Да осенит их день и этой жизни тленье,
Да осенит их ночь и сохранят века,
Рука лежит в руке последнее мгновенье…
Мелькнули жизнь и свет… – в руке лежит рука.
А. Латыниной
Покуда боль не одичала
И не кончается добро,
Мы начинаем жизнь сначала,
Мы начинаем все сначала,
Что, может статься, и старо.
На склоне дней, горы на склоне
И где-то возле сорока
Опять тоскуем на перроне,
Мелькнет ли вдруг в пустом вагоне
Тебя узнавшая рука.
И день мелькнет, и вечер прежний
Так не похож и так похож,
И что с того, что безнадежней
Дорогой той же, но безбрежней
От смерти медленно идешь.
Устань, душа, ведь ты остыла,
Как солнца круг, сошедший в даль.
Не ново то, что с нами было,
Но ново то, что это было,
Вот слишком кратко – это жаль.
Так начинаем жизнь с начала,
Жизнь без начала и конца?
А может быть, не так уж мало —
Друг с другом сомкнутых устало
И две руки, и два кольца…
Вбирая все в себя – и ход звезды, и пробу
Раздавленной души осмыслить свой удел,
И ту в самом себе таинственную злобу,
Что мог смирить, но вон исторгнуть – не сумел.
И ход червей земли, и пенье птицы, рьяно
Стремящей плыть туда, где воля и полет,
Вбирая все в себя – и вещего романа
Пропахший пóтом глаз – картонный переплет.
Вбирая смерти знак и рода продолженье,
Отечества раздел, единство чуждых рас —
Я все тебе отдам, мое самосожженье,
В далекий или нет нерукотворный час.
Я движим Богом был, но кончилась дорога,
И позади рубеж истории и дней,
Где ветхий крест стоит сутуло и убого,
Чем дальше путь вперед, тем менее видней.
И мало проку в том, что Бог во мне всевышен,
Когда народов тьма, но ни в одном – души,
Лишь только их язык да может быть услышан
И в римской и в иной, владимирской, глуши.
Вбирая все в себя – и холмик неказистый
С поваленным крестом последних мужиков,
И этот путь вперед, губительный и мглистый,
Как самолет к земле – без крыл из облаков.
И разум мой, больной от будущего света,
И долгий тяжкий груз, как опухоли рок.
И этот страшный дар грядущего поэта,
Который я убил, но победить не мог.
На добро отвечаю добром,
Равнодушьем на зло отвечаю.
Я любую судьбу примечаю,
Постучавшую бережно в дом.
И в столице, и в самой глуши
До последнего слова и дела
Я с любым, кто не предал души,
Своего достигая предела.
В этой жизни еще наугад,
В этой жизни короткой и тесной,
Никому до конца не известной,
Только имени доброму рад.
Слишком малый нам выделен срок,
Чтобы, меря бессмертием годы,
Злу ответить я чем-нибудь мог,
Не нарушив законы природы.
Г. Гачеву
Власть вертикали слишком велика,
Чтоб твари уподобило нас бремя
Забот и бед, чем медленное время
Гнетет к земле нас долгие века.
Я вверх расту, и корни не в земле —
Они туда, за облако и вьюгу,
Скользят винтом по сумрачному кругу,
И пропадают истины во мгле.
Ты дерево рукою погуби
И вырви вон с корнями – глянет яма.
Сруби меня – и в небе будет яма,
С корнями неубитыми в глуби.
Владимиру Сидорову
Все пройдет, все растает в тумане,
На коне пролетит, как весна.
И опять тишина на кургане,
Где недавно гремела война.
И леса облетают поспешно,
И река остывает в ночи.
И, прощаясь, кричат неутешно,
Собираясь в ватаги, грачи.
Все пройдет, и растает, и сгинет,
Заметет и дорогу, и след.
Только солнце меня не покинет,
Не ослабит спасительный свет.
Только женщина в ласке прощальной
Не обманет и будет щедра,
Только век мой, больной и печальный,
Осенит нас крылами добра.
Вяньте, травы, и мерзните, реки,
Облетайте покорно, леса.
Покрывайтесь морщинами, веки,
И старейте, друзей голоса.
Изменяйтесь, знакомые лица,
Превращайтесь, деревья, в кремень,
Пусть к закату устало стремится
Каждый век, каждый час, каждый день.
Все равно среди рая и ада,
Средь ночной нестареющей тьмы,
То ли веры мерцает лампада,
То ль горим еле видимо мы.
Судьба подарила удачу:
Восточной окраины час,
Фанерную хрупкую дачу
И в ней – пролетающих нас.
На звук голосов невозможных,
На зов вне забот и земли,
Отторженных, мудрых, безбожных,
Что выжить случайно могли.
И пусть тебя нету со мною,
Ты – только московская тень,
С улыбкой своей неживою
Слетевшая в призрачный день.
Четыре часа перелета
Для памяти святы давно,
В которую сеет забота
Надежды живое зерно.
Мне больно и счастливо разом,
Судьбу, наважденье, реши…
Как жалок блистательный разум
При сумрачном свете души.
Ты покапризничай, я потерплю,
Я поболею, а ты полечи.
Я понемногу украдкой коплю
Даже тепло от горящей свечи.
Сколько дано, сколько на нет
Шло и сошло судеб и дат,
Сорок за что выпало лет,
Встречей за что был я богат?
Вправо пошел – вижу обрыв,
Не одолеть с виду его,
Полз, переполз, выбрался – жив.
Глянул назад – нет ничего.
Влево свернул – горы кругом.
Еле прошел, глянул – холмы.
Прямо шагнул – каменный дом,
В нем, как в тюрьме, бедные мы.
Свечка горит еле, темно,
Воздух промерз, камень продрог,
Смотрит с небес прямо в окно,
Может быть, лес, может быть, Бог.
Может, недавно, а может, давно.
Нежно цветет рядом герань,
Скоро рассвет. Сплю и не сплю.
Гаснет луна, ранняя рань…
Я потерплю… Я потерплю…
В. М. Василенко
Я напьюсь живой воды,
Защищаясь от беды.
Мостик шаткий перейду
В приснопамятном году.
Листьев веер наберу
И начну свою игру.
Карта клена бьет напасть,
Лист осины счастью в масть,
Ивы цвет осилит страх
С белой пеной на губах.
Подойдет к концу игра,
Умирать, скажу, пора.
Лесу в пояс поклонюсь.
В жизни грешной повинюсь.
Под ракитовым кустом
Поселюсь в последний дом.
Через вечность напрямик
Будет течь живой родник.
Может быть, когда-нибудь
Он в мою прольется грудь.
И вернет опять в игру.
…Если весь я не умру…
Любовь – это страшное чудо,
Смертельно его торжество,
Вот выживу и позабуду
Свинцовое счастье его.
Мы, к счастью, болеем не часто,
Чем хочешь чуму назови,
По паре на вечность, и – баста,
И хватит об этой любви.
Пусть жены рожают бесстрастных,
Пусть множится род без чумы,
Разумных рожают и властных,
Холодных, как камень тюрьмы.
И если засветится чувство
В безумных от счастья глазах,
Да здравствует ствол и искусство,
Всесильный, всевидящий страх,
Что счастье размажут по стенке,
Что душу развеют во тьме,
Что спрячут в железном застенке,
Как в тигле, расплавят в уме.
Тогда только жизнь и возможна
На этой земле не на миг.
И истина та непреложна —
Твердит полумертвый двойник.
Привыкаю к коридорам
Без шагов и суеты,
Даже к воздуху, которым
В такт со мной дышала ты.
Привыкаю к предстоящей
Долгой солнечной зиме,