— Видишь ли… Лія… это хорошая женщина. Слишкомъ хорошая. Она всегда ровна и спокойна. Она слишкомъ одинаковая, понимаешь ли ты это? И поэтому, мнѣ кажется… поэтому… Разумѣется, Висъ лжетъ и клевещетъ, и я хотѣла-бы, чтобы онъ, дѣйствительно, оказался плохимъ пророкомъ. Ты знаешь, какъ я люблю нашего Коро. И кромѣ того, онъ дорогъ мнѣ, да и всѣмъ намъ, какъ художникъ, какъ великій художникъ, жизнь котораго въ тысячи разъ драгоцѣннѣе жизни обыкновеннаго человѣка. Поэтому я слѣжу за нимъ съ такимъ страхомъ и съ тревогой. Женщина, которая любитъ его, беретъ на себя большую отвѣтственность. Эту отвѣтственность она должна оправдать. Сможетъ ли сдѣлать это Лія? Сможетъ ли она наполнить собою всю его личную жизнь и, въ то же время, быть его товарищемъ, его вдохновителемъ? Этого я не знаю. И вотъ, я боюсь, — не того конечно, что за нѣсколько мгновеній счастья они заплатятъ слишкомъ дорого. Развѣ есть такая цѣна, которою можно оплатить счастье? Нѣтъ, я боюсь, что мы потеряемъ Коро.
— Его талантъ не долженъ погибнуть. Что я буду дѣлать безъ него?
— И ты, и многіе. И всѣ тѣ, которые хотятъ красоты и радости. Вѣдь все творчество Коро — воплощеніе кросоты и радости жизни. Погаси эту радость въ его свѣтлой душѣ—и что останется отъ его дарованія? Одна только смерть. Ему нужны солнечные лучи и буйное веселье, ему нуженъ несмолкающій смѣхъ. А Лія — не солнце. Она кротка и тиха, и такъ же молчалива, какъ луна. Она прекрасна душой и тѣломъ, — но, можетъ быть… можетъ быть, она слишкомъ прекрасна. Она мраморъ, а не огонь.
— Можетъ быть, было бы лучше, если бы онъ полюбилъ тебя, а не Лію! — простодушно сказалъ Акро, и согнулъ правую руку, ощупывая лѣвой напряженные мускулы. — Ты ведешь себя иногда слишкомъ уже безпокойно, моя маленькая пчела. Хотя я не представляю себѣ, что я сталъ бы дѣлать безъ тебя.
Абела обвила руками его шею, прижалась къ нему всѣмъ гибкимъ тѣломъ. Была такая маленькая по сравненію со своимъ любимымъ; онъ бережно приподнялъ ее и посадилъ къ себѣ на колѣни.
— Потому что ты слишкомъ необходимъ мнѣ, мой глупый Акро. А затѣмъ — вѣдь онъ самъ-то не любитъ меня и никогда не полюбитъ. И это хорошо, потому-что я хочу принадлежать только тебѣ одному.
Онъ понесъ ее въ домъ и по дорогѣ крѣпко и страстно поцѣловалъ въ полуоткрытыя, улыбающіяся губы.
— Такая мрачная ночь сегодня! — сказала она, возвращая ему поцѣлуй. — Мрачная и злая.
— Но мы сдѣлаемъ ее радостной. Развѣ мы не хозяева своей жизни.
Ползли медленныя, безвѣтренныя тучи; черенъ и холоденъ былъ потерявшійся во мракѣ заливъ. Тучи опустились до половины горы и по глубокимъ ущельямъ сползали туманными прядями еще ниже, къ самому лѣсу. Молчалъ лѣсъ.
А тѣмъ — двоимъ — было свѣтло и радостно, и прерывисто звучалъ страстный смѣхъ маленькой Абелы.
40
Всѣ тѣ же были горы, и тотъ же лѣсъ, и то же зеленое море съ жемчужной пѣной, — но пришли уже къ четверымъ новыя мысли и новыя желанія. Казался слишкомъ соннымъ и безмятежнымъ круглый заливъ; слишкомъ пышно расцвѣтали лѣсные цвѣты; слишкомъ чиста была вершина снѣжной горы. Уже начинали томиться отдыхомъ, потому что онъ готовъ былъ перейти за грань, похожую на вынужденное бездѣйствіе. Слишкомъ одинаково проходили дни, — вечера сегодня и завтра.
