— Кстати, о словах. Я всегда хотела понять, как так вышло, что за твоим народом давно закрепилась слава вероломных, держащих слово только пока это выгодно, а ты среди них умудрился родиться честным?
— Я был в детстве как все, на самом деле, — пожал плечами Р'Энкор. — Лгал и нарушал слово, если так было надо. Это среди нас нормально, если кто-то когда-то обманул меня — я не буду ему это пенять, потому что на его месте сам поступил бы так же. Нарушение договора, если договор становится невыгодным — так же просто и естественно для нас, как вдох и выдох… А потом мы с отцом оказались на поверхности… Мы наивно полагали, что сможем найти место среди вас, если станем как вы. Странными, нелогичными, держащими слово, даже если это себе во вред. И мы пообещали друг другу, что не будем лгать. И потому я с тех пор не лгу.
— Хм… Ты держишь слово, потому что дал отцу слово?
— Да. Я не справляю поминок по мертвым, как вы, не строю величественные мавзолеи… Вместо этого я чту память отца, держа слово, которое когда-то ему дал.
Кархад ухмыльнулся.
— Звучит примерно как «долговая расписка, обеспеченная долговой распиской», — сказал он и сразу же был награжден осуждающим взглядом Мирданы.
Тут дроу чуть привстал в стременах и крикнул:
— Всем внимание и не зевать! Мы приближаемся к самому опасному месту нашего маршрута.
— Какая опасность нас подстерегает? — спросил один из рыцарей, обернувшись.
— Ущелье и ветхий подвесной мост. Если б я должен был устроить нам засаду — я устроил бы ее здесь.
Сознание вернулось еще до того, как пропали звон в ушах и боль в челюсти. Келленсилль пару раз моргнула, ощущая, как ее всю качает туда-сюда, и открыла глаза. Лежит на чем-то мягком, смотрит в потолок… чего? И еще ее терзают некие необычные ощущения, словно ее душу скрутили путами и сунули куда-то далеко от тела.
В следующий миг княгиня сообразила, что причина покачиваний — человеческий экипаж, в котором ее везут. Она попыталась сесть и обнаружила, что ее руки скованы короткой цепочкой, а совсем рядом, на противоположном сидении кареты, сидят ее пленители.
Келленсилль все же села и первым делом смерила того, что побольше, взглядом, полным безграничного пренебрежения, одновременно рассмотрев его. Он, безусловно, один из нападающих, и его руки, лежащие на коленях и закованные в тяжелые перчатки, кажутся знакомыми. Точнее, знакомыми кажутся именно латные перчатки: вроде бы, как раз от одной из них у княгини ноет правая сторона челюсти. И его глаза… Золотистые глаза стража, с каким-то необычным серым отливом, буквально лучащиеся дикой мощью, природу которой Келленсилль пока не понимает.
В этот миг здоровяк, убедившись, что его пленница полностью пришла в себя, заговорил низким голосом, в котором Келленсилль послышался рокот шторма.
— Я приношу извинения за удар и все сопутствующие неудобства, это была вынужденная мера, — сказал он на абсолютном языке и добавил: — переводи.
Последнее адресовалось второму, тощему седому старику с крючковатым носом и злыми, горящими глазами.
— Госпожа княгиня говорит на зодангане либо кадорине? — вежливо осведомился он на зодангане.
— На обоих, — холодно ответила Келленсилль, решив пока не выдавать свое знание абсолютного языка.
— Великий Трэйкхан Кхейл приносит вам свои извинения за удар, который был вынужденной мерой. И я, пожалуй, присоединюсь, хе-хе, вы, высшие эльфы, едва ли не единственные на свете, не сделавшие мне зла, хоть и подозреваю, что исключительно в силу того, что мы с вами не пересекались, хе-хе.
— А ты еще кто такой?
— Норлаш Чернокнижник, Норлаш Проклинатель, Норлаш-говорящий-с-демонами — полагаю, вы знаете меня хотя бы под одним из этих прозвищ.
— Мерзость, — скривилась княгиня.
В этот момент тот, кого назвали великим, повернул голову к чернокнижнику.
— Я сказал «переводи», а не «болтай», — ровно сказал он.
— Прошу меня простить, о великий, — немедленно извинился Норлаш.
Келленсилль подвела первые итоги. Слухи о Норлаше и вызванном им легионе демонов, дошедшие до нее, оказались чушью, как и предполагалось: чернокнижник говорит с «великим» даже не как равный, а как слуга с господином. Кто такой этот Трэйкхан Кхейл — очень интересный вопрос, раз даже чернокнижник, гордившийся тем, что разговаривал с демонами как равный с равными, с Кхейлом говорит как со своим хозяином.
Лицом — человек, глазами — Страж, но Стражам у людей взяться неоткуда, так как единственный на весь мир стабильный Источник — в Вечном Лесу. И эта огромная внутренняя мощь, пульсирующая, лучащаяся из глаз, которую княгиня чуть ли не кожей чувствует, очень сильно оттеняет неподвижное, лишенное эмоций лицо. Словно кукла, внутри которой есть что-то еще, словно голем, но живой…
— Ты извиняешься только за удар? — ответила Келленсилль на зодангане. — Вторжение в мои владения, осквернение ритуала, убийство моего народа — все это ерунда? Что ж, извинения приняты: только твой удар я и могу простить.
