Лёня замер рядом, ошеломлённый. Его глаза слегка расширились, а брови поползли вверх.
— Из дворца? — шепотом переспросил он, явно пытаясь найти логическое объяснение происходящему. — Но зачем ты им понадобился?
Я пожал плечами.
— Сейчас выясним. Спасибо, Аграфена.
С этими словами я шагнул к входным дверям.
На улице трещал мороз, и тишину нарушало лишь редкое чириканье воробьев. Как только мы с Леней вышли за порог, я сразу заметил чёрный седан с гербами Императорского двора.
Навстречу вышел один из камергеров в дворцовой форме. Его костюм был безупречно выглажен, каждая пуговица — начищена. Камергер остановился передо мной и сделал учтивый поклон.
— Алексей Иоаннович, прошу прощения за столь ранний визит.
— Ничего, я привык, — отозвался я.
— Её императорское величество желает видеть вас во дворце. Прошу следовать со мной, — сказал он, указав рукой на автомобиль.
Я нахмурился, быстро обдумывая ситуацию.
— А что с моим товарищем? — Я указал на Леню, который стоял рядом, напряжённо всматриваясь в лицо камергеру.
Тот не дрогнул.
— Господин Уваров будет доставлен в Спецкорпус сразу после того, как вы окажетесь в Зимнем. Мы позаботимся, чтобы он прибыл вовремя.
Лёня сжал руки в кулаки, но затем глубоко вдохнул, очевидно, применяя техники, которые я ему когда-то показывал. Его дыхание быстро стало ровным, а плечи расслабились.
— Всё в порядке, Алексей, — сказал он тихо. — За меня не волнуйся.
Я одобрительно кивнул, отмечая про себя его прогресс. Лёня действительно начал куда лучше контролировать свою энергию и эмоции.
Мы сели в автомобиль. Машина тронулась мягко, словно парила над землёй. Салон был отделан дорогой кожей, лёгкий цитрусовый аромат наполнял пространство. До рассвета было еще далеко — в зимнее время в Петербурге светало поздно. Улица за окном сменялась видами Троицкого моста и набережной, а вскоре мы оказались на Дворцовой площади.
Камергер вышел первым и открыл для меня дверь, а Лёня остался в машине.
— Удачи, — сказал он, прежде чем дверь захлопнулась.
Автомобиль развернулся на Дворцовой площади и, блеснув чёрным лаком в свете фонарей, увёз Уварова в Спецкорпус. Я проводил его взглядом, затем последовал за камергером. Нас провели внутрь через боковой вход, чтобы избежать любопытных взглядов.
Меня вели в ту часть дворца, где находились личные покои императорской семьи. На пути попадались слуги и придворные, которые почтительно склоняли головы. Каждое движение в этих коридорах было чётким, размеренным, словно каждый человек был частью сложного механизма.
«Домашняя» половина дворца оказалась удивительно уютной — в отличие от официальных залов, здесь преобладали пастельные тона, мягкие ковры и изящные картины в позолоченных рамах. Всё здесь дышало утончённой простотой.
Навстречу мне попадались фрейлины. Многие из них меня узнали, одарив лёгкими улыбками. Я раскланивался в ответ, стараясь держаться сдержанно, но учтиво. Одна из них, Мария Васильевна Мещерская, дожидалась меня в гостиной. Она подошла с неизменной грацией и слегка присела в реверансе, жестом отпустив камергера.
— Алексей Иоаннович, — произнесла она мягким, почти певучим голосом. — Как приятно снова видеть вас. Вчерашний вечер был настоящим триумфом, не считая… небольших неприятностей.
Я кивнул, удерживая нейтральное выражение лица.
— Мария Васильевна, рад вас видеть. Надеюсь, вы смогли отдохнуть после бала?
Её глаза сверкнули, и она сделала шаг ближе.
— Отдых — дело относительное, когда мысли заняты… приятными воспоминаниями. — Она явно ожидала, что я поддержу флирт, но я лишь вежливо улыбнулся.
— Воспоминания о бале действительно останутся надолго, — сказал я, намеренно сохраняя вежливый, но отстраненный тон.
Она на миг нахмурилась, но тут же сменила выражение лица на любезное. Её попытки были очевидны, но я не хотел участвовать в этой игре.
В этот момент дверь открылась, и я услышал шорох длинного платья. Мы с фрейлиной одновременно обернулись, и Мещерская тут же отпрянула от меня, как ошпаренная.
Еще бы! Ведь передо мной стояла сама императрица.
Только не спасенная вчерашней ночью супруга императора, а… вдовствующая императрица Екатерина Алексеевна, бабка государя. И моя — тоже.
Невысокая, но с горделивой осанкой, в строгом тёмном платье, она выглядела как статуя монахини. Императрица наградила Мещерскую ледяным взглядом и взмахнула рукой:
— Брысь отсюда, наглая девка.
Мещерская не успела и пискнуть — уже попятилась, чтобы убраться из комнаты. А вдовствующая императрица уставилась на меня.
— Ну здравствуй, дорогой внук. Тебе, должно быть, не сообщили, какая именно из императриц желает тебя видеть…
Глава 19
Мещерская бросилась вон из гостиной — двери с тихим хлопком закрылись за фрейлиной. Вдовствующая императрица презрительно усмехнулась.