Отправились въ горы. Привычными тропинками миновали благоуханную роскошь лѣса. Скудный, мшистый сѣверъ съ пятнами пестраго лишайника вмѣсто цвѣтовъ смѣнилъ пышное разнообразіе берега. Поднялись такъ высоко, что вѣяло уже зимнимъ холодомъ отъ далекой вершины. И зеленое море покоилось внизу, безбережное, какъ человѣческая душа.
Кое-гдѣ, въ защищенныхъ отъ суроваго вѣтра уголкахъ, росли еще приземистыя, широковѣтвенныя сосны. Деревья-карлики, со старческой, морщинистой и потрескавшейся корой. Взглянули на нихъ — и первый вспомнилъ Акро:
— Дымный костеръ на полянѣ—и задумчивое молчаніе. Помните ли вы лѣсъ Кредо?
— Я хотѣлъ бы быть тамъ! — сказалъ Акро. — Не долго, — не дольше, чѣмъ мы пробыли тамъ тогда, передъ смертью Гала. Я отдохнулъ. Голова проситъ мыслей, руки — работы. Мнѣ нуженъ послушный камень, нужна идея, достойная воплощенія.
Рѣшили всѣ,—также и Лія, которая почти не знала Кредо:
— Такъ и будетъ.
Она желала того, чего желалъ Коро. Но ей жаль было покидать этотъ заливъ, всѣ эти тихіе уголки, гдѣ расцвѣла наслажденіемъ ея любовь. И когда она смотрѣла вдаль, за море, въ ея взглядѣ, какъ будто, рождалась тревога. Коро сказалъ ей:
— Дни любви дали мнѣ многое, чего раньше не постигало мое чувство, но мы только любили — а теперь пора жить.
— Да, пора жить. Ты правъ.
Арко былъ сегодня очень веселъ и разговорчивъ.
— Вы знаете, Кредо теперь не одинъ въ своемъ лѣсу. Съ нимъ Мара.
— Кто сказалъ тебѣ это?
— Я знаю. Но я думаю, что это — ненадолго. Развѣ можетъ Мара жить безъ людей? Даже если бы Кредо воплощалъ въ себѣ тысячу существованій — этого было бы мало для Мары. Она передѣлаетъ его по своему.
— Если мы отправимся теперь же, то еще застанемъ ихъ тамъ. И мы проведемъ хорошій вечеръ.
— Вѣроятно. Пусть это будетъ нашимъ послѣднимъ этапомъ, — передъ новымъ трудомъ. Вѣдь насъ давно уже зовутъ южане, — и работа, которую они намъ предлагаютъ, мнѣ нравится.
— Да, это будетъ опять кое-что новое.
Въ полдень они спустились къ берегу, простились со своимъ пріютомъ. Лія вспомнила о Висѣ.
— Ты слишкомъ жестоко обошелся съ нимъ, Кредо. И теперь онъ не придетъ, чтобы повидаться съ нами въ послѣдній разъ.
— Пусть такъ. Я хотѣлъ бы забыть его слова такъ же скоро, какъ забуду его самого. Но мнѣ кажется временами, что онъ еще встанетъ когда-нибудь на нашей дорогѣ.
Подъ вечеръ, когда солнцѣ было еще довольно высоко, они отправились въ путь. Ихъ пріютъ опустѣлъ, а зеленый заливъ попрежнему одѣвался жемчужной пѣной, и попрежнему расцвѣтали пышные цвѣты, — расцвѣтали для самихъ себя, потому что ни одинъ человѣческій глазъ не наслаждался теперь ихъ минутной жизнью. Цвѣли, какъ въ прежнія времена, отдавая красивой смерти избытокъ своихъ силъ. И только выброшенныя прибоемъ морскія звѣзды — древнія чудовища моря — безпомощно погибали на влажномъ пескѣ, потому что не было больше заботливой руки, которая вернула бы ихъ въ зеленую родину.
По ту сторону острова работалъ Висъ, и мягкими складками ложились ткани, къ которымъ прикасался онъ своими искусными руками. Онъ считался лучшимъ работникомъ, — а вѣдь было еще здѣсь достаточно другихъ, искушенныхъ въ ремеслѣ. Они хвалили его работу. Но — думали нѣкоторые — если бы его не стало больше, — его пожалѣли бы, только какъ уродливую морскую звѣзду, погибшую на прибережномъ пескѣ.
