Песок на губах осторожно горяч,
И кажется, слышно, как помнят кварталы
Запруженных улиц и гомон, и плач.
Торговцы, менялы, навесы, товары
И тени эпох на разбитой стене.
Под эти забытые тары и бары
Толпа равнодушно живет на войне.
Управляет мной судьба,
Не дает предаться лени,
Снова Божьего раба
Силой ставит на колени.
Хоть разбей железный лоб,
Хоть сломай о камень слово,
Жить, и ждать, и верить чтоб,
Надо жить и верить снова.
И молитва нелегка,
И раскаянье предметно.
Крестит медная рука
Эту землю безответно.
Меж каменных стен – беззаботные птицы,
Как будто им выдан на вечность мандат.
Опять осторожно и нежно не спится
Под эту негромкую музыку дат.
Дворянская зала, начальная школа.
Под лестницей – шепот, не мне и не мой,
Забытое время простого глагола.
«Пора собираться, мой милый, домой».
Высокая дверь, тишина, Моховая,
И Радцига голос напевен и тих.
И где-то в начале короткого мая
Счастливые ночи, одни на двоих.
И дата рождения милого чада,
И светлые даты случившихся лиц.
Чего же тебе еще, грешному, надо,
У гроба Господня простертому ниц?
И моря зыбкие пески,
И кейсарийский зной,
И две танцующих руки
Сквозь брызги над волной.
Судьба забросила сюда,
Согласья не спросив.
Такая черная вода
И сумрачный залив.
Где Ирод строил стадион,
Развалины и тьма,
И душу давит небосклон,
Сводя меня с ума.
Вот здесь, где крики, и прибой,
И звон мечей и лат,
И я веду неравный бой.
Невольник и солдат.
Кто назначал тебя судьей
Делам моим и дням,
Мне тяжело делить с судьбой
Поклажу пополам.
Возница важный – слепота —
Поднял высоко кнут.
Трудна мне каждая верста
Под ваш, не Божий, суд.
И все равно, как ни спеши,
Наш путь еще далек.
Как хорошо, что две души
Мерцают средь дорог.
Пустая тара бытия
Наполнена судьбой,
В которой вместе ты и я
Под сенью голубой.
Мы чиним старые часы,
Латаем медный быт
У моря жаркого косы,
Закованной в гранит.
И Яффы медленной вода,
Как воздух, горяча.
И все, что нет, сегодня – да…
…Пока горит свеча…
Затейливых слов торопливый узор,
Неяркие звезды в открытом окне.
Как мало мне моря и медленных гор,
Чтоб как-то забыться в предутреннем сне.
Я выйду на волю, вдоль Яффы пройду
И море поглажу ладонью сухой,
Чтоб долгих минут не спеша череду
Отсчитывал вслух говорливый прибой.
На самой горе покосился ковчег,
Он пуст до грядущих, недальних, времен.
Как много узнал и узнает мой век,
Потопом окраин земных окружен.
Америка тонет, Европа – в беде:
Уходят дома на глазах в океан,
Китайская суша сползает к воде
И прочая мелочь чуть видимых стран.
Летит на огонь, не спеша, мотылек,
Сожженные крылья сложив за спиной…
А море ласкается нежно у ног,
И что-то щебечет о счастье прибой.
Зоосад, занавеска, звезда,
За плечом – золотое руно,
Но не ходят сюда поезда,
Ни недавно, ни даже давно.
Иероглиф и полуустав,
Резы, черты, и нечет, и чет,
От разора земного устав,
Я вмерзаю размеренно в лед.
Мысли в клетки и клети сложив,
Я на ощупь ищу среди них
И не ту – если буду я жив,
И не ту, что назначена в стих.
Я ищу только ту, что родна,
Что знакома руке и лицу,
И прозрачна до самого дна,
И подобна по виду кольцу.
Эта мысль, что опять у ворот
И шумит, как живая вода, —
Только мертвый до веры дойдет
И останется в ней навсегда.
От дерев сплошные тени,
Храм старинен и угрюм,
Встану молча на колени,
Позабыв свой праздный ум.
И скажу куда-то тихо:
Боже, Боже, что со мной?
И за что я встретил лихо
Этой суетной весной?
Помолюсь, потом поплачу.
Слезы грешные утру
И затею жить иначе
Как-то рано поутру.
И под музыку кукушки
В переделкинском саду
Заведу себе игрушки
Те, что с вечностью в ладу.
Социальный рай заслужен,
Социальный ад забыт.
Мне сегодня в доску нужен
Забубенный жалкий быт.
Чай, стихи, вино, простуда,
Грабли, грядки, семена.
И того важнее – чудо,
В дым пустые времена.
Где жара и несвобода,
Где разруха ближних стран,
Где река без грана брода
И несвежий океан.
Где бы плыть себе без цели,
Где бы править наобум —
Мимо смысла, мимо мели
В свой туземный Эрзерум.
Суд людской и прост, и беден,
И уродлив, и горяч.
Сколько надобно обеден,
Чтоб оплакать этот плач.
Как глаза твои ранимы,
Как ты плачешь визави,
Как летают херувимы
По окраине любви.
Но глаза не видят боли,
Но душа не знает дна.
В неподкупной судной роли
Ты всеведеньем больна.
Что же делать, так устроен
Сей порядок на земле.
Я сегодня – только овен,
Здесь, на жертвенном столе.
Кружитесь в вальсе, господа,
Вкушайте хлеб и квас,
И дней прекрасных череда
Да не оставят вас.
Ходите в клубы и кино,
Свершайте массу дел,
Владейте миром трижды, но
Душа – не ваш удел.
Оставьте нам по силам крест,
Убогих строчек тьмы
И эту вольницу окрест,
Которой живы мы.
Да право верить наобум,
Без страха и стыда,
В наш, не совпавший с миром, ум —
До Божьего суда.
Что-то душно в империи мира
И про завтра плохая молва.
Так играй, моя грешная лира,
Нынче слышимая едва.
И не жди понимания боле —
Та же смута в нем, та же игра.
Хватит собственной силы и воли —
Раз пришла золотая пора —
На развалинах данного света,
Средь войною затопленных суш,
Подчиняясь закону Завета, —
Строить храм из разрушенных душ.
Играй, золотая сурдинка,
Потешь удалого раба,
Какая калинка-малинка
Моя не прямая судьба,
Где тонет светило устало,
Морскою водой залито.
Как жизни отпущено мало,
Чтоб тратить ее ни на что.
Как мало мне надо —
Начало рассвета
Да ветку из сада,
Где краткое лето.
Да утро под кленом,
Да чай на закате
В широком зеленом
Домашнем халате.
И весточку с юга,
Хотя бы в полслова,
Что нынче у друга
Все живы-здоровы.
Солнце тонет в далекую воду,
Парус движется времени вкось,
Где-то люди играют в свободу.
Редко вместе и более – врозь.
А у нас накануне рассвета
Так же душно, как в полудень дня,
Точно так же, наверно, как где-то,
Где не будет однажды меня.
Мелодия дня или ночи