Дыши, Рудаков. Дыши. «Кислород стабилизирует нервную систему» – так говорит его любимая женщина, а она в таких вопросах никогда не ошибается. Как, впрочем, и в том, что две пары родителей для одного ужина – слишком тяжелое блюдо.
– Моя дочь в состоянии сама находить заказы, – пришла поддержка откуда не ждали: Пал Семеныч налил себе коньяку, отчего и без того плохое настроение Рудакова-старшего испортилось окончательно. – В конце концов, у нашего главврача, – Белкин повернулся к жене, – Меламед, помнишь его? Так вот, у него юбилей в октябре. Вот вам, пожалуйста, жирный клиент, – и Пал Семеныч заливисто расхохотался, а потом ткнул Алинину мать в бок. – Жирный, поняла? Ну, Меламед!
– Твои остроты здесь, кроме тебя самого, никому не интересны, – ледяным тоном отозвалась Марина Олеговна и отодвинула свой стул подальше от мужа. – А Меламед – жмот. Опять одну водку с укропом на стол выставит.
– Мам, давайте вы как-то отложите разборки, а? – тихо попросила Алина.
– А что я такого сказала? – возмутилась Белкина-старшая. – Вечно ты на его стороне. А я, между прочим, могла бы рекомендовать тебя своим роженицам. Вот была у меня тут одна… – Марина Олеговна фыркнула, сдерживая смех. – Ой, ну цирк! В общем, ставим мы ей клизму, а там…
– Да-а-а, вот это, я понимаю, застольный юмор! – протянул Пал Семеныч и хлопнул в ладоши. – Высший сорт! Кому там на родах нужны шарики с клоунами, когда есть ты?
– Ну, знаешь! – Марина Олеговна сорвала с коленей салфетку и попыталась было встать, но мать Глеба вскочила первой.
– А давайте лучше тост! – Она единственная еще сохраняла видимость дружелюбия. – Как говорится, за то, что все мы здесь сегодня собрались!.. Ой, Кирюша, поставь шампанское, тебе нельзя! Возьми минералочку, я лечебную заказала. Тоже с пузыриками…
– Не кирюшкай мне при людях! – процедил сквозь зубы Рудаков-старший. – Там спирта толком нет, один компот!
– Но, Кирюша, твой доктор…
– Врачи – идиоты! – громыхнуло над столом, и все стихло.
Глеб слышал только, как тикают настенные часы с ангелочками. Точь-в-точь бомба с часовым механизмом. Три, два, один – и этот ужин станет официальным концом света. Нет, Рудаков предполагал, конечно, что просто не будет. Но вот представить, что отец возьмет и оскорбит в лоб родителей Алины, не мог даже в страшных кошмарах.
– Папа… – выдохнули молодые одновременно и переглянулись.
– Позвольте спросить, – предельно вежливо начал Пал Семеныч, поглаживая усы. – А что у вас за диагноз?
– Вы это… Извините… – Глеб впервые видел отца таким смущенным. – Вырвалось… Таня, давай минералку.
– Нет-нет, мне правда интересно. Что вам поставили?
Дальше стало твориться нечто совсем уж невероятное. Двое мужчин, которые до этой секунды, казалось, готовы были сразиться на серебряных вилках Татьяны Сергеевны, вдруг принялись самозабвенно обсуждать историю болезни Рудакова-старшего.
– Мое мнение, коньяк в вашем случае принимать не только можно, но и нужно. Как сосудорасширяющее, – вещал Пал Семеныч, и с каждым его словом Кирилл Андреевич расцветал, как мамины розы. Вот уже и глаза его влажно заблестели, и вечно опущенные уголки рта дернулись вверх, будто весенние ростки – к солнцу, а морщина, залегшая между бровей, разгладилась. – Если хотите знать… – Пал Семеныч сделал паузу на бутерброд с икрой, а Рудаков-старший нетерпеливо сглотнул.
– Так-так-так. – Он аж подался вперед, как первоклассник на уроке.
– Коньяк спас гораздо больше жизней, чем валидол и корвалол, вместе взятые. – Пал Семеныч довольно крякнул и промокнул усы салфеткой.
– Но, Кирюша… – начала было Татьяна Сергеевна, но ее муж взметнул руку вверх, призывая немедленно замолчать.
– Кроме того, всем известно, что спирт замедляет формирование холестериновых бляшек, – продолжал Пал Семеныч, довольный произведенным фурором.
– Да кому известно?! Этим твоим пропойцам из хирургии? – привычно скривилась Марина Олеговна.
– А я вот доверяю мнению профессионалов, – вступился за новоиспеченного товарища Кирилл Андреевич. – Всегда говорил: хорошие врачи есть, главное только их найти.
– За удачные находки! – Пал Семеныч торжественно поднял рюмку, и Кирилл Андреевич незамедлительно последовал его примеру.
С этой самой секунды дело стремительно пошло на лад. Пока отцы лечили сердечные мышцы коньяком, их благоверные жевали салат, обсуждая вред пьянства. И все бы ничего, вот только свои измышления о губительности алкоголя они полировали брютом.
Глеб с Алиной выдохнули и дружно решили, что с известием о беременности лучше подождать. Все-таки продвигаться вперед лучше маленькими шажками. Познакомили родителей – и то хорошо. Зачем снова рушить это хрупкое перемирие?
