— Ты знал, — зрачки ее глаз были расширены, и это придавало ей такой страшный вид, что он почувствовал ледяной пот вдоль спины, хотя еще совсем недавно думал, что испугать его больше ничто не может.
— Ты знал… — Ему казалось, что из обескровленных губ жены вырываются не слова, а шипение, — ты все знал… Это ты убил нашу девочку…
— О чем ты говоришь… что… — Язык его стал отниматься, он почувствовал, что теряет над собой контроль.
Вместо ответа жена протянула вперед левую руку и разжала ладонь.
На ней, сбившись в складки, лежал порошок красноватого цвета. Раевский знал, что это… Перец… Из его горла вырвался страшный крик. Вцепившись в кухонный стол так, что у него стали ломаться ногти, он попытался сказать:
— Я все объясню… Дай сказать… Я объясню…
— Это ты убил нашу девочку, — хрипела жена.
— Нет! Нет, это неправда! Я любил Софию, она была моим сердцем! — закричал он.
Вырвавшись из самых глубин, крик потряс его и буквально разорвал пополам, заставив корчиться от муки.
Вместо ответа жена швырнула перец ему в глаза, он тут же почувствовал жгучую боль, а затем она бросилась на него с ножом.
Раевский сопротивлялся изо всех сил, длинное лезвие ножа резало его ладони. Но в какой-то момент ему удалось выбить нож из ее рук. И тут же его пальцы сомкнулись на ее шее.
Воздуха не хватало, в пекущих глазах было черно, но он все сжимал и сжимал эту тонкую шею, слыша безудержный хрип, и под его пальцами она казалась влажной и скользкой…
Наконец тело жены обмякло. Раевский разжал ладони, и женщина осунулась на пол, прямо к его ногам. На ее шее отчетливо проступали черно-багровые следы его пальцев.
— Поднимайся, — он вытер пот со лба и пнул ее ногой. — Что за цирк ты тут устроила?
Но она не двигалась. Борис опустился на колени рядом с ней. Жена была мертва. Он ее задушил… Борис молча закрыл лицо руками.
Раевскому хотелось только одного — лечь рядом с ней на пол и лежать вот так, без движения, долго-долго, пока он сам не станет холодным, бездыханным трупом. И он действительно лег, обнимая жену, целуя ее еще теплые плечи… Но затем резко поднялся на ноги. Над раковиной промыл глаза. Теперь он точно знал, что должен сделать. Да, это было правильно, и сделать это нужно было давно — с самого начала, как только умерла София. Но он струсил, как последний подлец. Впрочем, он и был подлецом… Для всех… Но теперь он точно знал, каким будет его конец — единственным правильным и справедливым поступком в его жизни.
Способность соображать вернулась внезапно, и Раевский вдруг задумался: да, он готов к этому поступку, но как обо всем узнала его жена? И откуда у нее этот перец халапеньо?
Борис давно уже возненавидел вкус этого перца, потому, что для него он был страшным напоминанием его поступков. Но как узнала жена?!
Раевский принялся внимательно осматривать кухню. Затем взгляд его упал на тело жены, и он увидел, что из кармана ее юбки выглядывает что-то белое, похожее на платок. Борис машинально протянул руку, чтобы поправить его, затолкать платок назад. Но… Это была бумага.
Он вытащил белый распечатанный конверт. Обратного адреса не было — лишь их домашний адрес, выведенный довольно четкой рукой. Открыл. В конверте был бумажный сверток, на нем — остатки перца… И записка, где был указан адрес: Черноморка, Зеленая улица, 10. Раевский онемел. Как, кто узнал? Мысли разорвали голову… И вдруг он понял. У сестры жены всегда было много сомнительных знакомых, каких-то уголовных элементов. Очевидно, она и наняла кого-то залезть в дом и найти перец.
Жена сохранила записку и остатки перца явно для того, чтобы передать все это в милицию. Вот и очень хорошо, и правильно! Пусть и милиция узнает этот адрес! Раевский не сомневался, что кто-то из оперов обязательно явится сюда снова. Вспомнить хотя бы ту тетку, которая довела его до белого каления! Настырная была тварь, все уходить не хотела, а раз так, то обязательно явится сюда снова.
Борис аккуратно вложил конверт в руку мертвой жены, подвинул ее. Теперь конверт не могли не заметить.
Обернулся в дверях кухни, посмотрел еще раз на мертвое лицо женщины, с которой жил столько лет, с которой зачал и родил ребенка и которую задушил своими собственными руками. Простит ли она его когда-нибудь, там? Ему вдруг показалось, что она просто спит в такой неудачной, нелепой позе. Но она не спала. И ему вдруг подумалось, что это более неразрывная связь, чем муж и жена, — убийца и его жертва всегда будут вместе. Эту связь точно нельзя будет разорвать. А раз так, то в аду он не будет испытывать одиночества, его семья навсегда останется с ним… Раевский развернулся и быстро вышел из квартиры. Двери он лишь немного прикрыл, а не запер…
До бывшей немецкой колонии Люстдорф, получившей в советские времена название Черноморка, его бесплатно довез водитель хлебного фургона, поняв, что у бедолаги нет денег. Он просто сжалился, когда видел путника, который шел, осторожно ступая, похоже, стертыми в кровь ногами. Уже стемнело, и в темноте одинокая сгорбленная фигура на проселочной дороге смотрелась невероятно жалко.
