— Кто-нибудь изъ его жертвъ очнется. Можетъ быть, такъ и случится, я не знаю. Но Кредо боготворитъ его.
Говорили и шли впередъ по извилистой дорогѣ, мокрой отъ тумана. Голова процессіи уже остановилась, а оставшіеся все еще подходили и подходили, вливались новыми ручьями въ человѣческое море.
Круглая котловина въ горахъ и большая, плоская скала въ самомъ центрѣ этой котловины. Здѣсь будетъ памятникъ Павла, — вблизи отъ того мѣста, гдѣ онъ жилъ, училъ и умеръ.
На днѣ котловины маленькая группа каменщиковъ спокойно и неторопливо дѣлаетъ свое простое дѣло: замуровываетъ въ скалу урну съ пепломъ Павла. Горсть сѣраго праха, въ который обратилось тѣло, оставившее на землѣ безсмертное знаніе.
Когда все было кончено, разошлись такъ же тихо, какъ пришли. Вѣтеръ разорвалъ въ клочья туманъ и прогналъ его съ горныхъ склоновъ. Но сѣрая, какъ пепелъ, пелена его еще долго держалась въ котловинѣ.
66
За нѣсколько дней общей печали строители и ученики Павла сошлись близко. Уже покоилась въ сердцѣ скалы урна съ пепломъ, а строители медлили уѣзжать. Привлекала ихъ тихая зеленая долина и такъ пріятенъ былъ послѣ шума и суеты строительства безмолвный уютъ горнаго склона.
Лія попрежнему была занята ребенкомъ, который требовалъ за собою тщательнаго ухода. Присоединялась къ друзьямъ въ ихъ прогулкахъ и развлеченіяхъ такъ же рѣдко, какъ прежде на югѣ.
Были пары: Акро и Абела, Коро и Формика. Съ ними вмѣстѣ—одинокая Мара. Рѣдко показывался Кредо. Видѣли нѣсколько разъ, какъ онъ спускался внизъ, въ долину, гдѣ таился Висъ, и послѣ долгаго отсутствія возвращался обратно больной и разбитый.
— Формика, ты избѣгаешь меня. Ты никогда не остаешься со мною съ глазу на глазъ.
— Ты ошибаешься, Коро. Ты не могъ бы сказать этого, если бы не былъ такъ мраченъ и подозрителенъ. Какъ я могу избѣгать тебя…
Остановилась, какъ останавливалась теперь часто на половинѣ слова, не досказавъ мысли, и невольный испугъ засвѣтился въ глазахъ. Крѣпко берегла въ себѣ недосказанное и боялась, какъ бы Коро не прочелъ больше, чѣмъ нужно. Когда молчитъ языкъ, говорятъ глаза.
— Да, ты не прежняя. У меня еще звенитъ въ воспоминаніи твой смѣхъ, — прежній смѣхъ. И я слышу въ воспоминаніи твой голосъ, прежній голосъ. Гдѣ это?
— Многое измѣнилось съ того времени, Коро. Не только мой смѣхъ. Ты любишь и любимъ. А я одинока. Я хочу вѣрить, что ты счастливъ…
— Какъ бы и я хотѣлъ этому вѣрить! Но не одно только счастье приноситъ любовь. Откуда эти темныя полосы безсилія въ моемъ творчествѣ? Откуда эта злая тоска, которую я ничѣмъ не могу утолить? Нѣтъ удовлетворенія, нѣтъ и покоя. Или, можетъ быть, слишкомъ много покоя? Дай мнѣ свѣтлаго, жгущаго огня, Формика, дай мнѣ то, о чемъ я забылъ уже такъ давно!..
— У меня ли ты долженъ просить?
— Я знаю. Лія? Она понимаетъ, она видитъ. Она жалѣетъ меня и ничего не можетъ сдѣлать, потому что это не въ ея волѣ, несмотря на всю нашу любовь. Вотъ, я пришелъ къ какому-то тупику и нигдѣ не вижу выхода. Стѣны высокія, какъ эти скалы, — а крыльевъ нѣтъ.
Они шли по любимой каменистой тропинкѣ и вся долина лежала подъ ихъ ногами, — зеленая, цвѣтущая, какъ сады Ліи.
— Тамъ въ цвѣтахъ, — сказалъ Коро, — притаилась ядовитая змѣя. Притаилась и ждетъ. Жертвы сами бѣгутъ въ ея жадную пасть. Она глотаетъ, несытая, и ждетъ новыхъ. Она знаетъ, что они придутъ.
