Предания об услышанных мольбах — страница 14 из 21

Ныне в западных краях есть статуи Шакьямуни и Майтреи[35], блистающие во мраке и истинноликие. Подобные статуи есть и в Китае. Они постоянно являют свою божественную суть, и некоторым из тех, кто рожден среди людей, дана способность ощутить ее. Изготовленные из дерева и камня с тем, чтобы явить нам тайное, они запечатлевают сокрытый от нас образ, но передают его в точности таким, каков он есть. Поэтому тяжелые каменные изваяния не тонут в воде, и люди в землях Мин и Учжун обращаются в веру. И потому обычная бронза источает влагу, рассеивая беду Пэн Суна. Примеров такого рода — великое множество. И хотя трудно объять их все до единого, приведем большую часть из них, опираясь на свидетельства очевидцев.

Переписка сутр и возведение ступ — превосходная религиозная заслуга. Но таково же и мое намерение. Истории, сходные с предыдущими, будут приведены в кратком изложении.

ДИНАСТИЯ ВОСТОЧНАЯ ХАНЬ (25-220)

Сон императора Мин-ди

Императору Мин-ди (58—75) во сне явилось божество ростом в два чжана: само из золота, а из головы исходят солнечные лучи. Расспросили сановников, и их ответ был таков:

— На Западе есть божество, нареченное Буддой. Обличьем оно напоминает того, кто явился Вашему Величеству во сне. Не был ли это сам Будда?!

Тогда снарядили посольство в Индию, и на обратном пути в Китай были доставлены сутры и статуи. Сын Неба[36] и удельные властители преклонились перед ними. Они услышали, что со смертью ничто не исчезает, и убоялись своих прежних прегрешений. Посланник Цай Ань и прибывший с ним шрамана из западных краев Кашьяпа Матанга поднесли в дар императору образ царя Ашоки[37] и статую Будды Шакьямуни, в которой император узнал божество, виденное им во сне. Мастерам-живописцам и ваятелям было поручено сделать с них копии, которые затем поместили в башню Цинлянтай[38] Южного дворца и в гробницу Сяньцзишоулин[39], что у врат Гаоянмэнь. А также расписали стены монастыря Белой лошади[40] тысячью колесниц и десятком тысяч всадников. Вокруг ступы в три ряда поместили статуи Будды. Так об этом сообщают многие записи.

ДИНАСТИЯ ЦЗИНЬ (265—420)

Потерянное колечко

Уроженец округа Тайшань сановник Ян Ю был мудрейшим из министров династии Западная Цзинь (265— 316); в славе ему не было равного во всей империи.

Когда Ян Ю было четыре года, он однажды попросил кормилицу принести кольцо, которым когда-то играл. Кормилица удивилась:

— У тебя его и в помине не было. Откуда же ему взяться?!

— Я играл с ним у восточной стены, и оно упало под тунговое дерево, — ответил ребенок.

— И ты сможешь его отыскать? — спросила кормилица.

— Я никогда там не был и места этого не знаю, — отвечал Ян Ю, выходя за ворота и направляясь прямо на восток.

Кормилица пошла за ним. Ребенок пришел к дому некоего господина Ли и под деревом, что росло у восточной стены, отыскал маленькое колечко. Господин Ли удивлялся и досадовал:

— Это колечко было у моего сына, и он любил играть с ним. Шести лет он внезапно умер, и о том, где колечко, мы так и не узнали. Эта вещь принадлежит моему сыну. Скажите, откуда она у вас?!

Ян Ю уходил с кольцом в руке, и господин Ли последовал за ним, чтобы обо всем расспросить. Кормилица передала ему слова ребенка. Господин Ли не знал, печалиться ему или радоваться. Он хотел попросить Ян Ю быть ему сыном, но соседи отговорили его.

Когда Ян Ю вырос, его стала одолевать головная боль. Хотели обратиться к лекарям, но он возразил:

— На третий день от рождения я лежал головой к двери, выходящей на север, и почувствовал, как мне в темя дует холодный ветер. Говорить, однако, я не умел. Когда болезнь такая застарелая, о лечении нечего и думать.

Потом Ян Ю стал военным наместником в Циньчжоу и усмирил Сяньян. Он предоставил средства монастырю Удансы и, сверх того, на постройку скита. Когда его спрашивали, чем вызваны такие щедроты, Ян Ю хранил молчание. Позже он принес покаяния, по порядку изложив причины и следствия:

— В прошлом перерождении у меня было много грехов. Я отказал в пожертвованиях на постройку этого монастыря. Дабы избавиться от этого греха, я и поднес монастырю особо щедрые дары, — сказал он.

Шрамана Чжу Ши-син

Шрамана Ши-син был уроженцем округа Инчуань, происходил из семьи Чжу. Был он ровного нрава и далеких устремлений, прост в обращении и глубок в помыслах. Повинуясь велению души, шел он прямиком по пути постижения Учения, и ни мирская слава, ни бесчестие не могли его поколебать.

В те времена собрание сутр в Китае было неполным. Существовала лишь сутра «Малое творение»[41], но ее построению недоставало четкости, а смыслу ясности. В пятом году правления династии Вэй под девизом Благословение неба (260) Ши-син направил свои стопы в Юнчжоу и с запада пришел в Хотан[42]. В поисках Сутрапитаки[43] он обошел многие страны в западных краях. Монахи тех краев принадлежали главным образом к последователям Хинаяны[44]. Они прослышали, что Ши-син ищет истинно равные сутры Махаяны, и встревожились.

Монахи отказали ему.

— Ты, пришелец, так и не познал Истинного закона и только внесешь лишние раздоры, — говорили они.

— Сутра гласит, что через тысячу лет наступит период конца Учения[45]. Учение должно распространять на Восток. Если вы сомневаетесь, что сие поведано Буддой, прошу вас, испытайте сутру с пристрастием, — ответил Ши-син.

Ши-син поджег хворост, политый маслом, и, когда занялось пламя, с благоговением принял сутру. С плачем отбивая земные поклоны, он возгласил:

— Если сия сутра от Златоустого (Будды), то следует донести ее до земель Хань (Китая). И пусть все будды и бодхисаттвы будут мне в том свидетелями!

Ши-син возложил сутру в огонь. Еще пуще разгорелось пламя. От костра осталась только куча золы, а в ней — неповрежденные письмена. Листы, выделанные из кож, остались нетронутыми.

Вся страна ликовала и оказывала почести Ши-сину. Его не отпускали из западных краев, осыпали дарами. Ши-син доверил своему ученику Фа-чжао доставить индийский текст сутры в Китай. Вернувшись в Китай, тот посетил монастыри в уездах Сюньи и Цанъюань округа Чэнлю и издал там сутру. Было в ней девяносто глав и двести тысяч слов. Упасака (буддист-мирянин) из Хэнани Чжу Шу-лан превосходно понимал язык сутр и китайскую речь, глубоко проник в таинства Закона. Он и принял участие в переводе сутры, которая стала называться «Излучающая сияние сутра о запредельном знании».

Ши-син скончался в возрасте восьмидесяти лет. В соответствии с обрядом джхапита его тело предали огню. По прошествии дня тело все еще оставалось невредимым. Люди страны дивились и восклицали:

— Если он воистину обрел Путь[46], то тело должно было разрушиться!

От этих возгласов останки тотчас рассыпались в прах. Тогда кости Ши-сина положили в основание ступы.

Праведнику Хуэй-чжи рассказал об этом учитель, а досточтимый Ши Дао-ань[47] полностью записал их рассказ.

О том, как Чжао Тай побывал в загробном мире

Чжао Тай, по прозванию Вэнь-хэ, был уроженцем уезда Бэйцю, что в округе Цинхэ. Его дед был наместником в Цзинчжао. Чжао Тай был представлен от округа в соискатели официальных должностей. Из управы пришло назначение на должность, но Чжао Тай его не принял. Он всецело сосредоточился на классических книгах, был в большой чести у жителей деревни. В последние годы жизни Чжао Тай занимал официальный пост, представлялся к замещению должностей среднего ранга.

Чжао Таю было тридцать лет, когда его поразил сердечный недуг и он скончался. Когда тело опускали на землю, в сердце еще теплилась жизнь, а руки и ноги сгибались и разгибались как у живого. Так он пролежал десять дней. И вот наутро в гортани раздались звуки, подобные шуму дождя. Чжао Тай ожил и рассказал, что произошло с ним сразу по смерти.

