоило бы залечь на дно, точнее, под одеяло, запереться на замок и не попадаться Веригиной на глаза, пока она не забудет о том, что он вел себя как пугливая старая дева, которой за каждым кустом мерещатся насильники. Но сделать этого Рудаков не мог: бизнесмен в нем был сильнее пристыженного мальчишки.
Умывшись как следует, словно это могло очистить пятно позора, Глеб спустился на кухню к Веригиной, отыскал турку для кофе и загуглил, как его варить. До сих пор пользоваться плитой ему особо не приходилось, он обычно уступал пальму кухонного первенства прислуге или девушкам, но как знать, быть может, все эти годы в нем дремал талант великого шеф-повара? Тогда он со временем откроет еще и ресторан с большим банкетным залом для свадеб. Чем не подспорье ивент-агентству? Правильно люди говорят: талантливый человек талантлив во всем.
Конечно, он мог бы сразу начать с каких-нибудь венских вафель, американских панкейков или французских круассанов, но справедливо рассудил, что и английского сэндвича, или, как его называют в Лондоне, сандвича, Илоне будет пока достаточно.
Прежде Рудакову не требовалось задабривать женщин, хватало голой харизмы, но ради крупного заказа Глеб был готов расстараться. Причем больше всего его грела мысль о том, как он утрет нос этой занозе Белкиной. Хвасталась тут все утро, что она якобы искала клиентов. Ха-ха! К Рудакову они приплыли сами, как бутылка с пиратской картой сокровищ. Немного умаслить Веригину – и вуаля!
Презентация книги… Подумать только, для настоящей писательницы! Они же сплошь звезды и миллионеры. Кто там есть… Роулинг, Донцова и этот еще, у которого куча драконов, и все либо сношаются, либо дохнут… Одним словом – классика. Как-то в Нью-Йорке Глеб собирался в ночной клуб и с трудом смог протиснуться через толпу литературных фанатов. Оказалось, что в соседнем здании выступает какой-то известный писатель, так там от репортеров отбоя не было. Наверняка организаторы мероприятия за это спороли нехилый куш, да еще и засветились в прессе. Да, такую бесплатную рекламу упускать было нельзя.
Когда Веригина соизволила спуститься на кухню, ее ждал кулинарный шедевр от шефа Рудакова, поданный на изящнейшем фарфоровом блюдце.
– Я тут подумал, – Глеб заботливо отодвинул перед Илоной Ивановной стул, – что мог бы взяться за то мероприятие… Что вы там предлагали? – Он сознательно изобразил забывчивость, чтобы Веригина не решила, будто ему этот заказ нужен как воздух, и не слилась из вредности.
– Да я уж и не помню, – коварная женщина зевнула. – Разве я вообще что-то предлагала? – Тут она заметила сэндвич и поморщилась: – А зачем ты положил это на чайное блюдце?
– А это ваш завтрак, приятного аппетита, – Глеб стиснул челюсти: вот же мстительная старуха! Неудивительно, что Раскольников в свое время взялся за топор! – Кажется, вы говорили что-то про книгу…
– Ах да, точно, – Веригина расплылась в улыбке. – Презентация книги!..
Глеб воспрянул духом. Все-таки нет еще на свете женщины, которая не устояла бы перед его шармом.
– Плохая была идея, – отрезала Илона Ивановна, и у Глеба аж лицо вытянулось от неожиданности.
– В смысле?
– В прямом. – Она беззаботно взялась за сэндвич и придирчиво осмотрела его со всех сторон. Да, выглядел он кривовато, этот промах Глеб готов был признать. Но во вкусе он не сомневался, а именно вкус в кулинарии – самое главное. Вот попробует сейчас – и точно перестанет кочевряжиться. – На презентации книги не клоун нужен, а серьезный, воспитанный человек. Литература не терпит дилетантов, – и, смерив Рудакова презрительным взглядом, Илона откусила свой сэндвич.
То, что с выбором стратегии вышла промашка, Глеб понял сразу. Никогда еще он не видел, чтобы у человека были такие круглые глаза, только в мультиках. Илона Ивановна зажала руками рот, метнулась к раковине с прытью эфиопской бегуньи и выплюнула то, на что Глеб убил целых полчаса своей жизни.
– Есть шанс, что я сделал слегка островато…