— Не говори такъ. Вспомни, какъ лежалъ передъ тобой Кредо.
— Да, онъ былъ гадокъ. Но что видѣли его незрячіе глаза? И развѣ не значитъ, что его счастье велико, огромно, если оно отнимаетъ у него всѣ силы. Теперь онъ въ жизни — случайный, скучающій пришелецъ. Онъ живетъ только въ мечтахъ.
Изъ глубины долины вѣтеръ донесъ музыку. Тихіе и торжественные аккорды, похожіе на прелюдію къ неземной мечтѣ. Они замирали и возрождались снова, повторяясь и варьируясь. Какъ будто звучалъ и пѣлъ самъ воздухъ, звучало небо съ бѣлыми облаками, звучали горы.
— У змѣи холодные, бездушные глаза съ продолговатымъ загадочнымъ зрачкомъ, похожимъ на полуоткрытую дверь въ невѣдомое. Невѣдомое привлекаетъ и вѣрили прежде: если смотрѣть въ глаза змѣи, то хочется подходить все ближе и ближе. Ближе и ближе, пока она не бросится и не вонзитъ свои ядовитые зубы. Я вѣрю въ эту старую сказку, Формика.
— Коро, она бросится и ужалитъ. И, вмѣсто невѣдомаго, ты познаешь только смерть.
Музыка слышалась громче, какъ будто приблизилась. Но все еще не было понятно, откуда именно идетъ она. Можетъ быть, невидимымъ дождемъ звуковъ падала съ неба.
— Вотъ, гдѣ-нибудь тамъ, въ долинѣ, музыкантъ старый и некрасивый и, можетъ быть, злой. Такой же злой, какъ Висъ. И своими нечистыми руками онъ вызываетъ къ жизни эти хрустальные звуки. Развѣ нельзя вѣрить, что и Висъ можетъ принести добро?
— Онъ уже принесъ добро… Кредо. И хотѣлъ принести его мнѣ.
Коро сдѣлалъ быстрое движеніе, какъ будто хотѣлъ отмахнуть прочь ея слова.
— Но вѣдь я въ тупикѣ, Формика. Мнѣ нѣтъ выхода и потому бьюсь головой объ стѣны этого тупика. Сегодня я говорю это, — а завтра буду жалѣть о своихъ словахъ. Но всетаки, если бы ты не разбила флакона… Одно только можетъ меня спасти и это одно — невозможно и немыслимо, потому что я люблю Лію. Только одно, Формика. Твой смѣхъ. Твои золотые волосы. Твоя любовь. Твоя страсть. Ты сама. Ты сама — или хитрый ядъ Виса.
И онъ не говорилъ ей ничего больше, — и она не отвѣтила ему. Но онъ видѣлъ, что ея грудь дышетъ сильно и порывисто, а на глазахъ у нея блестѣли слезы.
На поворотѣ тропинки встрѣтили Мару, Абелу и Акро, которые ходили въ долину по слѣдамъ писателя.
Они узнали, что Висъ дѣйствительно живетъ тамъ, внизу. Абела видѣла его, но когда хотѣла остановить, чтобы заговорить съ нимъ, онъ скрылся. А жители долины разсказывали объ этомъ своемъ новомъ товарищѣ со страхомъ и отвращеніемъ. Онъ находитъ повсюду людей, слабыхъ духомъ, и снабжаетъ ихъ своимъ напиткомъ. Напитокъ даетъ слабымъ то, чего они желали, но слабость ихъ растетъ все сильнѣе и они у Виса — какъ псы у ногъ господина. Только немногіе изъ нихъ начинаютъ понимать, что они идутъ къ постыдной гибели. Но у нихъ нѣтъ уже силъ отказаться отъ власти напитка.
Висъ распространяетъ свое вліяніе, какъ заразу, все шире и шире и, можетъ быть, придетъ время, когда вся земля будетъ охвачена этимъ ужасомъ. Тогда на поляхъ и дорогахъ повсюду будутъ лежать тѣла опьяненныхъ напиткомъ съ безсмысленными скотскими лицами и широко открытыми слюнявыми ртами. Потому что слабыхъ слишкомъ много, а власть напитка слишкомъ сильна. И отравленные отказываются отъ всякой помощи и отъ всякаго противоядія.
— И онъ хочетъ чувствовать себя властелиномъ, это чудовище! — разсказывала Абела. — Онъ хранитъ въ строгой тайнѣ составъ напитка и, поэтому, никто не можетъ приготовить его самостоятельно.