Чжао Таю привиделся человек, который подошел и приник к его сердцу. Еще появились двое, восседавшие на желтых лошадях. Эти двое провожатых взяли Чжао Тая с обеих сторон под мышки и повели прямо на восток. Неизвестно, сколько ли они миновали, прежде чем пришли к большому городу, словно вздымающемуся ввысь. Город был черный и весь из олова. Чжао Тай направился в город, прошел двустворчатые ворота и очутился перед черным строением в несколько тысяч этажей. Мужчин и женщин, старых и малых было там тоже несколько тысяч. Они стояли рядами, и служки одевали их в черные одежды. Пять или шесть служек записывали имя и фамилию каждого для представления в соответствующее ведомство. Имя Тай было тридцатым в списке. Вдруг несколько тысяч мужчин и женщин, а с ними и Чжао Тай, все разом двинулись вперед. Глава ведомства сидел, обратясь лицом к западу. Он бегло сверил списки, и Чжао Тая отправили на юг через черные ворота.

Чиновники в темно-красных одеждах[48] сидели у большого здания и по очереди вызывали людей. Они вопрошали Чжао Тая о содеянном при жизни:

— Какие ты содеял преступления и совершил какие благодеяния? И посмотрим, правда ли то, что ты говоришь! Среди людей постоянно находятся наши представители от Шести отделов[49]. Они по пунктам записывают все доброе и дурное, и упущений не может быть никаких!

— Мой отец и старшие братья служили и получали содержание в две тысячи даней[50]. Я же с молодых лет был при семье, предавался ученым занятиям, и только. Не служил и не совершал преступлений, — отвечал Чжао Тай.

Чжао Тая послали служить чиновником по поручениям в водное ведомство. Ему были приданы две тысячи человек, которые вычерпывали со дна песок и укрепляли берега. Трудился он денно и нощно без устали. Потом из чиновников по водному ведомству его перевели в военные наместники, и он узнал, что происходит в аду. Ему придали конницу и пехоту, поручили совершать обходы и присматривать за порядком в аду.

Те, кто прибывал в ад, подвергались наказаниям и карам разного рода. Или им иглой прокалывали языки, и кровь растекалась по всему телу. Или с непокрытыми и мокрыми головами, голые и босые, они брели, связанные друг с другом, а человек с большой палкой подгонял их сзади. Там был железный одр на медных ножках, под которым разводили огонь. Людей загоняли на одр, до смерти жарили и парили, а затем возвращали к жизни. Был там еще раскаленный докрасна громадный котел. В нем варили грешников. Тела вперемешку с головами разваривались в нем до мельчайших частиц. Кипящее масло бурлило и клокотало, а по краям котла толпились черти с вилами. Триста-четыреста грешников стояли на очереди. Они обнимались и рыдали. Или было там меченосное дерево, высокое и раскидистое, величины необъятной. Корни, ствол, ветви и листья — все было из мечей. Люди, возводившие хулу на других, как будто по собственному желанию взбирались на дерево, цепляясь за ветки. Туловище и голова были в сплошных порезах: раны прямо на глазах становились столь глубокими, что куски тела отваливались.

Чжао Тай увидел в аду деда, мать и двух младших братьев. Они расплакались при встрече.

Как-то, выйдя за ворота ада, Чжао Тай увидел двух служек, принесших документы, удостоверяющие скорое прибытие трех человек, радея за которых, семьи вывешивали в монастырях траурные стяги, возжигали благовония. Этих троих надлежало перевести в странноприимные дома-пуньяшала. Вскоре Чжао Тай увидел тех троих: они вышли из ада и были в своей обычной одежде. Они двинулись на юг и подошли к воротам с надписью: «Большая обитель, открывающая свет». Трехстворчатые ворота осветились и раскрылись. Те трое вошли внутрь. Чжао Тай последовал за ними.

Перед ним был большой дворец в богатом убранстве. Ложе из золота и драгоценных камней блистало ясным блеском. Чжао Тай узрел божество величавое и красоты необыкновенной. Оно восседало на ложе, а по сторонам в великом множестве стояли шрамана-прислужники. К божеству подходили правители областей и с превеликим почтением исполняли ритуал поклонения. Чжао Тай спросил у служки, кто этот господин, которому правители областей оказывают столь высокие почести.

— Миром почитаемый и людей спасающий наставник, — огласил имя божества служка и продолжил: — Все, кто пребывают на путях порока, выходят послушать его сутры. Все до единого живые существа, пришедшие сюда, чтут его Закон. Хотя некоторым из них и недостает благих деяний, они все же надеются обрести спасение. Потому они и внемлют закону сутр. А через семь дней, согласно добрым и дурным деяниям, совершенным ими ранее, их по очереди отпускают.

За то время, что Чжао Тай провел в обители, десять человек поднялись ввысь и улетели.

Покинув обитель, Чжао Тай увидел город в две сотни ли под названием Город меняющих обличье. Тот, кто завершил пребывание в земном аду, получал в этом городе превращение согласно содеянному. Чжао Тай вошел в город и увидел земляное здание в несколько тысяч комнат, крытое черепицей. К каждой комнате вела улочка, а посреди города стояло высокое кирпичное здание, обнесенное разукрашенной изгородью. Там было несколько сотен служащих. Сверяясь по бумагам, они губителей живых существ определяли в поденки, рождающиеся утром и гибнущие вечером, грабителей и разбойников — в свиней и баранов, приготовленных на убой, развратников и ленивцев — в журавлей и уток, кабаргу и оленя, болтунов — в гусей, сов и филинов, должников и ростовщиков делали мулами, овцами и лошадьми.

Дело Чжао Тая вернули на рассмотрение в водное ведомство. Глава ведомства спросил Чжао Тая:

— Вы сын влиятельного лица. За какие же грехи Вы здесь находитесь?

— Мой дед и братья получали жалованье в две тысячи даней. И я был выдвинут на соискание официальных должностей. Меня даже произвели в должность, но я назначения не принял. Я устремлялся к возвышенному и не впитал людские пороки, — был ответ.

— У Вас, сударь, нет в прошлом грехов, и потому Вас прислали в распоряжение водного ведомства. Будь по-другому, Вы ничем не отличались бы от обитателей ада, — заметил Глава ведомства.

— Какие же деяния должен совершить человек, чтобы по смерти обрести благое воздаяние? — спросил Чжао Тай.

— Следуйте Закону, совершенствуйтесь в вере и соблюдайте обеты! Тогда Вы обретете благое воздаяние и Вас не постигнет никакая кара. Карать будет не за что! — молвил только в ответ Глава ведомства.

— Если человек не служил Закону, но позднее стал его слугой, списываются ли ему прежние грехи? — опять вопрошал Чжао Тай.

— Полностью списываются, — ответил Глава ведомства и на том закончил. Он развязал шнурки на футляре и проверил по книге счет годов Чжао Тая. По всем расчетам у того оставалось тридцать лет в запасе. Тогда Чжао Тая вернули к жизни. На прощание Глава ведомства сказал ему так:

— Вы видели, как грехи воздаются в земном аду. Сообщите об этом людям в миру. Пусть все они творят добро! Добрые или злые поступки следуют за человеком, будто тень или эхо. Как же тут не остеречься?!

По возвращении Чжао Тая к жизни его навестили пять или шесть десятков близких и дальних родственников, а также знакомых. Все они выслушали его рассказ. В назидание современникам Чжао Тай оставил запись этого рассказа. Произошло сие в тринадцатый день седьмого месяца пятого года правления династии Цзинь под девизом Начало благоденствия (360).

Радея за деда, мать и двух младших братьев, Чжао Тай устраивал монашеские собрания, повсеместно производил сбор пожертвований. Сыновьям и внукам тех, кто томился в аду, он передал наказ: отвратиться от прежних помыслов и предаваться Закону с усердием и верой.

Люди прослышали о том, что Чжао Тай после смерти вернулся к жизни, повидав многие кары и воздаяния. Они приходили к нему с расспросами. В доме Чжао Тая однажды собрались восемнадцать человек, среди которых были придворный советник Сунь Фэн из Учэна, Хао Бопин из Чаншани, носивший титул Гуаньнэйхоу, и другие. Они любезно осведомились у него обо всем и пришли в ужас от услышанного. Все они стали чтить Закон.

Загробные скитания монаха Фа-хэна

Шрамана Чжи Фа-хэн жил в начале правления династии Цзинь. Однажды он заболел, а по прошествии десяти дней скончался. Еще через три дня Фа-хэн ожил и рассказал, что с ним произошло, когда он был мертв.

Сначала пришли какие-то люди и увели Фа-хэна. В нескольких местах, с виду похожих на казенные дома, его не согласились принять. Вдруг Фа-хэн увидел железное колесо с когтями, прикатившее с запада. Никем не управляемое, оно носилось с быстротой ветра. Служка вызывал грешников стать на пути колеса, и колесо снова и снова прокатывалось по ним, превратив так несколько человек в месиво. Служка вызвал по имени праведника Фа-хэна и велел ему стать перед колесом. Фа-хэн испугался и стал корить себя за прежнее нерадение, приговаривая:

— Так пусть же будет суждено мне это колесо.

