— Разве проблемы людей — не нам во благо? — спросил Торубаэль.
— В том-то и дело, что нет. Ленивые и жадные людские короли разом обнаруживают, что их размеренная жизнь изменилась. Волнения в стране, разбойники, грабежи, снижение благосостояния народа — все это сказывается на их собственной казне. Кроме того, беженцы принесут с собой ненависть к нам и заразят ею даже тех людей, которые живут далеко и высшего эльфа не видали ни разу в жизни. Дальше… дальше королевства начнут слабеть, в своих проблемах они обвинят нас — и будут правы. Людям свойственно образовывать союзы друг против друга — а против нас объединиться им будет куда легче.
— Ничего не делать — тоже не вариант, — возразила Келленсилль.
— Я и не говорил, что надо продолжать ничего не делать, — ответил князь, — я лишь объясняю вам, что действовать надо осторожно и вдумчиво. Просто поджечь поля и думать, что это решит все проблемы — крайне неумно. Стоит нам предпринять любые решительные действия, как это вызовет такое же решительное противодействие со стороны людей. И если ленивые жадные короли окажутся не в состоянии что-то противопоставить нам — их сменят более способные и подходящие к обстоятельствам правители. Так что общая идея изгонять людей, сжигая поля, может быть вполне действенной, однако вам придется приложить немало сил, чтобы все было так, как хочется. Просто в качестве примера — можно сжигать поля деревень, принадлежащих одной конкретной стране. Например, Валинору. Все, о чем я говорил, начинает происходить там, Валинор слабеет и вскоре становится жертвой агрессии Зоданги. Когда это происходит, мы сжигаем поля подданных Зоданги, и проблемы начинаются уже там. При этом в Валиноре может иметь место освободительное движение, а сама Зоданга подвергнется нападению Кадории либо Талсидонии.
— …И тогда мы устраиваем то же самое в Кадории?
— Нет. В Далмаде. Голодные люди — готовая основа любой армии, и чтобы решить свои проблемы, король Далмады нападет на Кадорию, которая уже воюет с Зодангой.
— Другими словами, мы просто стравливаем людишек между собой, — подхватила Келленсилль.
— Да, вроде того. Разумеется, все это очень рискованный путь… — старый князь призадумался и изрек: — но он может вывести нас из тупика, в котором мы сейчас находимся.
Мирдана слушала мудрые речи учителя философии, одновременно вращая в руке металлический стилус. Ловкость и сила пальцев играют важнейшую роль в искусстве владения стилетом, это Р'Энкор очень наглядно ей продемонстрировал. Его способ мгновенного извлечения кинжала из рукава при помощи в нужном месте пришитой пуговки и тонкой бечевки, пропущенной меж пальцев, восхитителен в своей простоте и эффективности, но вот беда, для этого нужна сила. Тонкие, изящные пальцы темного эльфа на деле — словно железные, выдергивают кинжал моментально, будто он сам в ладонь прыгает, а вот Мирдане пока не хватает силенки. Обидно знать, как делается эффектный трюк, но не иметь достаточно сноровки для его осуществления.
Пока что успехи принцессы весьма скромны, но многообещающи: она уже наловчилась в долю секунды менять хват кинжала с прямого на обратный. Правда, пока наставник считает, что тренироваться с настоящим оружием ей рано, нужно больше сноровки, чтобы саму себя не поранить.
— У вас хорошо получается осваивать азы, — уверил ее Р'Энкор, — а любое оружейное искусство так задумано, что самые нужные умения и навыки — всегда самые простые в освоении. Короли и военачальники не могут тратить двадцать лет на тренировку своих солдат, потому воинов учат самым простым и эффективным навыкам, и этого им хватает, ведь воюют они с такими же. Вершины мастерства постигают только единицы, вроде меня, для которых владение оружием — все. А вам будет достаточно уверенного владения кинжалом, чтобы с легкостью убивать мужчин, намного более умелых в обращении с оружием.
— Из-за внезапности? А если враг будет начеку?
— Главный ваш козырь — не в быстром и внезапном ударе, хотя без этого тоже никуда. Вы — хрупкая леди, даже знай мерзавец, что вы вооружены — он не будет ожидать от вас сколь-нибудь значимого мастерства. Я сам — выдающийся мастер клинка, и потому как никто другой знаю, скольких сгубила недооценка противника.
И вот теперь Мирдана, занимаясь различными делами, при возможности тренирует пальцы, вертя в них первый попавшийся продолговатый предмет: чем быстрее она освоит кинжал — тем скорее у нее снова появится время на живопись. К тому же, некоторые трюки Р'Энкора принцессе так понравились, что она захотела непременно их освоить, просто ради того, чтобы уметь эффектно и непринужденно обращаться с ножом, пусть даже этот нож — столовый. А уж применение таланту найти можно всегда, пусть даже и непрямое.
«Оружие, господин посол — это то, чем в Талсидонии всяк владеет весьма похвально, так своему королю и передайте». И столовый нож в пальцах — круть-верть. И это «круть-верть» может оказаться действеннее, чем длинная тирада в лучших традициях прикладной риторики.
