К жизни, с виду настоящей,
С болью мертвой на уме.
Привыкаю круг за кругом,
Шаг за шагом, не спеша,
Ты была мне верным другом,
Мой двойник, моя душа.
Привыкаю, как деревья
Привыкают к холодам,
Как старинные поверья
К строчкам книг и телеграмм.
Привыкаю неизбежно
И во сне, и наяву.
Так деревья листья нежно
Опускают на траву.
Понемногу каменею,
Смерти здешней не боюсь,
Привыкаю как умею,
Дальше – лучше научусь.
Из тумана утром рано
Светит желтое жнивье.
И болит святая рана —
Сердце глупое мое.
Узнал – не умер, не сошел с ума,
Не вбил в висок назойливый свинец,
Не сжег судьбы и не спалил дома,
А просто стал свободен наконец.
Лишь в первый раз я сердце раскачал,
Чтоб лопнул шар, кровавый, как ракета.
Я каждый день как судный день встречал,
И дожил вдруг до нового завета —
Беги людей, коль хочешь уцелеть,
Не требуй с них ни истины, ни платы,
Уходит все, лишь остается медь,
В которой мы предавшими распяты.
Чем ближе ты, тем кара тяжелей,
Тем беззащитней перед каждой тварью,
Но ты живи и сердца не разлей
На тротуаре теплой киновáрью.
Ты их люби, прощая до конца,
Предавшую не оставляя душу.
Коль не случилось кары от Творца,
Я тоже их за это не разрушу.
Всей самой белой памятью своей,
И черною – дотла и без остатка —
Жалей людей, воистину жалей,
Всю жизнь жалей, и медленно, и кратко.
Дорогой мой, родной обыватель,
Мой помощник и мой господин,
Потребитель и мой наниматель,
Современник до самых седин,
Неподкупный, непереродимый,
С кем мы связаны общей страной,
Обывай понемногу, родимый,
И владей на здоровие мной.
Потому что когда-нибудь всё же,
На просторе безумной Москвы
В незатейливой бронзовой роже
Мы сольемся с тобою, увы…
В этом мире одиноком
Без начала и конца
Разминулись ненароком
Два серебряных кольца,
Два греха и два рассвета,
Две надежды, два тепла,
А вверху – ночное лето
Плещет в сонные крыла.
Возле самого зенита,
Неподвижна, как луна,
Легким облаком прикрыта,
Тень бессмертия видна.
А. Парщикову
Мы жили больно дни и годы,
И бездны желтый голосок,
Не раз, пронзив глухие своды,
Стучался медленно в висок.
И отнимал такие силы,
Такие лучшие дела,
Что храм таинственный могилы
Не принял грешные тела.
И вот живем, почти бессмертны,
Смерть пережив в душе не раз,
И мысли, тусклы и инертны,
Не покидают тускло нас.
Но эта истина изжита,
Горька она и неточна,
В нас только прошлое убито,
Где мудро правил сатана.
И в нашей власти все границы
Времен прожитых пересечь,
Ленивым взмахом вольной птицы
Себя в грядущее увлечь.
Как льдом ни скованы усилья,
Как ни задавлены они,
Вода имеет тоже крылья
В свои единственные дни.
И клокоча, не зная меры,
Летит, верша нелегкий бой.
А власти гибельной примеры —
Удел смирившихся с судьбой.
М. Тереховой
Выплываю из омута,
Попадаю в грозу,
Снова время расколото
На удар и слезу.
Снова время направило
В Зазеркалье шаги,
Где железные правила
Безнадежно строги.
Где смешно милосердие
И защита слаба,
Выживает усердие,
Вымирает судьба.
Безымянные ратники,
Мы торопим шаги,
Вымирают соратники,
Выживают враги.
Но пока еще трудятся
В нас и время и честь,
Безнадежное сбудется,
А надежное – есть.
Все равно, кого любить,
Все равно, кому молиться,
Лишь бы к берегу прибиться,
Лишь бы строить, а не плыть.
Дом с окошком и крыльцом
Возвести рукой не слабой,
В нем родить с дородной бабой
Дочку с писаным лицом.
И смотреть, как худо-бедно
Люди мудрые снуют,
Пьют, плутуют, правят суд,
Понемногу устают,
Постепенно мрут бесследно.
Уходит речь из памяти моей,
Тепло руки в ладони остывает…
Прошу тебя, и музыку развей,
Которая в душе моей витает.
И этот жест, что бережней крыла
Птенца слепого в сгорбленной ладони,
И эту весть, что женщина была
Попутчицей нечаянной в вагоне.
И все ладони на сырой коре
В заклятии старинного обряда,
В осенней той и пасмурной поре
Московского святого листопада.
Освободи от смуты, наконец,
От ожиданья жаркого озноба,
От этих двух невидимых колец,
Связавших нас невидимо до гроба.
От страха новой встречи сохрани,
От всех надежд, что сердцем завладели.
Пусть ночи все и медленные дни
Для нас не собираются в недели.
Одно прошу у минувших времен,
Одной не излечить мне нежной жажды —
Оставь душе несовершенный сон,
В котором были счастливы однажды.
Мне бы выдохнуть имя «Арина»,
Мне б пустить его птицей в ночи,
Только знаю – судьбы половина
Не ответит, кричи не кричи.
Где по свету тебя замотало,
Что ни писем твоих, ни звонков?
Видно, мало нас било, и мяло,
И ломало во веки веков.
Видно, был я наказан сурово
За чужие, свои ли грехи,
Но ни встречи, ни явного слова —
Только зов да больные стихи.
Да вверху через веси и долы,
Через весь этот звездный трезвон —
Безнадежного света глаголы
И размытый, нерадостный сон.
Только музыка долга и права,
Только дерево возле руки,
Одиночество слева и справа
Нашей встрече живой вопреки.
Ты права, если твердо решила,
Если что-то весомей любви
И всесильнее разум и сила,
Чем святое волненье крови,
Чем души беззащитная жалость,
Чем порыв без руля и преград…
Быть оставленным – экая малость
Для того, кто спасен и распят.
Кто, пропав в неприкаянном небе,
Позабыв золотое жнивье,
Как голодный молитву о хлебе,
Повторяет лишь имя твое.
Как вдохну я в каменную душу
Самый малый доразумный стыд,
Я себя бессмысленно разрушу
От твоих нечаянных обид,
Не согрею сердце ледяное
Ни свечой, ни солнцем, ни лучом,
Никогда вовеки не открою,
Чем я жив и мучаюсь о чем.
И недостучусь в твои темницы,
В лабиринтах душных задохнусь,
Как воздушно хлопают ресницы, —
Я у них неведенью учусь.
Не придешь, не вызвонишь, не встретишь,
Не примчишься, пальцы теребя,
Равнодушье – истина и фетиш —
Ныне и вовеки для тебя.
Дослужу, доверю и не брошу,
Доползу до смертных рубежей…
Жизнь мою – спасительную ношу
Для самой себя – недоразбей!
За третьим криком петуха
Не наступил рассвет,
А только ночь была тиха
И лился лунный свет,
За третьим криком стук в окно
Был робок и несмел.
– Пора, вставай, пора давно, —
Мне кто-то прохрипел.
– Пора, вставай, повтор нелеп,
Петух свое пропел,
Над книгой избранных судеб
Твой ангел пролетел.
– А как же ночь, луна и мрак,
Ни зги еще вокруг?..
– Решил – иди. Не хочешь – ляг
И слушай смерти звук.
– Куда идти, зачем, ответь,
Какой в движенье толк?..
И тихо так, как медь о медь,
Раздался смех и смолк.
Петух пропел. В зените – тьма.