– «Опасные связи» написал Шодерло де Лакло, а у меня «Тайные связи», – поправила она, вероятно, радуясь, что оказалась не самой безнадежно отсталой среди присутствующих.
– Прости его, он еще не искушен в литературе. Белый лист. – Веригина хищно уставилась на Глеба. Ее трепещущие от ярости ноздри и сжатые в тонкую нить губы так и говорили: «Не позорь меня! Просила же молчать!»
– Может, вы тогда прочтете мою книгу? – Минина с усилием поднялась с кресла и неуклюжей переваливающейся походкой направилась к книжным полкам, чтобы вручить Глебу увесистый черный томик с изображением наручников.
– С удовольствием, – улыбнулся Рудаков. – Всегда любил истории про шпионов.
– По правде говоря, там главная героиня и правда двойной агент, но фабула не столько в этом, сколько… – начала Минина с тем энтузиазмом, с каким обычно молодые мамаши рассказывают всем, кто подвернулся под руку, об успехах своего малыша.
– Не разрушай интригу, дорогая, – безжалостно перебила Илона Ивановна. – Пусть сам насладится. Так ты согласна на презентацию?
– Кто же отказывается от бесценной помощи, – Минина послала Глебу робкую улыбку. – Надеюсь, книга вам понравится…
– Уж не сомневайся, – заверила подругу Веригина. – У него крайне непритязательный вкус.
Всю дорогу до дома Глеба не покидало ощущение, что Илона Ивановна затеяла какую-то пакость. Он никогда не считал себя особо чутким, не умел подключаться к эфиру женских эмоций и ловить невидимыми антеннами малейшие колебания, потому что так и рехнуться недолго. Слабый пол вообще склонен менять настроение ежесекундно безо всякой на то адекватной причины. Но вот неприязнь Илоны к Мининой Глеб чувствовал всеми фибрами души, даже волоски на коже встали дыбом, а нежнейшие плюшки в желудки склеились в здоровенный скользкий обмылок.
Чем так не угодила Веригиной эта милая женщина, Глеб понять не мог. Куда логичнее было бы, сложись все наоборот: Мининой следовало бы на дух не переносить злоязычную поэтессу, но нет, она заглядывала Илоне в рот и каждое ее слово принимала за непреложную истину в высшей инстанции. И вроде бы Веригина предлагала своей прозаической товарке помощь с презентацией, но выглядело все это как здоровенный троянский конь.
– Знаете, у вас ведь и времени-то свободного нет, наверное, – зашел Рудаков издалека, когда Веригина уже отпирала свои гербовые ворота.
– Само собой. Я пишу новый цикл хокку, – последовал ледяной ответ.
– Так вот, я и подумал: зачем вам весь этот гемор с презентацией для Елены Владимировны?
– Совершенно незачем. – Веригина вопросительно изогнула бровь. – Ты ведь не рассчитывал, что я стану во всем этом участвовать? Я тебе полностью доверяю.
Глеб растерялся. Если она не собиралась подсыпать в пирожные на фуршете слабительное, не планировала поджигать зал или усыпать писательский трон иглами и битым стеклом, то в чем тогда заключается коварный план этой женщины? В том, что какой-то план все же есть, Рудаков не сомневался: уж слишком явной была неприкрытая ненависть Илоны Ивановны. И, с одной стороны, ему не улыбалось становиться орудием мести в этих изящных ведьминых ручках, с другой – жалко было терять единственный шанс проучить Белкину и доказать ей, что он и сам отлично справляется с бизнесом.
Дилемма была бы сложной, если не сказать неразрешимой, как вечная борьба добра со злом, не появись в поле зрения Глеба Алина Белкина. Все-таки в каждой женщине есть что-то колдовское, и костры инквизиции в свое время полыхали неспроста. Иначе как объяснить, что стоило Глебу вспомнить об Алине, как она окликнула его из-за спины, чуть не доведя до сердечного приступа?!
К тому же выглядела она как призрак. Кожа отливала благородной синевой, заледеневшие пряди волос топорщились вокруг лица как каменные змеи, изо рта вырывались клубы пара, придавая всей картине дополнительный оттенок жути.
– Я же говорила, она прибежит, – заметила Илона Ивановна, щедро сдобрив реплику злорадством.
– Ничего вы такого не говорили, – вступился Глеб, которого порядком достали бесконечные ядовитые шпильки. – Если можно, мы с Алиной сами переговорим.
– Я… Уже час вас жду… – Голос Белкиной дрожал, как, впрочем, и она сама. – У тебя телефон не отвечает…
– А может, он не хочет отвечать?! – взвилась Веригина. – С террористами переговоров не ведут!
– Илона Ивановна! – Терпение Глеба лопнуло, и это придало его возгласу какую-то непривычную самому Рудакову весомость. Словно маленький львенок Симба вдруг научился рычать, как вожак прайда. – Идите в сад!
Рык удивил не только Глеба, но и Веригину. Почувствовав, что «ее мальчик» может и зубки показать, она благоразумно предпочла не испытывать больше удачу и с видом оскорбленной невинности удалилась в вышеозначенный сад.
– Я нашла нам клиента. – Алина выдохнула на побелевшие пальцы и попыталась поднять воротник пальто повыше, хотя выше было некуда. Еще немного, и она напомнила бы Глебу всадника без головы. – Детский праздник. Они хотят тебя.
– Уже нам, да? – Глеб ухмыльнулся. Верно ведь говорят, что месть – это блюдо, которое подают холодным. Так вот, в замороженном виде оно еще прекраснее. – А как же вся та фигня про то, что от меня никакого толку?