Во время занятий с кинжалом Мирдана постепенно прониклась к своему наставнику неподдельной симпатией. Или, может быть, сочувствием — эти два чувства иногда так сложно разделить. Чем больше она узнавала Р'Энкора, тем меньше верила сказкам о дроу. Злобные, алчные, испорченные скверной чудовища-душегубы? Другие — может быть. Но Р'Энкор, если хорошенько разобраться, вообще не дроу по натуре. В нем нет ничего такого, чего нельзя найти в людях. Злоба? Алчность? Да у людей это едва ли не расовые черты, так уместно ли ставить подобное в вину темным эльфам? Вот светлые эльфы или те же орки — их сложнее понять. Они другие.
Принцесса вспомнила свое знакомство с единственным виденным воочию орком, тем, который жил в Ланзендэлльском лесу. После того, как Амрисса прибежала с криком, что видела с башни «большого злого гоблина» на берегу, капитану стражи пришлось выяснять у эльфов, откуда этот орк там взялся, что, впрочем, оказалось сложнее, чем казалось: эльфы в замок практически не хаживали, пришлось отправить посыльного. Тот вскоре вернулся с настоятельным советом не обращать на орка внимания или пенять на себя, и тогда Мирдана решила во всем разобраться сама.
Орк на поверку оказался вовсе не страшным. Огромный и потрепанный дальней дорогой, он весьма флегматично отреагировал на появление принцессы и ее свиты, правильнее было бы даже сказать — равнодушно. Однако Мирдана легко наладила разговор, не последнюю роль тут сыграл и небольшой бочонок эля из подвала замка: орк на выпивку был не падок, но жест оценил. Он сносно общался на одном из трех наречий, на котором говорят в Зоданге, принцесса этим языком тоже владела.
Вскоре было более-менее ясно, что к чему. Мирдана слыхала раньше, что у орков нет смертной казни, вместо него — обычай изгонять сильно провинившихся, которые после этого считались «умершими». И эти лишенные имени изгои обычно бродили по свету в поисках своей настоящей погибели, нередко принося ее очень многим, прежде чем находили собственную. Именно они стали причиной появления расхожего выражения: «пропал, словно орка встретил».
История этого орка оказалась похожей. Он отказался говорить что-либо о причинах, но Мирдана между слов уловила верный ответ: изгнали. Бродя, куда глаза глядят, орк упорно искал врага, но повстречалась ему, на свою беду, только ватага разбойников. Вскоре изгой основательно заблудился в чужом краю и прибился к Ланзенделльскому лесу. Здесь он узнал от эльфов, что находится в Талсидонии, но, к его неописуемому неудовольствию, инцидент с вторгшимися в степи золотодобытчиками уже улажен.
— И тогда ты решил остаться тут жить?
Орк медленно покачал головой.
— Ждать. Не завтра, так послезавтра снова кто-то осквернит наши степи, выкапывая кровь солнца — и тогда снова будет война. И я уже тут как тут. Ну или пойду в сторону Зоданги — с ними всегда война.
Принцесса, украдкой глядя на двухпудовый топор, аккуратно прислоненный к дереву, мысленно пожалела тех несчастных, которые могут ему повстречаться на пути.
Гораздо труднее оказалось выяснить, почему эльфы, не пускающие в Ланзенделл чужаков, не возражают против присутствия орка: орк не очень хорошо улавливал, что есть «чужак». То ли преградой был языковой барьер, то ли причина пряталась где-то глубже, но объяснить орку верный смысл слова не удалось. Точнее, не удалось объяснить, почему человек, пришедший в орочью степь, чужак, а другой орк из соседнего племени — нет. Сам орк предпочел гипотетического человека назвать врагом, а сородича — просто орком.
— Ну почему сразу враг? — возмутилась принцесса. — Это мог бы быть, ну, скажем, посол человечьего короля к вождю орков. Или, допустим, посол эльфов…
— Посол людей должен ждать на границе до тех пор, пока не появится какой-нибудь орк, который согласится назвать его гостем. А эльф… с какой стати эльф припрется в нашу степь?
Принцесса не стала ставить вопрос «Ну ты же сам вот к эльфам пришел?», подозревая, что данный случай в чем-то исключителен, однако отметила, что орк разделил послов людей и эльфов, и решила прояснить для себя этот момент.
— Ну неважно, с какой стати, вот понадобилось эльфам срочно что-то передать твоему вождю. Или он тоже должен ждать на границе?
Орк чуть поразмыслил и задал встречный вопрос:
— А зачем ему ждать? Он же эльф.
Принцесса по ходу разговора однозначно определила, что орк вовсе не глуп, в его глубоко посаженных живых глазах затаилось понимание многих вещей, а манера вести беседу выдавала умение четко формулировать не самые простые мысли. И вместе с тем элементарные, вроде бы, вопросы вгоняли орка в ступор, а его ответы вгоняли в ступор уже Мирдану. А чуть позже принцесса, вернувшись в столицу, попыталась прояснить для себя момент с послами и озадачила целительницу Тэнру, чей выдающийся живой ум был во дворце хорошо известен, однако и тут Мирдану ждал сюрприз.
Эльфийская чародейка была застигнута врасплох всего парой вопросов: почему эльфийский посол не должен ждать на границе, как человеческий, и почему эльфы, не пропуская ни единого человека без разрешения, не распространяют действие давнего договора на орков.