Семейный ужин оказался не так уж плох. Его не испортили ни мамины семейные альбомы, ни ее ностальгические истории про Глебово детство, ни даже попытки Рудакова-старшего вытянуть информацию про «Праздник на выезде». Теперь Глеб был не один. Алина, как верный друг и напарник, все время сидела рядом, время от времени сжимая под столом его руку, чтобы дать понять: «Все будет хорошо. Мы справимся».
– Ты скучаешь? – спросила она, положив голову Глебу на плечо, когда они вышли в сад отдышаться после каре ягненка с брусничным соусом.
– По маме с папой? – хмыкнул Рудаков. – Издеваешься, что ли?
– Нет. По ней.
Глеб уж подумал было, что она снова завела шарманку про Настю, – и без того ушло немало времени, чтобы унять ее ревность и доказать, что ему никто, кроме Алины, не нужен, – но тут он заметил, что она куда-то пристально смотрит. Проследил за ее взглядом и понял наконец, о чем речь. Его первая любовь. Оранжевая «ламба». Отец зачем-то выставил ее из гаража. Либо сам на старости лет решил полихачить, либо нарочно припарковал на самом видном месте, чтобы задеть Глеба. Странно, но былого восторга она у Рудакова уже не вызвала. И цвет этот дурацкий резал глаза, и агрессивная мордашка, от которой раньше дух захватывало, казалась выпендрежной.
– Вообще нет. Люблю наш катафалк. – Глеб прижал Алину к себе.
– Не катафалк, а патимобиль, – поправила она. – Вот только сиденья вместо гробового отсека установят…
– И где ты тогда будешь рожать? – притворно испугался он.
– Ну, за восемь месяцев мы найдем местечко…
– Восемь месяцев?!
Алина с Глебом испуганно оглянулись, словно их застукали на месте преступления. Хотя… В сущности, так оно и было. По крайней мере, негодование, которое явственно читалось на лицах Татьяны Сергеевны и Марины Олеговны, красноречиво говорило: последствия будут страшными.
– Паша! – первой пришла в себя мать Алины. – Твоя дочь скрывала от нас беременность!
– Боже мой, – переполошилась мать Глеба. – Они ведь даже еще не расписались! А если будет видно живот на свадьбе? Все Кирюшины партнеры скажут, что брак по залету… Так, у Лебедева должны быть связи в ЗАГСе…
– Какую беременность? – вынырнул из дома Пал Семеныч.
– А я уж и не знаю, она ведь не соизволила даже прийти на осмотр! – Марина Олеговна сверилась с часами. – Если сейчас вызвать такси, будет еще смена Жуковой, она лучшая узистка. Сначала исключим внематочную…
– Лев Львович? Здравствуй, дорогой, – пробасил Рудаков-старший в телефон. – Мне бы сына расписать… Поскорее, скажем, через недельку. У тебя в ЗАГСе есть свой человек? – И он вдруг расхохотался. – Да ну, какой вопрос, конечно, ты приглашен! И дочку с мужем бери, и внуков…
– Через недельку! – Татьяна Сергеевна схватилась за голову. – Все рестораны уже забиты. А нам надо человек на сто…
– Сто пятьдесят, – поправил Кирилл Андреевич, прикрыв рукой динамик.
– Стоп, а мои коллеги? Я ж Меламеда должен позвать… И Знаменского… – засуетился Пал Семеныч.
– От твоих алкашей один позор, – оборвала мужа Белкина-старшая. – А если я не приглашу заведующую родильным, она опять мне даст меньше контрактниц! Но сначала надо исключить патологии. Может, ей вообще ходить нельзя. Алина, какие у тебя выделения? Не было кровянистых?
– Что? – пытался перекричать остальных Рудаков. – В четверг?
– А четверг у нас что? – Мать Глеба принялась загибать пальцы. – Тринадцатое. Нет, ни в коем случае! Примета плохая. Пятницу проси.
– Ты думаешь о том же, о чем и я? – шепнул Глеб Алине на ухо.
Та молча кивнула, схватилась за еще плоский живот и со всей силы крикнула:
– А-а-ай!
А потом, когда все наконец замолчали, в ужасе уставившись на нее, спокойно добавила:
– Нет, показалось.
– Так, ребят, – вмешался Глеб. – Алине нельзя нервничать.
– Эмбрион плохо прикрепился? Эндометрий тонкий? – затараторила Марина Олеговна. – Я так и знала…
– Мам, все у меня хорошо, – успокоила ее Алина. – Давайте мы лучше пойдем в дом, сядем и все обсудим, как взрослые люди, – и она подняла ногу, сделав вид, что уже собирается подняться на крыльцо, а сама украдкой сжала пальцы Глеба.
– Да-да. Идемте. У меня и крем-брюле готово… – Татьяна Сергеевна послушно затолкала всех внутрь.
– Три, два, один, – едва слышно сосчитала Алина, бросила на Глеба короткий взгляд – и оба ринулись прочь, как по выстрелу стартового пистолета. – Кто первый, тот за рулем! – Белкина прибавила скорости.
Глеб мог бы обогнать ее, но не стал. Любил смотреть, как она радуется победам.
– Распишемся без них? – спросил он, когда желтый катафалк, подняв облако пыли, сорвался с места.
– Само собой. Джинсы, футболки…
– И никакого мальчишника, – закончили они вместе и засмеялись.
А потом, когда Алина включила любимую песню, барабаня в такт пальцами по рулю, Глеб прислонился лбом к холодному стеклу и посмотрел в ночное небо, подмигивающее между кронами деревьев. Хорошо все-таки, когда там, наверху, кто-то слушает твои молитвы.