Здесь бородавка, значит, ты – бесенок,
Здесь вместо глаза тусклая слюда,
Красавец мой, ты толст, как поросенок».
Я закричу, я встану тяжело,
Я зрелый муж, старуха – только дева,
И мне плевать на ваше ремесло,
И той, что справа, и того, что слева.
– На, дуралей, – партнер ее швырнет
Мешок костей на простыни из ситца,
И я сдаюсь, и здесь невпроворот,
Где каждому подняться – мне разбиться.
Потом грехи, чем совесть тяжела,
Они, глумясь, подробно перескажут,
Всех соберут, с кем жизнь меня свела,
И каждый грех собравшимся покажут.
И с кем и как подробно повторю —
Мгновенья счастья, подлости минуты,
При всех о них опять проговорю
Слова хулы, что говорил кому-то.
Увидев гнев и слезы – не умру,
Но чтоб не видеть мне людей и мира,
С глазами кожу медленно сдеру,
Как скатерть со стола во время пира.
Сквозь боль и стыд услышу только смех,
Да крыльев шум, да шорохи, да вздохи…
И суд людской – не первородный грех —
Начнет отсчет неведомой эпохи.
Невесома, немыслима, неопалима,
Безобразна, груба и жалка,
Но однако – не выстрели мимо,
Незлобивого бога рука.
Да, некстати, да, противу меры,
Да, вокруг и внутри – жернова,
Да и судьбы – всего лишь примеры,
Что усталость верховно права,
Да, убоги счастливые лица,
Разум прав, ненасытно трудясь,
Но без этого вдруг прекратится
Смерти с жизнью надежная связь.
Все растает в бесплодном потоке,
В этом важном скольженье струи…
Пусть сомкнутся тяжелые топи,
Ненасытные губы твои…
Мы связаны бываем с целым светом —
Листком бумаги, ниткой телефонной
И детскою игрой в любовь и долг.
Но вот приходит время расставаться,
И нити рвутся с треском или тихо,
И кажется, ничто уже не тронет
Твоей души – ни искренность, ни право
Убить тебя реально или в мыслях.
Живешь в лесу и ходишь за грибами,
И ловишь рыбу даже равнодушно,
Забыв, что у нее, быть может,
Подобная твоей, угрюмая и нежная душа.
Отрезав голову, и выпотрошив рыбу,
И вылив на железо масло,
Что привезла тебе печальная курсистка,
Застенчиво на нежность намекая,
Еще когда ты был свободен,
Не всунут в одиночество,
Как голос в тело, как гвозди в банку из-под краски,
Как мышь по шею в мышеловку,
Как скальпель в глаз и как в кулак змея.
Однако же, вернемся к сковородке.
Зажарив рыбу на шипучем масле —
Полезной памяти курсистки,
Ты вытащишь из банки из-под краски
Хорошие и правильные гвозди
И, обкусав, конечно, не зубами —
Кусачками округлые головки,
Вобьешь их в стену.
Для чего же рыба?
Конечно же, для силы.
Хороший завтрак прибавляет силы.
Но главное – сумей не переесть.
Потом восстань, помой посуду
И, разбежавшись, стукнись головою,
Но если смел, полезнее – лицом
Об эту стенку. И когда железо
Войдет в твою расколотую плоть,
Ты, как и я, сумеешь ощутить
Живую связь тебя и мира,
Конечно, если гвозди
Уже успеют заржаветь от влаги —
В лесу ее всегда намного больше,
Чем в городе, напичканном теплом и духотой.
Так, если ржавчина, считай – пришла удача.
Побившись головой или лицом
Об эти гвозди,
Иди живи, и пусть гниет лицо,
И вот когда слепой, в коросте,
В хлопьях гноя, ты закричишь,
Не выдержав гниенья,
Сумеешь ощутить, с какою силой
Твоим несчастьям сострадает мир,
Умри потом спокойно. Не забудут,
А будут говорить:
Он просто глуп,
Не стоило так биться головою,
Не только что лицом,
Смотрите, ничего не изменилось…
Ты им не верь и не печаль души.
Как воды, загорожены плотиной,
Когда-нибудь весной сумеют путь найти —
Внизу ли, сбоку ли, а может, через край перевалив, —
Когда-нибудь, но выйдут за пределы водоема
И проведут свою полезную работу.
Так твой поступок незаметно
Для их ума
Изменит их и жизнь, и представленье,
О том, как следует и жить, и поступать,
И даже, к счастью,
Изменит жизнь неверующих в это.
