— Это не нарушение, — возразил Торубаэль, — сжечь поля — это не массовое убийство невиновных…
— Это массовое убийство, только не клинком, а голодом. Да, люди уйдут — и многие из них все равно погибнут.
— Даже если и так, голод — не клинок. На моих руках не будет крови тех, на чьих руках нет нашей крови. И поскольку покойный князь поддержал мой план — я прав, а ты нет.
Лорринайнэн криво улыбнулся.
— По правде, я всегда недоумевал, почему мнение покойного вышестоящего возводится в ранг абсолютной истины. Смерть не делает князя правым — она всего лишь отнимает у меня возможность с ним поспорить…
— Недоумение — оттого, что ты не полностью эльф.
— Может, так оно и есть… Я всегда недоумевал — но принимал и принимаю… Что ж, пусть так. Нам ведь не обязательно устраивать людям кровавую баню собственноручно — достаточно немного изменить план боя, не предупреждая их. Если мы изменим направление нашей атаки и оставим фланг людского войска неприкрытым — чужаки сметут их полк за полком. А мы прорвемся в брешь, которую враг откроет нам, первыми достигнем Обители и княгини — и станем наблюдать, как чужаки крошат людишек. И на наших руках не будет крови тех, на чьих руках нет нашей крови.
Торубаэль чуть помолчал.
— Ну если так — тогда другое дело.
Келленсилль никогда бы не подумала, что ей когда-нибудь придется утешать человечка, и сама себе удивлялась, что все-таки пришлось. Девочка, которую Трэйкхан Кхейл схватил в ближайшем поселении и приставил к ней в качестве служанки, постоянно тряслась от ужаса, так что княгине поневоле стало жаль это слабое, убогое существо. Правда, девочка-кадорианка не говорила ни на одном языке, кроме родного, а Келленсиль знала всего несколько слов по-кадориански, но ей все же удалось объяснить, что огромные страшные воины — не демоны, и что скоро подоспеют телохранители Келленсилль.
Но ученик чернокнижника — такое же злобное существо, как и Норлаш, только не в пример слабее — который караулил пленниц, стоя возле кареты, тоже понял, о чем княгиня толкует своей невольной служанке.
— Сдается мне, что ваши воины, коль на своем поле боя ничего не смогли, то тут и подавно ничего не смогут, — ехидно заметил он.
— Поговори, пока на мне оковы-душехваты, — одарила его ласковой волчьей улыбкой Келленсилль.
Оба уродца — и ученик, и его учитель — живут только пока княгиня закована в противомагические кандалы… но это не навсегда, и тогда их будет ждать большой сюрприз…
Но на деле все оказалось иначе: сюрприз ждал и Малантуса, и саму Келленсилль: Трэйкхан Кхейл вернулся без Норлаша.
Стоило его мощной фигуре появиться в поле зрения, как девочка-служанка затряслась в ужасе и прижалась к княгине. Келленсиль обычно брезговала прикасаться к людям, но оттолкнуть девочку не смогла.
Гигант подошел к карете и обратился к Малантусу одним коротким словом:
— Проваливай.
— Эм-м-м… прости, великий, что?
Что-то подсказывало княгине, что сейчас нерадивый чернокнижник превратится в мокрое место, но Кхейл неожиданно оказался терпеливее.
— Ты мне больше не нужен, беги прочь, если жизнь дорога, — медленно чеканя каждое слово, произнес он.
Малантус внезапно посерел, а затем прожогом метнулся куда подальше.
Кхейл крикнул что-то своим воинам, а сам полез в карету, которая закачалась от такого веса.
— А где чернокнижник? — спросила Келленсилль на абсолютном.
— Отпустил, — ответил тот.
Княгиня только чуть приподняла бровь:
— Восвояси или со скалы?
Кхейл не ответил.
Кто-то прикрикнул на кучера — кучера и возницы уже научились понимать простые команды «вперед», «стой» и «туда» — и караван тронулся.
Однако вскоре на холме справа показались крохотные фигурки, в которых Келленсиль распознала людскую кавалерию. Правда, чьи именно всадники — не разобрала, слишком далеко даже для ее острого зрения. Хотя, скорее всего, это кадорианцы.
А кавалеристы, заметив караван, принялись спускаться с холма на равнину и парой минут позже уже неслись наперерез, разворачиваясь в широкую цепь.
Эту местность Келленсилль знала. Впереди узкое ущелье, очень короткое, даже не ущелье, а седло между двумя высокими холмами. И караван явно успеет туда раньше, потому что огромные воины принялись подгонять возниц, а те — животных.
В узком бутылочном горлышке против воинов Кхейла драться, скорее всего, невозможно, и Келленсилль мысленно пожелала всадникам благоразумия не соваться в проход на верную смерть.
Кавалеристам действительно хватило ума понять, что в ущелье их ждет кровавая бойня, они не ломанулись в атаку очертя голову, видно, научились на фатальных ошибках других. И теперь им надо просто подождать, пока караван отъедет на приличное расстояние, а затем снова устремиться в погоню. Ну а настигнув караван на открытой местности, они без труда его остановят, перестреляв из луков лошадей и разогнав возниц: это только воинам Кхейла на стрелы наплевать, у лошадей такой замечательной брони нету.