— Идут годы, пролетают столетия, а эти безмозглые девки нисколько не меняются.
Я шагнул навстречу бабушке и склонился в поклоне:
— Ваше императорское величество, рад вас видеть.
— Ой ли? — усмехнулась бабка, но все же подала мне сухую морщинистую руку для поцелуя. — Даю голову на отсечение, что моё появление в Петербурге для тебя — неожиданность.
— Не без этого, дражайшая бабушка.
В комнате, наполненной мягким светом утренних лучей, вдовствующая императрица Екатерина Алексеевна заняла кресло возле камина.
За ней следовали две молчаливые фрейлины в строгих тёмных платьях, больше напоминавших не соблазнительные наряды придворных дам, а монашеские рясы. Их волосы были скрыты под вуалями, а из украшений виднелись только простые серебряные крестики. Ни яркой косметики, ни броских деталей — только едва уловимый аромат цветочных духов.
Я снова поймал себя на мысли, что бабка держит своих дам в излишней строгости. Их внешний вид напоминал скорее послушниц монастыря, чем придворных. Но это был её личный двор, и никто не смел указывать ей, как жить. Вдовствующая императрица имела право распоряжаться своим бытом, как хотела. И эти молчаливые женщины-тени казались частью её образа — таким же строгим, как и её осанка, и таким же холодным, как её взгляд.
— Девушки, вы свободны, — строго сказала она, обернувшись к фрейлинам. Те молча поклонились и вышли, плавно закрыв за собой двери. Даже их шаги были едва слышны, словно они передвигались по воздуху.
— Ну садись, Алексей Иоаннович, — старуха, крякнув, опустилась в глубокое кресло и указала мне на место напротив неё.
Я устроился напротив, не сводя внимательного взгляда с бабки. Её визиты в Петербург были редкостью — она давно старалась избегать столичного шума. Большую часть времени бабуля проводила в старинном монастыре в Старой Ладоге — а ее средства обитель отреставрировали, наладили хозяйство, да и сама бабка построила там большой дом для себя.
И все-таки что-то вытащило ее сюда из объятий благодати.
— Ваше императорское величество, — начал я, стараясь звучать уважительно, но без лишнего официоза. — Простите мою прямоту, но вы крайне редко посещаете столицу. Что привело вас сюда на этот раз?
Екатерина Алексеевна слегка улыбнулась, но её глаза оставались холодными. Это была не улыбка доброжелательности, а скорее выражение, которое говорило: «Я знаю больше, чем ты думаешь».
— У меня есть право отпраздновать Рождество в кругу семьи, — ответила она, медленно перекладывая чётки в руках. Её движения были размеренными, почти медитативными.
Я внимательно посмотрел на неё, понимая, что это лишь отговорка. И она сама тоже это понимала.
— Конечно, — сказал я, чуть склоняя голову. — Но подозреваю, что это не единственная причина вашего визита, дражайшая бабушка. Так в чем дело?
Вдовствующая императрица посмотрела на меня с выражением лёгкой усталости, но в её взгляде появилась тень одобрения.
— Ты всегда казался мне проницательным, Алексей, — произнесла она. Её голос был мягким, но в нём чувствовалась сила. — У меня есть вопросы, которые требуют обсуждения. Это касается твоего венценосного кузена и того, что случилось вчера вечером у вас в доме.
Ну разумеется. Неужели она настолько испугалась за государя, что примчалась из Старой Ладоги? Раньше я за ней подобного не замечал.
— Кстати, как чувствует себя императрица Надежда Фёдоровна? — спросил я.
Екатерина Алексеевна лишь махнула рукой, словно эта тема не заслуживала внимания. Её движения были резкими, и на мгновение мне показалось, что в них проявилась раздражительность.
— Да что с ней сделается-то? Английская кобылка — кобылка и есть, выносливая, — ответила она резко. — Важно не то, что случилось с ней, а то, что произошло с твоим кузеном!
Я почувствовал лёгкое негодование от её слов. Императрица не была скверным человеком. Наоборот, она мне нравилась. Молодая, иностранка, но она делала все, чтобы быть принятой в новом доме. Перешла в новую веру, старательно учила язык и культуру империи, родила сына… И ни разу не пожаловалась на своего супруга, а ведь наверняка ей стоило больших усилий сохранять спокойствие, когда император чудил.
И столь пренебрежительное отношение бабки к молодой императрице вызвало у меня раздражение.
— Я бы попросил вас выбирать выражения, когда мы говорим о коронованной императрице, — сухо сказал я.
Бабушка изумленно уставилась на меня.
— Смеешь меня поучать, щенок?
— Гав. Смею напомнить, что речь идет о матери наследника престола. Проявите уважение к женщине. Небрежность вас не красит.
Я ожидал, что сейчас в гостиной разразится настоящая буря, но вместо этого бабушка неожиданно… рассмеялась.
— Ну наконец-то. Хоть у кого-то в этой семье есть яйчишки. Сразу видно, что ты сын своей матери. А я всегда говорила, что Аннушка — императрица, которую страна заслуживает, но которой, увы, у нее никогда не будет. Что ж, другим моим внукам повезло, что у них есть ты, Алексей.
— Сочту за комплимент, — отозвался я. — И все же, Екатерина Алексеевна, что заставило вас так резко сорваться в столицу. Вы что-то выяснили?