Но какова механика влиянья
И в чем секрет, и сам я не пойму.
Но станет мир щедрей на состраданье,
И никакая сила помешать не в силе
Забытой боли сделать милосердней
Живущих после нас
И вслед за нами.
Как летний вечер душен и протяжен,
И потным жаром тянет от камней,
Да, путь земной недолог и продажен,
Так человек на кол бывал посажен,
А вот за что – всевышнему видней.
Не умирал, в сознанье пребывая,
Сквозь боль смотрел туманную окрест —
А сквозь нее земля плыла кривая,
Каленая, сквозная и живая,
Похожая на чашу, а не крест.
И первый день толпа еще глазела,
Хоть скорбный вид ее не веселил,
Как хорошо и плавно гибло тело —
Оно еще жило, оно уже летело,
Да, на колу, без примененья крыл.
На день второй заела ждавших скука.
И то – прождали сутки с небольшим.
– Молчит, – сказали, – надо же, ни звука,
Смотреть и ждать бессмысленная мука, —
И разошлись, растаяли, как дым,
Дым от костра, от спички, от пожара,
Дым от судьбы, от истин, от времен,
Дым от сгоревшего земного шара,
Дым юности, любовного угара,
Дым выцветших хоругвей и знамен.
На третий день сломило тело волю.
И мир, как дым, растаял из очей,
Живой внутри себя, он жил, еще позволю
Сказать, что выбрал сам указанную долю,
Единственный средь них, ненужный и ничей.
И девочка – зеленые сапожки,
От сытости похожа на слона,
Швырнула камень хоботком ладошки,
Движеньем гибким, как походка кошки —
Да жив ли он, и метка ли она?
Конечно, как стрелок закваски экстра-класса,
Как мастер мастеров-ухватки-хоть-куда,
Ударил камень в грудь, ускоренная масса
Пустила кровь, достигла даже мяса —
И дальше в путь, как по камням вода.
И он вздохнул и мир увидел снова,
И счастлив был, что жизнью наделен,
Дымил закат, что было так не ново,
Не без него – и то была основа,
Что нежен был его разумный стон.
Оборвана нить, и надеяться только на чудо
Осталось судьбе и особой закваски строке.
И чашу поднес и уже прикоснулся губами Иуда,
И плата за это зажата в его кулаке.
И крест натирает плечо, и простуда глаза наслезила,
Какая работа – исполнить искомый завет.
Уже и копье подымает в сверкающем шлеме верзила —
Вот сердце стучало, надеялось. Вот его нет.
Теперь, отстрадав, и не худо подумать о страхе,
Который осилило сердце в последний момент.
И мертвому телу приятна шершавая шкура рубахи,
Приколот к кресту, как к столу под ножом пациент.
А ну как не выйдет затея с твоим воскрешеньем,
Волнуется Бог, и волнуются, маются мать и отец.
И все же – о чудо! – верховным и умным решеньем
Ты встал и идешь, и летишь надо мной наконец.
Но время проходит, и эта иссякла развязка.
Бессмертных судьба для имеющих смерть – не урок.
Ни ада ни рая, лишь в Риме покоится мертвая маска,
Которую там обронил улетающий в небо пророк.
Предугадать нетрудно, и давно —
Я вижу смерть с лицом белее мела,
Она ко мне сквозь грязное окно
Все приближает стынущее тело.
И день придет, настанет этот срок,
Когда, обняв озябнувшие плечи,
Я повторю бессмысленный урок,
Связав слова в бессмысленные речи.
Я совлеку лохмотья и сомну,
И ляжем мы, любя оледенело
И поздний час, и раннюю весну,
И по земле развеянное тело.
Как хорошо, что это навсегда,
Что ты моя, что время бесконечно
И вниз скользит полынная звезда,
Как мы теперь – и круто, и беспечно.
Кружится синий лист, дрожит сухое тело,
Колеблется трава, – лишь ветер недвижим,
Как хорошо лететь, не ведая предела,
И знать, что этот лист мы музыкой кружим.
Как хорошо лететь и падать, тихо тлея,
Как тает снег, и лед, и жизни нашей срок,
А мимо – сон, и явь, и лунная аллея,
Где шепот, и шаги, и птичий голосок.
Где некогда рука любила верно руку,
Где никогда для них не кончится тепло,
И вот они живут, опередив науку,
И та же птица к ним клонит свое крыло.