41
Послѣ ласковой нѣги юга сѣверъ казался слишкомъ холоднымъ, слишкомъ жестокимъ, — и мрачно чернѣли сосны, отражаясь въ неподвижной водѣ.
Еще издалека Коро разглядѣлъ знакомую поляну. Всѣ четверо пошли туда по мягкой, мшистой почвѣ. Скользили, какъ тѣни, потому что шаги были почти неслышны. Только хрустѣли сухія вѣтки.
Посреди поляны нашли затвердѣвшую отъ дождей кучку сѣраго пепла, — слѣды того костра, который зажегъ Кредо наканунѣ смерти Гала. И ничего больше. Маленькій домикъ, пріютъ писателя, былъ пустъ.
— Кредо! — позвала Абела, — Кредо! Мы пришли къ тебѣ!
Никто не отвѣтилъ. Только эхо чуть слышно отозвалось изъ глубины лѣса и вспорхнула въ кустахъ испуганная птица.
Вошли въ домикъ, увидѣли тамъ давнюю пыль и запустѣніе. На столѣ лежало небрежно брошенное покрывало, кусокъ темной, толстой матеріи. Абела взяла это покрывало, накинула его на плечи.
— Я знаю, что это такое. Это — одежда Мары. Она была здѣсь. И, конечно, ушла вмѣстѣ съ Кредо.
Въ голосѣ у нея слышалось что-то, похожее на легкую обиду. Ей было бы пріятнѣе, если бы писатель остался здѣсь. Они были такъ гармоничны, — сѣверный лѣсъ и Кредо. Лѣсъ давалъ Кредо новыя мечты, а писатель оживлялъ старыя сосны своими сказками. Такъ было при Галѣ,—и такъ должно было остаться.
Акро замѣтилъ ея недовольство и улыбнулся. Сказалъ примирительно, такъ какъ ему не хотѣлось, чтобы кто-нибудь огорчался въ этотъ день:
— Онъ избралъ благую часть. Смерть друга оставляетъ въ душѣ пустоту и эту пустоту слѣдуетъ возможно скорѣе заполнить. И потомъ — развѣ въ жизни нѣтъ ничего красивѣе сказокъ? Кредо былъ слишкомъ далекъ отъ жизни и, мнѣ кажется, это только вредило ему. Каменщица выведетъ его на просторъ изъ душнаго подземелья.
— Онъ слишкомъ легко утѣшается и… забываетъ! — не хотѣла сдаваться Абела. — Это мнѣ не нравится, потому что похоже на ложь.
И она одна ушла въ лѣсъ, побродить въ тѣни мохнатыхъ вѣтвей, а трое остались въ домикѣ.
— Пробудемъ здѣсь до завтра! — предложилъ кто-то. — А потомъ мы можемъ отправиться на поиски.
Никто не возражалъ. Должно быть, всѣ утомились послѣ длиннаго пути, — и такъ хорошо было здѣсь, въ. сѣверной тишинѣ, развѣять эту усталость.
Акро ушелъ вслѣдъ за Абелой. Коро присѣлъ на берегу, у самой воды, и мялъ въ рукахъ кусокъ сѣрой, пластичной глины, которую отломилъ отъ илистаго берега. Подъ привычными пальцами создавалось что-то, облеченное въ форму, грубое тѣло получеловѣка, полузвѣря. Лія сидѣла рядомъ, внимательно слѣдила за работой художника.
Странное существо, рожденное изъ сѣрой глины, опредѣлялось все яснѣе, и выпуклѣе выдѣлялись уродливые члены, какъ бы сведенные судорогой, съ круглыми стяженіями мышцъ. Низколобая голова глубоко пряталась въ горбатыя плечи и вздувался отвислый животъ надъ волосатыми бедрами.
— Что это такое? — спросила Лія и гримаса отвращенія пробѣжала по ея лицу.
— Не знаю… Это сдѣлалось какъ-то само собою, почти помимо моей воли. Съ нѣкотораго времени меня часто преслѣдуютъ какіе-то уродливые образы, какъ будто выползли на свѣтъ самые мрачные потемки моей души. Вотъ это — скотское — гнѣздится въ каждомъ человѣкѣ, и мнѣ доставляетъ удовольствіе обнажать тайное.
— Я не замѣчала этого прежде. Ты любилъ только красивое и искалъ вездѣ красоту, а не безобразіе. Вѣдь это существо омерзительно.