И сразу, как он это молвил, ему было позволено уйти. Фа-хэн поднял голову и увидел отверстие в небесном своде. В мгновение ока Фа-хэн взмыл в небо и, опершись обеими руками о края отверстия, просунул в него голову. Он стал озираться по сторонам и увидел Дворец о семи драгоценностях[51] и всех небожителей. Фа-хэн обрадовался, но пролезть в отверстие не смог, как ни пытался. Выбившись из сил, он опустился вниз на прежнее место. Его повели прочь, а люди смеялись ему вослед:

— Он был уже там и не смог взобраться!

Фа-хэна отправили к чиновнику по судовому ведомству. Пригнали лодки и приставили к ним Фа-хэна рулевым. Тот возражал:

— Мне не удержать в руках руль, — но его заставили силой.

Фа-хэн прокладывал путь для нескольких сотен лодок. Однажды он не справился с управлением и посадил лодку на мель. Служки схватили его, приговаривая:

— Ты сбился с пути, и по закону тебя следует казнить.

Фа-хэна вытащили на берег и барабанным боем возвестили о казни. Вдруг появились два пятицветных дракона и столкнули лодку с мели. Служки простили Фа-хэна.

Лодка прошла еще тридцать ли на север. Там, на берегу, Фа-хэн увидел прекрасное селение в несколько десятков тысяч дворов. Ему сказали, что это ссыльное поселение. Фа-хэн с опаской поднялся на берег. В селении было много злых собак, которые так и норовили вцепиться в него зубами. Фа-хэн перепугался. Далеко на северо-западе он увидел строение с залой для проповеди и в нем множество шрамана. Он услышал звуки песнопения и стремглав бросился туда. В залу вели двенадцать ступеней. Поднявшись на первую, Фа-хэн увидел своего прежнего наставника Фа-чжу, восседающего на варварском ложе. Тот, заметив Фа-хэна, воскликнул:

— Никак, это мой ученик! Что ему здесь нужно?!

Он тотчас поднялся с ложа, подошел к Фа-хэну и стал бить его полотенцем по лицу, приговаривая:

— Прочь отсюда!

Фа-хэну очень хотелось подняться вверх по лестнице, но как только он ставил ногу на ступень, учитель прогонял его. Так было трижды, и тогда Фа-хэн отказался от дальнейших попыток.

Потом Фа-хэн увидел на гладком полу колодец глубиной в три-четыре чжана. Его кирпичная кладка была ровной и без зазоров. Фа-хэн подумал, что это обычный колодец, но люди, стоявшие близ него, сказали:

— Этот колодец — необыкновенный. Разве же мыслимо сотворить такое?!

Фа-хэн последний раз взглянул на Фа-чжу. Тот проводил его взглядом и крикнул вдогонку:

— Идите своей дорогой! Собаки Вас не тронут!

Фа-хэн вернулся на берег реки, но лодки, доставившей его сюда, не нашел. Он почувствовал жажду и хотел напиться из реки. Фа-хэн свалился в реку и тотчас ожил.

Фа-хэн ушел в монахи, соблюдал обеты, питался растительной пищей. Дни и ночи напролет он жил помыслами о безупречном поведении. Шрамана и бхикшу[52] Фа-цяо был учеником Фа-хэна.

Утка со сломанным крылом

В уезде Лоцзян, что в округе Цзиньань, есть горы Хошань, заслоняющие солнце. На вершине — каменное ложе, несколько чжанов в обхвате, а по нему беспрерывно струится полноводный родник глубиной в пять-шесть чи. Древние старцы поведали, что сюда захаживали утолить жажду горные отшельники.

Шрамана Сэн-цюнь жил отшельником в тех горах. Выпьет он, бывало, из того родника и уже не ощущает голода, даже к злакам не притрагивается. Наместник округа Цзиньань Тао Ся прослышал об этом и приказал добыть ему воды. Сэн-цюнь передавал ему воду, но стоило посыльному спуститься с горы, как она портилась. Тогда Тао Ся сам переправился через озеро и пришел к горе. Небо в этот день было ясное и безоблачное. Но только Тао Ся ступил на гору, как ветер, дождь и кромешная тьма — три непреодолимых препятствия — стали на его пути.

Обитель Сэн-цюня была отделена от родника горным потоком. Утром и на обратном пути вечером он переходил речку по бревну, служившему ему мостом. Как-то утром Сэн-цюнь собирался как обычно перейти речку, но увидел утку со сломанным крылом. Положив крыло на бревно, та изгибала шею и щелкала клювом. Сэн-цюнь так и не смог через нее переступить. Хотел он было столкнуть крыло посохом, но побоялся, что утка утонет. Так Сэн-цюнь остался без родниковой воды и вскоре скончался от жажды и голода. Говорили, что было ему тогда сто сорок лет. В преддверии смерти Сэн-цюнь так истолковал происшедшее:

— Ребенком я перебил крыло одной утке. Теперь во исполнение Закона причин и следствий[53] утка послужила мне воздаянием.

Шрамана-индус Ци-юй

Шрамана Ци-юй был уроженцем Индии. Пришел он из западных краев морем, побывал в Гуаньчжуне и Лояне. По дороге в старый Сянъян[54] Ци-юй собирался переправиться на северный берег озера. Лодочник увидел индуса-шрамана в рваной и ветхой одежде и побрезговал им — не пустил в лодку. Лодка еще только подходила к северному берегу, а Ци-юй уже был там. Все, кто были в лодке, изумились. Навстречу Ци-юю, поджав уши и виляя хвостом, вышли два тигра. Ци-юй потрепал их по головам рукой, и те тотчас ушли в заросли. Люди с северного и южного берегов кинулись к Ци-юю с расспросами, но тот не проронил до конца дня ни слова. Когда он продолжил путь, несколько сотен человек бросились за ним вдогонку. Ци-юй шел степенно, не спеша, однако преследователи так и не настигли его.

На исходе правления императора Хуэй-ди (290—307) Ци-юй прибыл в Лоян. Праведные мужи Лояна приходили к нему выразить свое почтение. Бывало, Ци-юй даже не приподнимется им навстречу, а то и обругает за излишества в одежде:

— Вы и ваша братия не принадлежите к истинным и преданным последователям Будды! Вы — пустоцветы, домогающиеся подношений!

Увидев императорский дворец в Лояне, Ци-юй воскликнул:

— Дворец на небесах Трайястримша[55] точь-в-точь такой же! Этот дворец сооружен с такой же сноровкой и умением, что и небесный, но какими тяжкими трудами простых смертных!

Юные Чжи Фа-юань и Чжу[56] Фа-син пришли на поклон к Ци-юю. Ци-юй поднялся, вышел навстречу и приветствовал их. Фа-юань совершил ритуал поклонения, и Ци-юй погладил его по голове, приговаривая:

— Прекрасный бодхисаттва, рожденный среди баранов, явился к нам!

Увидев вошедшего следом в ворота Фа-сина, Ци-юй очень обрадовался и засмеялся. Он вышел ему навстречу, поклонился и обнял, а затем поднял над головой, восклицая:

— Прекрасный бодхисаттва, рожденный среди небожителей, явился к нам!

Один служащий императорского провизорного ведомства болел несколько лет и был при смерти. Ци-юй пришел к нему, осмотрел и промолвил:

— Каким же было грехопадение, вызвавшее такие муки!

Больного положили на пол; под него положили циновку, а на живот поставили патру[57], сверху покрытую полотняной тканью. Ци-юй пропел индийский гимн в три гатхи[58], произнес индийское заклинание в несколько тысяч слов. Тотчас помещение наполнилось дурным запахом, а больной молвил:

— Я еще жив.

Ци-юй велел снять ткань, и все увидели в патре что-то вроде нечистот. Больной сразу же выздоровел.

Наместник в Чанша Тэн Юн-вэнь был истым приверженцем Учения. Вот уже год, как в Лояне его разбил паралич нижних конечностей — бери-бери. Ци-юй произнес заклинание, и в тот же миг обе его ноги распрямились. А через несколько дней он уже поднимался и ходил.

В Монастыре на полноводной реке было Древо, пробуждающее мысль[59]. Оно совсем засохло, и Ци-юй стал его заклинать. Через десять дней дерево ожило и расцвело.

В том же монастыре жил монах Чжу Фа-син, которого в искусстве вести беседы равняли с Юз[60]. Фа-син повстречал Ци-юя и, преклонив главу, вопросил:

— Вы сподобились овладеть Учением. Не угодно ли будет Вам дать мне свои наставления?