– Я была не права, – процедила Алина сквозь стиснутые зубы.
Правда, не очень понятно было, челюсти она сжала от злости или те просто-напросто смерзлись.
– Не знаю, не знаю. – Рудаков наслаждался моментом триумфа, смакуя каждую секунду. – Детские праздники – это не мой уровень. Вообще-то у меня тоже есть клиент. Известная писательница, все дела… Презентация книги, а не какие-то там фигульки из шариков скручивать.
– Мне дали аванс. – Она осеклась и тут же поправилась: – Нам дали…
– Вот это благородство! – фыркнул Глеб. – Купить меня решила? Неплохо бы для начала извиниться…
Это было чересчур. Алина изменилась в лице, и на фарфоровых от мороза щеках проступил румянец гнева.
– Да пошел ты… – бросила она и, обняв себя руками, направилась прочь, растворившись в облаке собственного дыхания.
Рудаков и сам понял, что заигрался, что ему стоило бы остановиться на ее «была не права». Чертов азарт! Прямо как в долбаных казино… А ведь он никогда не умел вовремя забрать выигрыш и свалить, вечно его выводили под утро, когда банковская карточка сияла нулями, как в день выдачи. Вот и теперь он явно продул последние портки, а как исправить – понятия не имел.
Глава 8
– Тридцать семь и шесть, – изрекла Марина Олеговна, отобрав у Алины градусник.
Вообще говоря, Алина не собиралась его показывать. Надеялась тихонько закинуться парацетамолом с фенилэфрином и поехать в ближайший магазин «Веселая идея», потому что время шло, а список вещей ко дню рождения маленького Глеба только рос.
Болеть в семье медиков – занятие в высшей степени неблагодарное. Это обычные родители боятся операций, готовы утешать своих детей, баловать конфетами и поить клюквенным морсом. Потомственные врачи, которые из собственной практики знают процент осложнений, степень риска и частоту летальных исходов, всегда предпочитают стационар. И пока одноклассники Алины мирно дышали над картошкой, она умирала со скуки в одиночной палате, – по блату, само собой, – под капельницами. По вене оно ведь надежнее, чем перорально.
Белкина очень рано научилась скрывать болезни от родителей. Если другие дети грели градусник о батарею, чтобы сачкануть, то Алина трясла его, пока ртутный столбик не опускался до заветных тридцати шести и шести. И только сегодня отработанная годами система дала сбой: Марина Олеговна, вернувшись с дежурства, застукала дочь на месте преступления с главной уликой в руках.
– У бедя все под кодтролеб, – прогундосила Алина, стараясь выглядеть бодрой и здоровой.
Вышло не слишком убедительно. Возможно, оттого, что слезились глаза, возможно – из-за покрасневшего и отечного, как батат, носа.
– Па-а-аша! – Марина Олеговна проигнорировала жалкую попытку сопротивления. – Твой Семакин еще сидит в тринадцатой? Пусть Алину посмотрит, мне кажется, гайморит!
– Я с Лешей сто лет не общался. У него вроде вообще сейчас частная клиника где-то на Урале. – Отец, зевая, пришаркал на кухню. Если Марина Олеговна уже вернулась с дежурства, то Пал Семеныч в больницу только собирался. Иногда Алине казалось, что несовместимый график работы – главный и единственный секрет долгого брака ее родителей. Потому как дольше часа они друг с другом без скандала провести не могли.
– Пап, все о’кей. – Алина сознательно не использовала носовых согласных, чтобы не спалиться. Однако на нее уже никто не обращал внимания.
– Может, к Алферову? – Мать вытащила из микроволновки готовую овсянку.
– Шутишь? Он же из запоя в запой, не знаю, как его до сих пор не выперли. Лучше попроси этого еврея своего… Ты все грозилась уйти к нему… Штейн или Штерн…
– Во-первых, Шлейфер, во-вторых, Миша окулист, а не ЛОР. И в-третьих, – Марина Олеговна бухнула на стол чистую ложку, – он в Израиле. Вышла бы за него, давно бы уже жила в Тель-Авиве как человек.
– Ой, да езжай, пока не поздно! – Пал Семеныч вытащил из холодильника бутыль кефира и жадно приложился к широкому горлышку.
– Сколько раз просила, неужели нельзя налить в стакан?!
Не то чтобы Алина любила родительские ссоры, но некоторые преимущества в них все же видела. И главный плюс заключался в том, что в такие моменты мама с папой были настолько увлечены фехтованием взаимными претензиями, что про дочь с ее вечными проблемами попросту забывали. Вот и сейчас Алина смогла скрыться из кухни незамеченной, пока ее не пристроили к какому-нибудь бывшему однокурснику на эндоскопию гайморовых пазух.
Белкина бы отлежалась немного в тишине, но работать было безопаснее. Убедившись, что родители продолжают самозабвенно орать друг на друга, она схватила мохнатый шарф, шапку и самый теплый пуховик и выскользнула из квартиры.
После работы со сложнейшими препаратами организация праздника казалась Алине делом пустяковым, с которым справится даже ребенок. Точнее не так: ребенок бы справился с этой задачей не только легко, но и с удовольствием. Военная тематика? Прекрасно. Тарелочки с танками, камуфляжные колпачки, делов-то. Торт? Тоже не проблема. Уж где-где, а в Москве кондитерских развелось столько, что плюнуть негде. Шарики? Извольте, все оттенки цветового спектра на ваш вкус. Игры она какие-нибудь придумает… Кегли там или… И за что эти организаторы дерут столько денег?