Здесь была глушь, — глухое село. В убогих домишках давным-давно спали. Только громкий собачий лай оглашал воздух, тревожа и без того заблудшую душу Раевского.
Водитель хлебного фургона высадил Бориса в самом начале Зеленой улицы. Потом он без труда нашел нужный дом, который оставил в нем когда-то столько тяжелых воспоминаний. Света в окнах дома не было. Похоже, в нем давно никто не жил. Но Борис прекрасно знал, где находится ключ. Перемахнув через невысокий забор, он подошел к крыльцу и уверенно заглянул под нижнюю ступеньку. Ключ был там. Раевский открыл дверь, вошел внутрь и зажег свет.
Убранство этого дома разительно отличалось от того, как он выглядит снаружи. Находясь внутри, нельзя было представить, что это обыкновенный сельский дом, такой убогий на вид. Внутри обстановка была изысканной, даже богатой.
Здесь были две уютные комнаты — гостиная и спальня, а кроме того — небольшая кухня. Гостиная была убрана с элегантной роскошью — бархатные диван и кресла, персидский ковер на полу, напольные вазы, торшеры, в старинном буфете красного дерева — хрусталь и цветное стекло. Бархатные портьеры закрывали окна, хотя снаружи их подпирали достаточно старые обычные деревянные ставни.
Когда Раевский увидел эту комнату в первый раз, он был просто поражен этим великолепием. В обстановке ее чувствовались и элегантность, и красота.
В спальне, кроме огромной кровати, были резной шифоньер и трюмо, в гостиной — персидский ковер и такая же элегантная мебель. Борису всегда нравилось спать в этой огромной кровати. Окно спальни выходило в сад, и когда Раевский впервые проснулся под щебетанье птиц, ему показалось, что он находится в раю…
Но сейчас любоваться всей этой обстановкой, уже знакомой до боли, у него не было ни времени, ни желания. Он быстро заглянул в темную гостиную, зашел на кухню, включил свет, открыл кухонный шкафчик и сразу увидел раскрытую хрустальную баночку, из которой брали перец. Шкаф был полон специй, и, едва он раскрыл дверцу, в воздухе разлилось привычное и знакомое благоухание.
Но теперь его тошнило от специй. Он с раздражением захлопнул дверцу. Все было понятно. Кто-то по поручению его жены влез в дом и добыл это страшное вещественное доказательство.
Выйдя из кухни, Раевский двинулся в спальню. Воздух в доме был спертый. Это означало, что его давно не проветривали. Значит, вот уже несколько дней в нем никого не было. Очень плохо. Где искать дальше, он не знал. Отправляясь сюда, он даже не думал о том, что отсутствие нужного человека разрушит все его планы.
Борис вошел в спальню, щелкнул выключателем. Загорелась яркая лампочка под цветастым абажуром. И тут он застыл. То, что он увидел, заставило его замереть на месте, словно его прибили к полу. Кровать была отодвинута в сторону, а на том месте, где она стояла, в полу был люк. Крышка его была откинута…
Выйдя из ступора, Раевский подошел к люку и глянул вниз. Там были видны ступеньки, ведущие явно в какой-то подвал. И там, очень глубоко, горел свет. Значит, в подвале кто-то был.
Руки Раевского дрожали, но он все-таки вынул из кармана то, что принес. Это был тот самый острый и длинный нож, с которым кинулась на него жена. Крепко сжав деревянную рукоятку, Борис стал спускаться по ступенькам.
Они все не кончались — подвал был действительно глубоким.
Внизу он наткнулся на дверь. Она была приоткрыта, из щели пробивалась полоска света. Раевский толкнул ее, вошел внутрь и… едва не выронил нож. Чтобы удержаться на ногах, Борис прислонился к стене. То, что он увидел, его потрясло. Это было овальное небольшое помещение без окон, но тем не менее ярко освещенное. Кроме расположенных там и сям электрических лампочек, яркий свет давали и зажженные огненные факелы, вдетые в металлические закрепы на стенах. В самом центре этого жуткого помещения находилось возвышение, похожее на алтарь. Но что это был за алтарь!
На постаменте, украшенном вырезанными из дерева черепами, стояла деревянная женская фигура, одетая в пышное белое платье, точь-в-точь такое, какое было на его убитой дочери и на других девочках — нелепое, словно карнавальное. Оно могло показаться необычайно смешным, даже уродливым, если бы не производило какое-то жуткое впечатление.
На голову статуи была накинута кружевная вуаль, напоминающая подвенечную фату. Лицо ее было раскрашено гротескно: ярко-красные губы, малиновые щеки, синие веки… От одного взгляда на это лицо кровь застыла в жилах Раевского! Эта жуткая маска словно насмехалась над всем миром и одновременно кокетничала, как будто пыталась понравиться — как настоящая женщина.
В ногах этой зловещей фигуры были сложены живые розы. Красные, белые, розовые, желтые, оранжевые, почти черные… Они издавали пьянящий аромат. Цветы были совсем свежими, Борис обратил на это внимание. Несмотря на красоту этих цветов, ни за что на свете он не заставил бы себя прикоснуться к ним.