Однако и Кхейл тоже это понимал. Он выглянул в окно, что-то крикнул воину в соседней повозке. Произошла короткая заминка: еще один воин протянул первому какое-то большое кольцо, обмотанное не то веревкой, не то цепочкой, а тот отдал второму свой огромный меч, спрыгнул с телеги и решительно пошел обратно, в ущелье.
Караван тронулся дальше.
Келленсилль смотрела через окно вслед остающемуся. Тот не обернулся, не помахал никому рукой. Только проходя мимо последней телеги, обменялся молчаливым касанием кулака к кулаку с воином, сидевшим в ней, и остановился посреди дороги лицом к преследователям.
Больше никто ничего не сказал. Ни оставшийся, ни оставшемуся.
Келленсилль откинулась на спинку сидения и взглянула на Кхейла.
— Ты так легко разбрасываешься жизнями своих солдат? Просто оставляешь его здесь умирать? Он ведь вряд ли задержит погоню надолго.
Великан ничего не ответил, храня непроницаемое выражение лица.
Несколько минут спустя позади прозвучал сигнал горна, послышалось ржание коней: погоня, увидев, что караван покидает удобное для обороны место, оставив позади всего одного воина, ринулась вперед.
И когда Келленсилль мысленно пыталась угадать, сколько секунд потратят кавалеристы на одинокого воина без меча, лошадиное ржание стало отчаянным, к нему присоединились душераздирающие вопли людей. Девчушка-служанка, до того старающаяся не шевелиться в присутствии Кхейла, снова принялась мелко дрожать.
Келленсилль выглянула из окна и увидела, что позади буквально разверзлась огненная преисподняя: языки пламени до небес, и на много шагов в обе стороны от дороги пылала даже не трава, а сама земля. Крики горящих заживо очень быстро смолкли, и снова воцарилась тишина, нарушаемая только скрипом колес, цоканьем конских копыт и сдавленными молитвами испуганных возниц.
И в этой тишине внезапно прозвучал усталый голос Кхейла:
— Я ему завидую… Для него уже все закончилось, а мне еще жить…
Кархад проделал длинный путь очень быстро, отдыхая ровно столько, сколько требовалось коню, и совершенно не думая о себе, и всего через пять дней доложил генералу Кагэмару, что поступает в его распоряжение.
О том, что Мирдана похищена, он умолчал: зачем генералу знать это? Им предстоит тяжелая битва с нечеловечески сильным врагом, на кону очень многое — на битве и надобно сосредоточиться.
А о том, что Кархад оказался идиотом, марионеткой, которую дергал за невидимые веревочки проклятый дроу, и фактически поспособствовал похищению наследницы престола, генерал Кагэмар и остальные солдаты узнают позже, когда вернутся в Талсидонию и когда самого Кархада уже не будет среди живых.
Ну а мертвые сраму не имут.
В самом деле, что он скажет королю? Сказать-то нечего. В случившемся вина Кархада, и только его, и оправданий тут нет и быть не может. Как и прощения, ведь даже он сам себя простить не может.
Потому Кархад велел своему отряду возвращаться в столицу с печальной вестью, а сам отправился к месту сбора объединенных сил. К тому времени, как король узнает о том, что его дочь похищена, виновник этой трагедии уже будет где-то на пути к сердцу сражения: Кархад твердо решил живым из битвы не возвращаться.
Пускай его запомнят героем, а не идиотом.
Самым тяжелым было держать свои тоску и печаль под замком, не выдавая генералу и офицерам своего настоящего душевного состояния, дабы они ничего не заподозрили, но с этим он справился.
Кагэмар очень обрадовался неожиданному добровольному пополнению, словно Кархад целый полк привел с собой, а не один приехал, и незамедлительно определил его в один из кавалерийских эскадронов.
— Солдаты неопытные, — сказал генерал, — и командир, юный граф Рэйндэлл, тоже без боевого опыта. Кто-то вроде тебя там очень пригодится.
Расчет оправдался: бойцы воспрянули духом, узнав, что теперь их будет вести герой недавнего похода против ханнайцев, и Рэйндэлл, мальчишка еще моложе самого Кархада, с видимым облегчением уступил ему первенство в подразделении.
Во время похода Кархад узнал примерное положение дел, и это вселило в него определенный оптимизм. Он, разумеется, не недооценивал противника, с легкостью штурмующего любую столицу, но теперь врагов стало меньше, судя по донесениям разведки и сообщениям эльфов, а сила, противостоящая им — больше любой, с которой они раньше встречались. Против объединенного войска нескольких королевств, лесных эльфов и Эйнтэлл Тайон им не выстоять.
Однако вскоре пришли новые вести от высших эльфов: их сильнейшие маги смогли установить и намерения врага, и сроки, и место. Новость ужасала: в течение не более двух суток противник попытается привести в действие свой план, не сулящий ничего хорошего всему живому.
Двое суток до окончательного ответа на вопрос, жить или умереть.