— Но вѣдь это не надолго! — пожалъ плечами Акро. — Какой-нибудь химикъ прочтетъ эту тайну, какъ открытую книгу.
— А если Висъ умретъ, пока тайна еще не раскрыта? — спросила Мара. Это было первое, что она сказала сегодня. — Вѣдь тогда исчезнетъ вмѣстѣ съ нимъ и гнусный напитокъ. А Кредо и многіе другіе вернутся къ жизни.
Акро посмотрѣлъ на нее внимательно изъ подъ нависшихъ бровей и ничего не отвѣтилъ.
67
Дни потянулись тоскливо. Кредо былъ на глазахъ у всѣхъ, — измученный, но счастливый своимъ страшнымъ ядовитымъ счастьемъ. И отъ взгляда его безумныхъ глазъ зарождались тяжелыя думы и наростало предчувствіе чего-то злого.
Мара слѣдила за писателемъ, какъ тѣнь. Не приближалась къ нему слишкомъ близко, но и не выпускала изъ виду. А онъ не замѣчалъ ее. Не искалъ, какъ прежде, ея ласкъ. Весь былъ замкнутъ въ самомъ себѣ.
И кошмаръ тоски висѣлъ надъ семьей Коро. Художникъ искалъ выхода и не могъ найти его. Страдалъ самъ и страдала Лія, — чувствовала, какъ кровью истекаетъ сердце.
Вотъ, злое случится — и все кончится. Натянутая нить лопнетъ.
Абелу — любимицу учениковъ — часто окружали жаждущія ощущеній толпы.
— Ты больше не танцуешь, Абела. У насъ есть хорошая музыка. И если нужно еще — мы приведемъ музыканта изъ долины. Почему ты не танцуешь?
Она отдѣлывалась незначущими отговорками. И ученики начинали думать, что ихъ гости, строители, со всѣмъ не такъ жизнерадостны и веселы, какъ о нихъ говорила Формика.
Формика работала, хотѣла поскорѣе выполнить завѣщаніе Павла. Коро искалъ ее и нигдѣ не могъ найти, а она скрывалась въ какой-нибудь уединенной рабочей комнатѣ, окруженная приборами и вычисленіями. Потомъ выходила навстрѣчу Коро изнуренная и блѣдная.
— Ты все еще избѣгаешь меня, Формика?
— Я должна исполнить свое дѣло. И потомъ, Короне такъ давно ты сказалъ нѣчто, чего не долженъ былъ говорить, пока ты и Лія…
— Да. Можетъ быть, ты права.
Онъ пошелъ къ Ліи и, цѣлуя ея руки, разсказалъ ей о своей страсти къ Формикѣ. Разсказалъ, какъ крѣпнетъ въ немъ съ каждымъ днемъ эта страсть.
— И если бы она принадлежала мнѣ, какъ принадлежишь ты, моя любимая, — я нашелъ бы то, чего ищу давно, и безъ чего охладѣваетъ мое творчество и сохнетъ умъ. Она дала бы мнѣ сожигающее пламя, заполнила бы чашу моей жизни до краевъ, безъ остатка.
Лія выслушала его совсѣмъ спокойно и ни тѣни удивленія онъ не замѣтилъ на ея лицѣ.
— Я знала это, Коро, можетъ быть, еще раньше-чѣмъ ты. Можетъ быть, съ момента того поцѣлуя, которымъ она проводила тебя на нашу брачную ночь. И я знаю также, что ты любишь меня попрежнему и твоя любовь ко мнѣ только еще болѣе возвысилась бы, если бы ты пришелъ къ Формикѣ.
— Но вѣдь я не могу оставить тебя. Развѣ Формика замѣнитъ мнѣ всю глубину твоей любви, твою ласку, твою заботу? Развѣ будетъ она бережно поддерживать мое творчество, какъ драгоцѣнный даръ? Она сожигаетъ, но не строитъ. Она изгонитъ призраковъ изъ потемокъ моей души, но не населитъ ее свѣтлыми видѣніями. Я не могу оставить тебя и уйти къ ней. Но я не могу и быть безъ нея.
Руки Ліи были мокры отъ слезъ художника, но она не отнимала ихъ. Она смотрѣла куда-то вдаль, поверхъ головы Коро и думала. И въ художникѣ зарождалась надежда, — что возлюбленная спасетъ его.