— Держите рот закрытым, а свои мысли оставляйте при себе! Не позволяйте себе нарушать это правило и сторонитесь суетного мира, — изрек Ци-юй.

— Тому, кто овладел Учением, не пристало повторять то, что известно каждому, изрекать истины, которые учат наизусть шраманера (послушники). Не то мы надеялись от Вас услышать, — сказал Фа-син.

— Судя по вашим словам, господин, то, что заучил восьмилетний ребенок, не в состоянии исполнить и столетний старец, — молвил с усмешкой Ци-юй. — Люди знают и чтят того, кто овладел Учением. Но неведомо людям, как самим обрести Учение. Я смотрю на это просто. Сокровенный закон — в Вас самих. Как жаль, что Вы об этом не знаете!

Столичная знать и простой люд поднесли Ци-юю в дар несметное множество одежд. Прежде чем покинуть Лоян, Ци-юй изготовил из части даров восемьсот хоругвей, навьючил их на верблюдов и отправил впереди себя с купцами, возвращавшимися в Индию. Еще он принял от шрамана Фасина[61] монашескую рясу-кашая, сшитую из целой холстины[62], сказав так:

— В стране очень силен грех нововведений. Как бы не пожалеть об этом!

На проводах Ци-юя собралось несколько тысяч человек. Совершив дневную трапезу в одном из монастырей Лояна, Ци-юй отправился в путь. В тот же день из Чанъани пришел человек, который видел там Ци-юя в одном из монастырей. Купцы, отправившиеся в путь ранее Ци-юя, с караваном верблюдов и погонщиками достигли реки близ Дуньхуана. Там один из них повстречал младшего брата, идущего из Индии. Тот сказал, что видел Ци-юя неподалеку, в Дуньхуанском монастыре. Ученик Та-дэн говорил, что он встретился и беседовал с Ци-юем на севере Зыбучих Песков[63]. Было это на десятый день по выходе Ци-юя из Лояна. Пройденный им к этому времени путь равнялся десяти тысячам ли.

Чужеземец Чжу Фо-дяо

Из какой страны происходит шрамана Чжу Фо-дяо, неизвестно. Прибыв в Чаншань, он долгие годы трудился на монашеском поприще, почитая простоту и отвергая излишества. Был он за это всеми почитаем.

В тех местах жили два брата, чтившие Закон. Их дом был в ста ли от монастыря. Жена старшего брата тяжело заболела, и ее поместили неподалеку от монастыря, поближе к лекарям. Старший брат почитал Фо-дяо своим наставником; по утрам и вечерам он бывал в монастыре, принимал наставления учителя и совершал хождение вокруг статуи Будды. Как-то раз Фо-дяо объявился в доме, где жили братья. Младший брат справился у него о болезни жены брата и самом брате.

— Больная уже ходит, а Ваш брат в полном здравии, — отвечал Фо-дяо.

После ухода Фо-дяо младший брат, погоняя коня, помчался рассказать старшему брату о том, что утром приходил Фо-дяо. Старший брат изумился:

— Преподобный с самого утра не выходил из монастыря. Как же могло случиться, что вы виделись?!

Братья заспорили и решили расспросить самого Фо-дяо. Тот ничего не ответил и только посмеивался, так и оставив обоих в недоумении.

Однажды Фо-дяо поднялся высоко в горы. Там он предался отшельничеству, пробыв полтора года и имея при себе несколько шэнов засушенного риса. По возвращении рис у него еще оставался.

Какие-то люди ходили за ним следом в горы. Они прошли несколько десятков ли, пока небо не заволокло тучами и не пошел снег. Фо-дяо вошел в пещеру, где обитал тигр. Тигр вернулся и растянулся у входа в пещеру.

— Я захватил твое жилище. Ты на меня не в обиде? — спросил Фо-дяо тигра.

Поджав уши, тигр стал спускаться с горы, а люди, что шли за Фо-дяо следом, шарахнулись от него в разные стороны.

Фо-дяо предрек день своей кончины. Людям, пришедшим к нему из ближних и дальних мест, он поведал свой наказ:

— Издревле существует земля под небом, но и ей положен свой предел. У человека тем более есть предел, но ведь он стремится к вечной жизни! О, если бы он мог очиститься от трех пороков[64] и сосредоточиться на истинном и чистом! Пусть непослушна плоть, но сила духа всегда с вами!

Толпа плакала навзрыд. Фо-дяо вернулся в келью, сел чинно, накинул на голову полы одежды и тотчас скончался.

Несколько лет спустя восемь учеников Фо-дяо из мирян пошли в горы Сишань нарубить дров. На высокой скале они вдруг увидели Фо-дяо. Одеяния его были чисты, а лик светел. Ученики обрадовались и поклонились Фо-дяо.

— Ведь Вас, преподобный, здесь не было, — обратились они к нему.

— Я бываю там, где пожелаю, — ответил Фо-дяо, затем подробно расспросил, какие новости у его знакомых, и удалился. Восемь его учеников, отложив дела, вернулись домой и обо всем рассказали единоверцам. Поскольку иного способа удостоверить рассказ у них не было, они разрыли могильный курган и вскрыли гроб. Останков Фо-дяо там не оказалось.

Чудотворец Цзяньтолэ

Цзяньтолэ был уроженцем западных краев. Он пришел в Лоян и пробыл там долгие годы. Его почитали за благое поведение, но глубинной сути Цзяньтолэ никто не изведал. Однажды Цзяньтолэ сказал монахам:

— К юго-востоку от Лояна есть горы Паньлин. В этих горах был в древности монастырь. Его основание сохранилось поныне, и монастырь там можно будет возвести вновь.

Монахи ему не поверили и пожелали убедиться в правильности его слов на месте. Они пришли в горы к тому месту, где была ровная площадка. Цзяньтолэ указал на нее:

— Это и есть основание монастыря.

Стали рыть землю и натолкнулись на основание каменного монастыря. Между тем Цзяньтолэ указал, где прежде находились зал для проповедей, монашеские кельи. И все, что он говорил, подтверждалось. Монахи были удивлены и восхищены. Они сообща заложили на том месте монастырь. Его настоятелем стал Цзяньтолэ.

Монастырь отстоял от Лояна на сотню ли. Каждое утро Цзяньтолэ приходил в город и слушал монашеские проповеди. По окончании проповедей он всякий раз наполнял патру маслом и пускался в обратный путь, чтобы на следующее утро прийти вновь. Так было изо дня в день, и ни разу Цзяньтолэ не нарушил заведенный порядок. Однажды человек, который был способен пройти за день несколько сотен ли, шел следом за ним и попытался его догнать, чтобы продолжить путь вместе. Человек сломя голову бросился за Цзяньтолэ, но так и не догнал. Настоятель обернулся и, смеясь, сказал:

— Держись за мою накидку-кашая да знай поторапливайся!

Тот ухватился за его одежду, и не успели еще сгуститься сумерки, как они были в монастыре. Странник пробыл там несколько дней, отдохнул, а затем вернулся домой. Ему открылось, что Цзяньтолэ — святой. О последующих годах жизни Цзяньтолэ ничего не известно.

Визит убогого монаха

Ди Ши-чан был уроженцем округа Чжуншань. Его семья благоденствовала. В годы правления под девизом Великое спокойствие (280—289) подданным династии Цзинь было запрещено становиться шрамана. Ши-чан чтил Закон, был его истым приверженцем. Он соорудил в своем жилище тайную обитель и принимал в ней шрамана. Бывал у него и Юй Фа-лань. Кто бы из монахов ни пришел, никому ни в чем не было отказа.

Однажды Ши-чана навестил некий шрамана внешности безобразной, в одежде пыльной и рваной, с грязными ногами. Шичан вышел к нему с поклоном, приказал слуге принести воду и омыть шрамана ноги.

— Тебе, Ши-чан, следует самому омыть мне ноги, — возразил бхикшу.

— Я стар и слаб, — отвечал Ши-чан, — и за меня это сделает слуга.

Бхикшу настаивал на своем. Ши-чан про себя обругал бхикшу и прогнал его. И тотчас его взору предстало дивное существо ростом в восемь чи, обличья необычайно величественного, легкой божественной поступью уходящее в небо. Ши-чан, каясь, бил себя в грудь и валялся в грязи. Монахи и монахини, что были в доме, а также пять-шесть десятков прохожих видели божество, парящее над землей в нескольких десятках чжанов. Образ его был чист и ясен, а дивный аромат месяц после этого витал в воздухе.