Норлаш перевел, хотя Келленсилль заметила, что на абсолютном он говорит, на самом деле, так себе: слишком слаб словарный запас. Больно уж однобокие собеседники у чернокнижника были.
Кхейл больше ничего не сказал, и княгиня поняла, что надо брать беседу в свои руки.
— Кто ты такой и что тебе нужно?
Норлаш перевел.
— Я Трэйкхан Кхейл из Лагурента, — ответил «великий» так, словно это все-все объясняло.
— Первый раз слышу.
Трэйкхан Кхейл только молча пожал плечами, и его громадные, украшенные черепами наплечники скрипнул.
— Что тебе нужно?
Норлаш снова перевел и выжидающе смотрел на своего хозяина.
— Мне нужна полная сила Обители Достойных, — медленно произнес Кхейл, — для чего я буду вынужден принести тебя в жертву. За что также прошу меня простить.
— Великий, а ты уверен, что стоит говорить ей это? — усомнился Норлаш.
Кхейл молча скосил на него глаза.
— Ну как пожелаешь, — поспешно выговорил Норлаш и перевел.
Келленсилль криво усмехнулась.
— Вот как? И для чего же тебе такое огромное могущество?
Вот тут на лице Кхейла впервые проступило что-то, похожее на внутреннюю борьбу, затем он скосил взгляд на Норлаша, чуть подумал и ответил:
— Чтобы открыть портал в Лагурент и провести по нему мою армию.
— Великий намерен с его помощью перенести сюда свою армию, — перевел Норлаш и добавил от себя: — и тогда тьма ляжет на эту проклятую землю. Миру настанет конец.
Келленсилль попыталась сформировать на ладони крохотный огненный шар: Кхейла она этим точно не проймет, но вот мерзкого чернокнижника…
— Бесполезно, — спокойно сказал Кхейл, — в этих цепях и в этой повозке ты колдовать не сможешь.
Княгиня уже убедилась, что эфир не отзывается, она даже не чувствует его, словно обычная смертная, лишенная и капли дара. Но этот самозваный «великий» не понимает, с кем связался.
Она взглянула гиганту в глаза и произнесла на чистом абсолютном:
— Кто бы ты ни был, ты проиграл эту войну еще до того, как начал ее.
Кхейл никак не изменился в лице, а затем удивил княгиню ответной фразой:
— Что такое «война»?
Ущелье на самом деле оказалось расщелиной глубиной по меньшей мере в двадцать человеческих ростов, по дну которого бежал небольшой поток, спустившийся с гор, но, в отличие от более удачливых собратьев, не превратившийся в реку, а напротив, где-то подрастерявший свои воды. Трещина в каменистой земной тверди протянулась в обе стороны на изрядное расстояние, и подвесной мост оказался единственным способом пересечь ее, не делая, по заверениям Р'Энкора, двухдневный крюк.
— Однако ближайшее поселение было покинуто или вымерло от чумы еще до того, как мы с отцом забрели в эти края, — пояснил дроу, — и вообще, местность сама по себе очень безлюдная, так что за мостом никто не смотрел, надо думать, уже много лет, и я не удивился бы, если б узнал, что в последний раз по нему прошли как раз мы с отцом почти сорок лет назад… Вы заметили, что тропа, которой мы едем, основательно заросла?
— Чума тут бушевала примерно семьдесят лет назад, — сказала Мирдана, — это было в том же году, когда на трон взошел мой дед. Говорят, вымирали целые деревни, хотя, мне кажется, это сильное преувеличение…
Р'Энкор вытянул руку и указал на запад:
— Вон там в часе пешего пути — деревня. Мы с отцом в ней провели денька три — отдыхали… По домам ходили в поисках чего полезного, бочонок старой, но совершенно пригодной, на наш невзыскательный вкус бездомных бродяг, солонины показался нам подарком богов… Так я там насчитал более двухсот останков покойников. В доме, где мы остановились — он выглядел самым целым — были останки восьми человек.
Кархад увидел, как принцессу передернуло.
— Какой кошмар! — ужаснулась она. — Я бы не смогла и минуты оставаться в таком жутком месте…
— Вы недооцениваете себя, — хмуро сказал Р'Энкор. — Просто сейчас вы смотрите на ситуацию глазами принцессы, а не затравленного изгоя. Поверьте, если бы вы провели годы, скитаясь по свету, слыша в свой адрес только угрозы и проклятия и уворачиваясь от брошенных камней… Вы бы не считали деревню, полную трупов, жуткой. Так уж вышло, что живые постоянно обижали нас с отцом, а мертвые — никогда, и потому я люблю мертвых людей больше, чем живых. Так что радуйтесь возможности любить живых, а не мертвых: такая привилегия есть не у всех.
Эти слова прозвучали на редкость мрачно и зловеще, и Кархад, видя, какое тягостное впечатление они произвели на Мирдану, вмешался.
— Давайте лучше не будем отвлекаться на рассказы, — сказал он, — вот переберемся на другую сторону…
— На другой стороне ничуть не безопаснее, — заметил дроу, — нежелательная встреча где угодно случиться может. А если кто бродит этими местами — то в основном те, которым по людным путям ходить не с руки.
Отряд добрался до моста, и тут один из рыцарей, ехавших впереди, внезапно сказал: