Решаться или нет?
Я, может быть, сошел с ума,
И ночь теперь – рассвет?
А может, кочет манит вон —
Попутал сатана,
И справедливо смотрит сон
Родная сторона?..
А может, я один ослеп,
А день уже кипит,
Открыта книга тех судеб
И ангел мой летит?
Продолжается работа,
Не кончается зима,
Облетела позолота,
Не прибавилось ума.
Только все же почему-то
Больше света впереди —
Стала медленней минута,
Хоть беги или иди.
Стали медленнее сутки,
Еле движутся года,
И меж ними в промежутке
Леты черная вода.
Да еще литая лодка,
Тяжела и велика,
Белый кормщик смотрит кротко
Сквозь меня на облака.
Что в его улыбке кроткой —
Страсть былая, давний бой?
Для меня он мост короткий
Между жизнью и судьбой.
Как он видит все, наверно,
Из своих свинцовых вод.
Жизнь прошла светло и скверно,
А могла – наоборот.
Кормчий ждет, года все тише,
Тише, медленней, страшней,
Словно крылья, кружат крыши
Среди улиц и огней.
И под тем крылом железным
Так устало и темно
Смотрит оком бесполезным
Одинокое окно.
Не суйся в этот мир с желанием заботы,
Не думай, не звони, в спасители не лезь,
Отдай, что есть в тебе, безделице работы,
В которой был всегда и будь вовеки весь.
Смотри, как каждый шаг кривыми зеркалами
Отброшен наугад уродливо и зло,
Как мерзок твой портрет в дежурной этой раме,
С которою тебе столкнуться повезло.
Когда-то Рим стоял и вот уже разрушен,
В Афинах на холмах развалины черны.
Я знаю, кто-то был и к ним неравнодушен,
Но кончилась любовь бессмыслицей войны.
Мы преданы с тобой рассудку и покою,
У каждого свой дом, а возле дома сад…
Не трогай этот мир, он создан не тобою.
Твое добро темно. И сшито наугад.
Карлов мост молчит в ночи,
Спит вода у ног.
В облаках плывет свечи
Тусклый огонек.
Что ты смотришь в эту даль,
Сквозь слезу светло?
На плечах струится шаль,
А в руках весло.
Сонный лебедь за кормой,
Медленно плывет.
Чей-то шепот: «Милый мой» —
Над туманом вод.
Ах, какая тишина,
И сквозь белый дым
Вся вселенная до дна
Видима двоим.
Осенней жизнью медленно дыши
И пей до дна надколотую чашу,
В бреду ума и ясности души
Прощальный час я нежностью украшу.
Не той – шальной и пьяной, не святой,
А той – живой, и медленной, и тихой,
Скользящей за предельной высотой
Звездой падучей, яркою шутихой.
Все позабыв, у краешка стола
Колдуй, лепи и выводи узоры.
Нам жизнь уже и тéсна, и мала,
Так начинай невидимые сборы.
Не ближний путь, и много не возьмешь,
Добро и зло дели уже надежно,
Возьми любовь, но ненависть не трожь —
С ней можно жить, но вечно невозможно.
Тепло свое последнее раздай,
Зачем оно холодному покою,
Где не плывут ни Волга, ни Валдай
И дна морского не достать рукою?
От каждой капли губ не отрывай,
От каждой капли вод и каждой капли суши.
Тяжелых век на мир не открывай,
Чтоб круг святой хранил живые души.
Подставив левое плечо,
Я Шкловского несу,
Но будет позже горячо
От ноши той в лесу.
Я две гвоздики положу
У свежего холма
И черный узел завяжу,
Чтоб не сойти с ума.
Кому же он в прощальный час
Сказал: «Убей меня»?
И не закрыл тяжелых глаз
Как раз в зените дня.
Узнать ответ не суждено,
Беда невелика,
Мое прощальное вино —
Вода из родника.
Мои прощальные слова
Не слышит здесь никто,
Без шапки мерзнет голова,
И холодит пальто.
И, в воротник упрятав нос,
Замерзший пономарь,
Читаю здесь среди берез
Чужой судьбы словарь.
И понимаю наконец
Под белый вой и свист,
Что Бог – создатель и творец,
А дьявол – полемист.
Свиток жизни так печален,
Так легко его крыло.
Словно молот наковален,
Бьется сердце тяжело.
Длится ночь, протяжно длится,
Тонок голос снегиря,
Недочитана страница,
А уже читалась зря.
Что за магия запрета,
Отчего такой испуг?
Отчего мелькнуло лето
Средь снегов и ночи вдруг?
Бог японский точит лясы.
Кресло старое скрипит.
У заснеженной террасы
Нежилой и белый вид.
И скользит, тепло и свято,
Снег из нашей высоты,
Где крылато и распято,
Где не мы, но я – как ты.
Как гибок этот звук и как протяжно пенье
Летящей над землей взметнувшейся руки,
Пробил верховный час и послано знаменье
И жизни в этот миг и смерти – вопреки.
Пускай кружится снег и ластится пороша,
Так музыкален взмах и совершенен жест,
Уже не тяжела немыслимая ноша
Природы, и судьбы, и даже отчих мест.
Лети на этот снег, кружись под эти звуки,
В изломанных лучах вершится торжество.
О, как парят легко раскинутые руки,
Как будто в этот мир явилось божество.
Двенадцатых небес широкое пространство,
Еще над ними – высь и нежности волна.
Я дать тебе могу всего лишь постоянство,
Принять и не принять которое – вольна.
Как нежен кожи свет и как крылато время,
Как совершенен жест и полон смысла вздох.
Конечно, нас сильней забот житейских бремя,
Но если мы умрем, то что такое Бог?
Звено добра негромкого начну,
Звено навета выброшу из цепи,
Прощу друзьям и новую вину,
Как конь прощает бесконечность степи.
Вершится суд неправедный в душе,
И судят нас за дело и не дело
По всем законам вечного клише,
Которыми судимо только тело.
Ты подошла, в глазах твоих клеймо,
Какая мелочь – истина и право…
Вот две свечи, два зеркала в трюмо —
Кривое – слева, и кривое – справа.
О, как мы в глубину искажены!
О, как уходят в глубь они, мельчая!
И там внутри, где свечи зажжены,
Стоит стакан невыпитого чая.
И там, на дне, мерцание звезды
Да волосы неведомого мрака,
Усталых рук размытые следы
В созвездье Пса или созвездье Рака.
Размытых глаз тяжелая печаль,
Размытых губ кривая вереница,
И эта даль, такая в душу даль,
Что там Сибирь и даже заграница!
Я, может быть, вернусь в грядущий век,
Куда еще ведет меня дорога…
На дне зеркал мерцает человек,
Искавший путь, а встретивший лишь Бога.
А. Латыниной
Ложится на землю пороша,
А лес и неприбран, и тих,
Какая веселая ноша —
Печальная жизнь на двоих.
Мы лыжи поставим у ели,
Костер запалим неспеша,
Пока нас не видят метели,
Пускай отдыхает душа.
И снег растворяется в кружке,
И пар над водою багров,
Хоть нет поддувала и вьюшки,
Достаточно веток и дров.
Сочится румяное мясо,
И влага ладони пьяна,
Не хватит ни жизни, ни часа,
Чтоб выпить все это до дна.
Чтоб выпить бездонные губы
И тут же уснуть на снегу,
Где елей широкие трубы
Поют на крутом берегу,
А рядом березы застыли,
Огонь копошится в золе.
Как странно, что жили и были
Мы все же на этой земле.
Черный ворон, надо мною не кружи,
Ворожи, ворожея, ворожи.
Защити меня от бед, ворожея,