Юй Фа-ланя почитали выдающимся закононаставником. Его житие приводится в последующих цзюанях (свитках). Юй Фа-лань рассказал об увиденном в доме Ши-чана своему ученику Фа-цзе, а тот пересказал многим другим. И монахи и миряне о том изрядно наслышаны.

Муж, владеющий Учением, испытывает странников

Шрамана Кан Фа-лан провел годы ученичества в округе Чжуншань. В годы под девизом правления Вечная радость (307—312) вместе с четырьмя бхикшу Фа-лан с запада отправился в Индию. Им оставалось пройти тысячу ли по Зыбучим Пескам, когда близ дороги они увидели разрушенный буддийский монастырь с обезлюдевшими залами и кельями; одна полынь, и никого вокруг. Фа-лан и его спутники совершили земной поклон и вдруг увидели в отдельных кельях двух монахов. Один читал сутру; другого одолевал такой понос, что была загажена вся келья. Монах, читавший сутру, даже не удостоил их взглядом. Фа-лан проникся состраданием к больному. Из остатков риса он приготовил на огне отвар, подмел и вымыл до блеска келью. На шестой день больному стало совсем плохо: понос вконец его одолел. Странники ухаживали за ним, а про себя решили, что он не дотянет до утра. Наутро они пришли на него взглянуть, и что же: лик его был ясен и светел. Болезни как не бывало, а келья благоухает ароматом цветов. Странники поняли, что перед ними владеющий Учением муж, пришедший из потустороннего мира испытать их. Больной меж тем молвил:

— Бхикшу в соседней келье — мой наставник. Он давно уже овладел премудростью Учения. Пойдите и поклонитесь ему.

Странники подозревали монаха, читавшего сутру, в жестокосердии. Теперь они пришли к нему с поклоном и покаянием. Он сказал им так:

— Все вы, господа, устремлены к вере и вместе ступили на Путь. Однако Вам, досточтимый Фа-лан, недостает познаний. Ваши чаяния не сбудутся в этой жизни. Ваша мудрость, — сказал он сотоварищам Фа-лана, — глубока и основательна. Вы обретете желаемое в этой жизни.

С тем он и оставил их.

Впоследствии Фа-лан вернулся в Чжуншань и стал великим закононаставником. Его чтили и праведники и миряне.

Чудодейственный дар Чжу Чан-шу

Предки Чжу Чан-шу были уроженцами западных краев.

Семейство вело торговлю и было богатым. В годы правления династии Цзинь под девизом Вечное спокойствие (291—299) оно обосновалось в Лояне. Чан-шу чтил Закон и соблюдал себя в чистоте. С особым тщанием твердил он сутру «Гуаньшиинь цзин»[65].

Как-то раз у соседей Чан-шу случился пожар. Семья Чан-шу жила в тростниковом доме, а ветер дул в их сторону. Огонь подступил вплотную к дому, и домочадцы решили выносить вещи: может быть, что-то удастся спасти. Тогда Чан-шу велел им оставить тележку с вещами и не пытаться залить пожар водой, а с чистым сердцем твердить сутру «Гуаньшиинь цзин». Меж тем пламя, охватившее соседний дом, перекинулось на бамбуковую изгородь их дома. Но тут ветер переменился, и огонь, подобравшийся было к их дому, вдруг погас. Посчитали, что Чан-шу обладает чудодейственным даром.

В деревне жили четверо или пятеро надменных и вероломных юнцов. Они насмехались над Чан-шу:

— На его счастье ветер переменился. При чем же здесь божественный дар?! Вот будет сухая ночь, и мы спалим его дом. Как он нам тогда помешает?!

Они дождались, когда установится сухая погода, да к тому же с сильным ветром, тайно собрались и стали бросать на крышу дома Чан-шу зажженный факел: трижды бросали они факелы, и трижды те гасли. Тогда юнцов обуял ужас, и они разбежались по домам. А наутро они один за другим пришли к Чан-шу и рассказали о том, что совершили. Они пали перед Чан-шу ниц, моля о прощении. Чан-шу им отвечал:

— Я — никакое не божество. На самом деле я взывал к Гуаньшииню, и его грозная божественная сила снизошла на меня. Очистите свои помыслы, юноши, и обратите к Гуаньшииню свою веру!

С тех пор соседи и вся округа особо почитали Чан-шу.

Драконовый источник

На западе гор Лушань, что в округе Сюньян, есть Обитель драконового родника. Она основана шрамана Хуэй-юанем[66]. Хуэй-юань облюбовал эту горную местность, когда переправился через Янцзы и обосновался на юге. Он намеревался соорудить здесь монастырь, но его точное местоположение еще не определил. Хуэй-юань послал учеников на поиски горного родника. Ученики устали в дороге и присели отдохнуть. Их мучила жажда, и они в один голос произнесли клятвенное заклинание:

— Если обители суждено быть на этом месте, то пусть будет явлена чудодейственная сила и здесь заструится дивный родник!

Они разрыли посохом землю, и потекла чистая родниковая вода, образовавшая пруд. У этого пруда и возвели обитель.

Когда наступила великая сушь, Хуэй-юань, дабы ниспослать народу дождь, призвал монахов вращать «Сутру Царя морских драконов»[67]. Чтение еще не закончилось, когда в роднике появилось нечто, напоминающее громадного змея. Этот змей взмыл в небо и исчез. Внезапно разразился благостный ливень: потоки воды обрушились с высоты и пропитали влагой все окрест. Поскольку тогда было явлено драконово знамение, источник был назван его именем.

Праведники Юй Фа-лань и Дхармаракша

Шрамана Юй Фа-лань был уроженцем уезда Гаоян. Пятнадцати лет он оставил семью, овладел глубочайшими познаниями, соблюдая себя в полнейшей строгости. Монастырь Юй Фа-ланя находился высоко в горах. Ночами шрамана сиживал в позе самосозерцания. Как-то раз в келью вошел тигр и, поджав лапы, лег перед ним. Юй Фа-лань гладил тигра по голове, а тот лежал, поджав уши и уткнувшись ему мордой в ноги. По прошествии нескольких дней тигр ушел.

Дхармаракша был уроженцем Дуньхуана. И внешностью и поведением он был под стать Юй Фа-ланю. Переводы сутр с индийского языка[68], в таком множестве появившиеся в то время, были неразборчивы и путанны, гатхи переложены беспорядочно. Дхармаракша принялся за исправление переводов и приведение их в порядок. Как и Юй Фа-лань, Дхармаракша обосновался с учениками в горах. Там был чистый родник, из которого он брал воду, чтобы полоскать рот. Пришли сборщики хвороста и замутили воду. Родник истощился, и ручья не стало. Дхармаракша пришел к ручью, стал бродить взад-вперед по берегу и вздыхать:

— Если вода иссякнет, то чем я буду поддерживать жизнь?!

Только он это сказал, как забил родник и ручей наполнился водою.

Оба, и Юй Фа-лань и Дхармаракша, жили при императорах У-ди (265—289) и Хуай-ди (290—307). Чжи Дао-линь[69] на картине с их изображением поместил славословие:

Юй, господин, презрел суеты мира;

Связал он воедино форму с тайной сутью.

В уединенье благостном у озера в горах

Единорога с тигром добротой растрогал.

Обрел покой достопочтенный Дхармаракша,

Глубокой праведности кладезь несравненный.

Едва вздохнул над высохшим ручьем,

И вновь родник наполнился водою.

Божество в грязном рубище

Начальник приказа общественных работ Хэ Чун[70], по прозванию Цы-дао, был родом из уезда Луцзян. С малолетства он уверовал в Закон, устремившись к нему всеми помыслами и делами. Хэ Чун установил в трапезной высокое сиденье, завесил его пологом, убрал цветами и украсил драгоценными камнями. На то ушел целый год. Надеялись, что на трон снизойдет божество.

Однажды на большом собрании присутствовало великое множество монахов и мирян. Среди них был какой-то монах в одеянии грубом и грязном, обличья дурного и подлого. Он вышел из толпы и направился прямо к трону. Усевшись на троне, он молча поклонился и далее не проронил ни слова. Собрание пришло в крайнее изумление: не иначе их хотят одурачить. Хэ Чун тоже забеспокоился: на его лице отразилось крайнее недовольство. В продолжение всей трапезы монах восседал на троне, а по ее завершении с патрой в руке вышел из залы. Обернувшись напоследок к Хэ Чуну, он молвил:

— Ваши благие устремления были напрасны!

Тут же он подбросил патру вверх, вознесся сам и исчез. Хэ Чун, монахи и миряне кинулись вслед за ним. Их взору предстал, а затем скрылся из виду светлый, величавый и прекрасный образ. Они досадовали на себя, многие дни подряд били челом и каялись.

Монахиня обращает императора в истинную веру

Бхикшуни (монахиня) Чжу Дао-жун, о происхождении которой ничего не известно, жила при монастыре на Черной речке. Она строжайше соблюдала обеты, и ей много раз были явлены божественные отклики. В годы правления цзиньского Минди (322—325) она удостоилась особых почестей, когда обнаружили, что цветы, которыми была устлана ее циновка, не вянут.

Император Цзянь-вэнь-ди (371—373) был сторонником учения Чистой воды[71] и принимал наставления от мастера, известного в столице под именем Ван Пу-ян[72]. В покоях наследника император соорудил даосскую молельню. Дао-жун тотчас приступила к проповеди Учения, но император не внимал ее речам. Однако всякий раз, когда император направлялся в даосскую обитель, он видел там божество в образе шрамана. И образ этот заполнил все помещение. Император задумался над тем, что проповедовала Дао-жун, а затем стал исполнять ее наказы. Он стал поклоняться Истинному закону. В том, что династия Цзинь всенародно признала буддийское учение, — заслуга монахини Дао-жун. Дао-жун удостоилась в то время высочайших почестей и была наречена святой. Для нее был возведен императором монастырь Синьлиньсы. В начале правления императора Сяо-уди (373—397) ее следы оборвались: никто не знал, где она почила. Тогда предали земле ее одеяние и патру. Погребение находится неподалеку от монастыря.

Патра, упавшая с неба

Цюе Гун-цзэ был уроженцем Чжаого. Нрава тихого и строгого, он был всецело предан Закону. Гун-цзэ скончался в правление цзиньского У-ди (265—290) в Лояне. Его единоверцы — и праведники и непосвященные — собрались тогда в монастыре Белой лошади. В ту ночь они вращали сутру. Среди ночи раздался голос ниоткуда, поющий славословие. Собравшиеся обратили взоры кверху и увидели человека: его фигура была величественной, а наряд изысканным.

— Я, Цюе Гун-цзэ, возродился на Западе в Мире покоя и радости[73]. Теперь я пришел сюда с бодхисаттвами послушать сутру, — молвил человек.

Все, кто там были, прыгали в восторге от того, что им довелось увидеть такое.

Жил в те времена Вэй Ши-ду из округа Цзицзюнь. Он также был благонравным мирянином и предавался строгому воздержанию. Ши-ду принимал наставления от Гун-цзэ. Мать Гун-цзэ истово верила и была предана Закону, читала сутры и соблюдала долгий пост[74]. В доме у нее всегда кормились монахи и монахини. Однажды средь бела дня матушка вместе с монахинями вышла из трапезной прогуляться. И вдруг ее взор приковал какой-то падающий с неба предмет. Предмет упал прямо перед ней, и она узнала патру Гун-цзэ. Патра была до краев наполнена искусно приготовленной и дивно пахнущей пищей. Все собравшиеся в торжественном молчании почтили патру ритуалом. Матушка обнесла пищей из патры каждого из сотрапезников, и семь дней кряду никто из них не испытывал голода. Об этой патре рассказывают, что она сохранилась поныне и находится в тех же местах.

Ши-ду, преисполненный благодарности, написал «Покаянную грамоту в отступлении от восьми заповедей»[75]. Те, кто исполняют заповеди, полагались на это сочинение в продолжение всей династии Цзинь. Ши-ду скончался в году под девизом правления Вечное цветение (322). И по его смерти было явлено чудо.

Хао Сян подробно описывает деяния Ши-ду в сочинении «Жития святых» и утверждает, что он, как и Гун-цзэ, возродился на Западе. Ван Гай из Усина в сочинении «Каждодневные озарения» говорит:

Гун-цзэ вознесся к небосводу;

Ши-ду последовал за ним.

Они в молчанье обрели нирвану;

Отринув плоть, тот и другой бессмертны стали.

Патра нищего странника

Тэн Пу была уроженкой округа Наньян. У нее в роду издавна чтили Закон, верили. Выйдя замуж за господина Цюаня из Уцзюня, она с еще большим рвением предалась очищению от греха. Госпожа устраивала у себя монашеские трапезы, никому не отказывала в приюте. Стоило страннику появиться в ее доме, и она предоставляла ему пищу и ночлег. Однажды дом пустовал, и госпожа послала слугу поджидать странствующих монахов на перекрестке дорог. Слуга увидел шрамана, сидящего в тени ивы, и пригласил в дом. Благой человек[76], обносивший гостей едой, опрокинул весь рис из бамбукового короба на землю. Он растерялся и не знал, что делать. Шрамана его успокоил:

— У бедного странника найдется в патре пища для всех.

Он велел госпоже Пу разделить пищу из своей патры. Досыта наелись и праведники и миряне в доме и на улице. Омывшись по окончании трапезы, шрамана подбросил патру вверх и вдруг вознесся, исчезнув в мгновение ока.

Госпожа Пу запечатлела в дереве образ шрамана и по утрам и вечерам совершала перед ним ритуал поклонения. Случись какое несчастье, все в доме падали перед образом ниц.

Сообщается, что Хань, сын госпожи Пу, в награду за участие в подавлении мятежа Су Цзюня[77] был пожалован уделом в Дунсине.

Божественный знак

Шрамана Чжу Фа-цзинь был настоятелем монастыря, Открывающего путь к спасению. Он был прозорлив, умел изъясняться на чужеземных языках, его знания были обширны. В столичном граде Ло (Лоян) назревала смута, и Фа-цзинь предпочел жить отшельником где-нибудь у озера в горах. Его всем миром просили остаться, но он ни в какую не соглашался. В большом собрании воскурили благовония, и Фа-цзинь стал прощаться с общиной. И вдруг на высокое сиденье взобрался монах с желтушным лицом, в пыльной и рваной одежде. Фа-цзинь ужаснулся ничтожеству шрамана, тотчас стащил его вниз, но тот не унимался. Трижды Фа-цзинь стаскивал шрамана, и только тогда тот бесследно исчез.

Наконец все расселись по своим местам. Но только приступили к трапезе, как налетел внезапный шквал ветра, поднял облако пыли и опрокинул все яства. Тогда Фа-цзинь покаялся и отменил свой уход в горы. В то время судили об этом так:

— В миру вот-вот разразится большая смута, и Фа-цзинь не должен уходить в горы. Монахи и миряне всем миром настоятельно убеждали его остаться. Потому и был явлен этот божественный знак, заставивший Фа-цзиня изменить свое намерение.

Чудотворная сутра

Чжоу Минь, уроженец округа Жунань, служил при династии Цзинь военным цензором. Семья Миня поклонялась Закону. Во время мятежа Су Цзюня мужи столичного града разбежались, все побросав. В семье Миня была часть сутры «Великое творение»[78] в половину шелкового свитка в восемь чжанов, исписанного с обеих сторон. Сутра «Великое творение» лежала на столике вперемешку с другими сутрами. Нужно было бежать немедля, но Минь не мог взять с собой все свитки. Сутра «Великое творение» была ему дороже всех остальных, но которая из тех, что лежат на столе, она? Минь в спешке, не разворачивая свитков, искал ее наугад, вздыхая и сокрушаясь. И вдруг непостижимым образом сутра «Великое творение», отделившись от прочих, сама обнаружила себя. Минь изумился и ушел, счастливый, с сутрой в руках. Господин Минь и его потомки очень дорожили этим свитком. Говорят, что эта сутра существует и поныне.

Еще рассказывают, что в том же семействе, у жены Чжоу Суна, госпожи Ху-му, была сутра «Великое творение» на шелковом свитке шириной в пять цуней. Умещался на том свитке один раздел сутры. Были у нее и мощи-шарира, хранившиеся в серебряном сосуде с узким горлом. И сутра и мощи были припрятаны на дне сундука. Спасаясь от смут годов правления под девизом Вечная радость (307—313), Ху-му бежала на юг. Сутра и мощи сами выскочили из сундука. В Цзяндуне случился пожар, и у госпожи Ху-му не было времени вынести сутру из огня. Когда весь дом сгорел дотла, из груды пепла была извлечена оставшаяся невредимой сутра — такая же, как и прежде.

Ван Дао-цзы из Гуйцзи знавал Чжоу Суна. Он утверждает, что получил от него сутру в дар, а затем передал на хранение в новый монастырь на острове. Некто Лю Цзиншу говорил, что много раз собственными глазами видел эту сутру. Иероглифы в ней были величиной с конопляное семя, но искусно выписаны и отчетливо видны. Новый монастырь на острове — это теперешний монастырь Небесного спокойствия. Возможно, сутра написана рукой овладевшего Учением монаха Ши Хуэй-цзэ[79]. Другие говорят, что сутра находится в монастыре Истого смирения и ее зачитывала монахиня Цзин-шоу.

Пришествие Ши Гуана, покинувшего сей мир

Ши Гуан был уроженцем округа Сяньян. В восьмом году под девизом правления Всеобщий мир (334) он скончался в Учане. На седьмой день по смерти Ши Гуана шрамана Чжи Фа-шань принялся вращать сутру «Малое творение». Когда он притомился и прилег вздремнуть, ему послышалось, что с того места, где была установлена поминальная табличка, доносится человеческий голос. В семействе Ши жила служанка, прозывавшаяся Чжан Син. Она увидела Ши Гуана в его обычном платье и той же круглой шапке, что и всегда. Тот позвал Син и молвил:

— Я вначале был обречен переродиться драконом. Преподобный Чжи Фа-шань, радея за меня, вращал сутру. Тань-ху и Тань-цзянь вышли мне навстречу и вознесли в чистые и радостные пределы седьмых небес[80].

Тань-ху и Тань-цзянь прежде были послушниками-шраманера у Чжи Фа-шаня, а к тому времени уже скончались.

Когда Чжи Фа-шань пришел в другой раз вращать теперь уже сутру «Великое творение», Ши Гуан вновь появился на том же месте. При жизни он принес в дар монастырю две хоругви, которые теперь там и находились. Ши Гуан велел Син взять эти хоругви и доставить ему.

— Как прикажете, — ответила Син и в тот же миг скончалась.

Син взяла хоругви, и они вдвоем полетели на северо-запад на вершину черной горы, как будто покрытой глазурью. Очутившись на вершине, он увидели небесные врата. Ши Гуан принял от служанки хоругви и приказал ей вернуться. Он передал ей черного цвета благовонное вещество, напоминающее клещевину, и сказал:

— Поднеси это преподобному Чжи Фа-шаню.

Перед тем как вернуться, Син в последний раз оглянулась и увидела вдали Ши Гуана, входившего в небесные врата. Син той же дорогой вернулась в дом и в один миг ожила. В руке у нее не было никаких благовоний, а хоругви так и оставались в монастыре.

Когда Ши Гуан вместе с Син покидали дом, их увидел шестилетний сын Ши Гуана. Указывая на отца пальцем, он крикнул бабушке:

— Батюшка возносится на небо! Ты видишь, бабушка?!

Впоследствии Ши Гуан с десятью и более небожителями много раз наведывался в дом: походят-походят и уйдут. При каждом появлении на голове у него была обычная чиновничья шапка, которую он снимал, покидая дом; волосы у него были убраны в узел. Син спросила, отчего он так делает, и Ши Гуан ответил:

— На небесах у меня есть другая шапка. Эту шапку я там не надеваю.

Потом он появился в парадном головном уборе. С ним были небожители. Шествуя под звуки цитры и распевая псалмы, они поднялись в покои матушки. Син спросила, чем вызвано такое их появление, и Ши Гуан отвечал:

— Я прибыл, чтобы поведать вам о причинах кары и благого воздаяния. Заодно и матушку порадую.

Звуки цитры были чисты и прелестны: то была неземная музыка. Все в доме от мала до велика слышали ее. Однако перед взором каждого будто вырастала глухая стена, через которую нельзя было ничего разглядеть. Из всех, кто внимал музыке, одна Син видела все ясно и отчетливо.

Когда пришельцы покидали дом, Син вызвалась их проводить. Она увидела, что Ши Гуан вошел в черную дверь. Вскоре он вернулся и сказал Син:

— Здесь находится дядюшка. Его каждый день подвергают экзекуции, жестоко мучают. Я ходил его навестить. Дядюшка несет кару за то, что убивал при жизни. Теперь ему полагается такое возмездие. Передай дядюшкиной матери, чтобы она призвала монахов вращать сутру. Тогда его участь будет облегчена.

Дядей Ши Гуана был командующий легкими колесницами Бао Чжун.

Об обращении Чжан Ина в истинную веру

Чжан Ин был уроженцем округа Лиян. Как повелось у них в роду, Чжан Ин служил невежественным богам, плясал под барабан и приносил кровавые жертвы. В восьмом году под девизом правления Всеобщий мир (334) он перебрался в Уху, и там у него заболела жена. Чжан Ин без конца молился за нее, истратил на жертвоприношения едва ли не все свое имущество. Жена была привержена Будде. Она сказала мужу:

— Болезнь меня доконала. Просьбы бесам напрасны. Умоляю Вас, отслужите Будде!

Чжан Ин послушался ее и пошел к скиту, где обитал шрамана Чжу Тань-кай. Чжу Тань-кай сказал ему так:

— Будда подобен лекарству, излечивающему болезни. Если не принять его, то надежды на излечение напрасны. Но ведь и от лекарства, оставшегося без употребления, польза никакая.

Чжан Ин обещал служить Будде и договорился с Чжу Тань-каем, что придет на следующий день и совершит с ним дневную трапезу.

По возвращении домой Чжан Ин увидел во сне человека ростом более чжана. Тот прибыл с юга, вошел в ворота и обратился к Чжан Ину со словами:

— В твоем доме по-прежнему царит полный хаос! Так ты и не очистился!

За тем господином следовал Чжу Тань-кай и говорил:

— В нем еще только пробудились благие устремления, и он не подлежит наказанию.

Пробудившись ото сна, Чжан Ин тотчас воскурил свечи и соорудил высокое сиденье, а также алтарь Матери демонов[81]. Придя наутро к Чжу Тань-каю, он подробно пересказал свой сон, и тот возложил на него пять обетов. Чжан Ин удалил из дома лики невежественных божеств и всецело предался благотворительности. Жена стала понемногу поправляться, а затем и совсем выздоровела.

Во втором году правления под девизом Всеобщее спокойствие (337) Чжан Ин отправился на лодке в Магоу на закупки зерна и соли. Он вернулся в Уху, причалил к пристани и заночевал там. Во сне он увидел трех человек, которые ловили его железными крючьями.

— Я — последователь Будды, — говорил им Чжан Ин, но те тащили его и отпускать не собирались. При этом они переговаривались:

— Этот раб артачится, а дорога длинная.

Чжан Ин вконец перепугался и взмолился:

— Отпустите меня! Взамен я поднесу вам шэн вина.

Охранники отпустили Чжан Ина, предупредив, что придут за ним позже. Он проснулся: его мучили боли в животе и понос. Чжан Ин добрался до дому еле живой. От его наставника уже давно не было вестей, а болезнь не унималась. Послали за Чжу Тань-каем, но того уже не было в живых. Вскоре Чжан Ин испустил дух. По прошествии дня он ожил и рассказал следующее.

Несколько человек зацепили его железными крючьями, потащили на север и бросили на склоне высокой горы. Под горой Чжан Ин увидел кипящий котел, мечи и орудия пыток. Он уразумел, что перед ним ад, хотел было позвать наставника, но забыл его имя. Все же Чжан Ин крикнул:

— Преподобный отец! Спасите меня!

Взывал он и к Будде. Вскоре с запада пришел человек в чжан или более ростом. В руках у него была булава-ваджра, которой он собирался ударить людей с крючьями.

— Как ты попал сюда, последователь Будды? — спросил он Чжан Ина.

Люди с крючьями в панике разбежались, а большой человек повел за собой Чжан Ина, наставляя его:

— Твоя жизнь подошла к концу. Тебе недолго осталось жить. Ты сможешь лишь на время вернуться в семью, возгласить хвалебные гимны Будде из трех гатх и припомнить имя преподобного. Через три дня твой срок истечет, и ты родишься на небе.

Чжан Ин ожил и был как бы не в себе. Все три дня он соблюдал пост, исполнял гимны. Он послал спросить имя наставника. Ровно в полдень Чжан Ин совершил поклонение Будде и в последний раз пропел гимн. Он попрощался с семьей, совершил омовение и облачился в саван. Скончался Чжан Ин, словно отошел ко сну.

Добродетельный Дун Цзи

Дун Цзи был уроженцем округа Юйцянь. Его род в трех предшествующих поколениях исповедовал Закон: истовым приверженцем Закона стал и Цзи. Он соблюдал обеты и читал наизусть «Шурамгама-сутру»[82]. Когда в деревне кто-нибудь болел, Цзи приглашали читать сутру, и страждущий излечивался.

В том же уезде жил Хэ Хуан — муж, также чтивший Закон. В годы под девизом правления Всеобщий мир (326—334) с ним случилась болезнь — горное отравление. Он испытывал страшные мучения, и перепуганный старший брат помчался просить помощи у Цзи. Дома семей Дун и Хэ разделяли шестьдесят-семьдесят ли да к тому же большой ручей. В пятую луну в тех местах идут сильные дожди. Когда старший брат переправлялся на ту сторону, вода в ручье еще не прибыла. Цзи, как и обещал, отправился в путь после полудня. Тем временем горный ручей разлился так, что перейти его вброд не было никакой возможности. Цзи не умел плавать. Он походил по берегу, поохал, а затем присел у воды, не решаясь что-либо предпринять. Цзи был верен своему слову и намеревался прибыть на место вовремя. Объятый горем, он утвердился в своем намерении и произнес клятвенное заклинание:

— Не жалея сил и не считаясь с собственной жизнью, спасал я страждущих. Уповаю на то, что Так Пришедший (Будда) и Великие мужи[83] засвидетельствуют мою искренность!

Цзи тотчас разоблачился, сутру положил в мешок, а мешок на голову. Ручей только что был глубиной по самую шею, но, когда Цзи его переходил, воды было едва по колено. Выбираясь на берег, Цзи потерял мешок с сутрой и горько о том сожалел. Он пришел в дом к Хэ Хуану и принес троекратное покаяние перед алтарем, лил слезы и корил себя. Когда же он оторвал голову от земли и поднял взор к алтарю, то увидел лежащий на нем мешок с сутрой. Цзи не знал, печалиться ему или радоваться. Он осмотрел мешок снаружи: тот был насквозь мокрый, от него несло сыростью. Он достал из мешка сутру: та была совсем сухая. Отныне все жители деревни стали чтить Закон.

На северо-запад от мест, где жил Цзи, были высокие крутые горы. В тех высоченных горах во множестве обитала нечисть, наводившая порчу на окрестных жителей. С помощью заповедной силы, заключенной в сутре, Цзи намерился подавить и низвергнуть эту нечисть. У горной черты на площадке в четыре-пять му он срубил деревья и соорудил небольшое строение. Внутри он установил алтарь и стал вращать «Шурамгама-сутру». Так прошло более ста дней. Цзи пребывал в одиночестве и не ведал, что людские беды понемногу прекратились. Потом появились несколько человек и затеяли с Цзи разговор. По их говору Цзи понял, что это люди не из Юйцяня: тогда откуда появились они здесь, высоко в горах, вдали от людского жилья? Цзи засомневался, не духи ли говорят с ним?

— А вы, господа, случаем, не духи? — так и спросил их.

— Да, — ответили те. — Мы прослышали, что Ваша добродетель чиста и непорочна, и пришли посмотреть на Вас. К тому же у нас есть к Вам одна просьба. Надеемся, Вы в ней не откажете. Наш род владеет этими горами. Это места нашего обитания. Как только Вы пришли сюда, мы стали думать о том, как от Вас избавиться, да так ничего и не придумали. У нас начались неприятности, и стало беспокойно. Теперь мы намерены отделить наши владения. Разделять нас будут погибшие деревья.

— Ваш слуга искал здесь покоя и уединения. Я только почитываю сутру и не причиняю вам зла. Мы, можно сказать, соседи, и я желаю быть вам полезен, — отвечал Цзи.

— И он еще уверяет, что пришел помочь нам, а не погубить, — сказали напоследок духи и ушли.

Прошла ночь, и все деревья вокруг вырубки засохли, как если бы обгорели в огне.

Цзи скончался восьмидесяти семи лет.

Божественный посланник

Чжоу Дан был уроженцем округа Гуйцзи. Семейство Чжоу почитало Закон. В шестнадцать лет Дан соблюдал запрет на мясную пищу, декламировал и вращал «Сутру, исполненную совершенства»[84]. В первом месяце года Дан созвал монашеское собрание, желая принять на нем восемь обетов. Он ходил в монастырь на рыночной площади и просил его настоятеля Сэн-ми, а также монахов Фа-цзе и Фа-ми в день принятия обетов принести и зачитать сутру «Малое творение». Три монаха явились в назначенный день и час, но забыли принести сутру. Совершив трапезу, они хотели приступить к чтению и только тут вспомнили про нее. Монахи были огорчены до крайности. Деревня Баньи, в которой проживало семейство Даня, находилась в тридцати ли от монастыря. Послать за сутрой было некого: наступило время всеобщего отдыха[85], и уже были воскурены благовония. Вся семья сожалела о том, что чтение сутры не состоится, а Сэн-ми горевал всех более. Вдруг раздался стук в дверь, и чей-то голос известил, что сутра доставлена. Дан несказанно удивился. Он открыл дверь и увидел юношу в платье и головном уборе, прежде им не виданных: люди таких не носят. Дан подумал, не божество ли явилось ему, встал перед ним на колени и принял сутру. Он пригласил юношу войти и присесть, но тот отказался, пообещав при этом, что придет послушать сутру ночью. Праведники, вышедшие следом за Даном, юношу уже не застали: лишь дивный аромат наполнял все помещение. Они проверили сутру: то была сутра Сэн-ми. Праведники и миряне были в восторге. Сутра Сэнми находилась в ящике с очень надежным замком. Монахи по возвращении проверили замок: тот оставался нетронутым. Более десяти семей в деревне уверовали тогда в Будду. К Дану стали относиться с еще большим почтением.

Вскоре Дан ушел в монахи и стал прозываться Тань-ни. Он декламировал наизусть сутры в двести тысяч слов.

Сунь Чжи является с того света порадеть о близких

Сунь Чжи, по прозванию Фа-хуэй, был уроженцем уезда Баньян, что в Циго. Его отец Цзо был советником при династии Цзинь. Чжи с юных лет почитал Закон. В восьмом месяце первого года под девизом правления Всеобщее спокойствие (335) в возрасте восемнадцати лет Чжи заболел и умер. Семейство Чжи впоследствии переселилось в Учан.

В восьмой день четвертого месяца[86] третьего года под девизом правления Всеобщее спокойствие шрамана Юй Фа-цзе, совершая вынос статуи Достославного (Будды), проходил мимо их дома. Отец и мать, вся семья от мала до велика вышли на улицу. В процессии, сопровождавшей статую, они увидели Чжи. Тот преклонил колени пред отцом и матерью и осведомился здоровы ли они. Затем он прошел за ними в дом. Отец был болен, но Чжи его успокоил:

— Ваша болезнь не опасная. Не пытайтесь исцелиться, и она сама пройдет в следующем месяце.

Чжи сказал так, попрощался и ушел.

В пятнадцатый день седьмого месяца[87] того же года Чжи вернулся вновь. Он стал перед родителями на колени и справился об их здоровье. Он был таким же, как при жизни, а рассказал следующее.

Дед по материнской линии стал судьей в преисподней гор Тайшань[88]. Он увидел Чжи и назвал имя его матери:

— Ты — сын такой-то. Тебе не полагалось приходить сюда. Так отчего же ты здесь?! — вопрошал он.

— Мой дядюшка прибудет сюда, и я явился, чтобы принять кару взамен его, — отвечал Чжи. Его допросили по всей форме и собирались наказать плетьми, но освободили от наказания по прошению о помиловании.

Старшему брату Жу-ну, по прозванию Сы-юань, Чжи сказал так:

— Я освободился от прежней плоти и пребываю в довольствии и радости. У меня нет иных занятий, кроме чтения книг. Так что прошу обо мне не беспокоиться. Благополучие сопутствует только тому, кто неустанно совершенствовался в вере, всецело предавался благодеяниям. Я через два года выучусь и буду рожден в царской семье. Вместе со мной в зале Благости проходят обучение еще пятьсот человек. Все они вознесутся на шестое небо[89]. И мне полагалось бы вознестись, но ради спасения предков я перепутал свою судьбу. И вот теперь один только я буду рожден в царской семье.

В седьмой день седьмого месяца пятого года под девизом правления Всеобщее спокойствие Чжи вновь возвратился в дом и во всех подробностях рассказал о разбое, который случится в городе Чжучэн. Все, что он предсказал, сбылось. Семья держала его слова в тайне, и другие о том не знали.

Еще Чжи сказал:

— Наших предков ожидает кара за многие грехи, и вам надлежит совершить по ним поминовение. Я ныне принимаю человеческое обличье, и за меня радеть незачем. Порадейте за наших предков! Вам, отец и старший брат, желаю неустанно множить свои заслуги! Когда будете совершать подношение пищей, следите, чтобы она была свежей. Радения о предках совершайте по порядку, начиная с первопредка и переходя к последующим. Если такой порядок не будет соблюден, ваши хлопоты окажутся напрасными. Вы должны радеть за всех одинаково и как будто на их месте вы сами. Блага предков тогда умножатся.

В семье Цзо была служанка. Перед одним из возвращений Чжи она вдруг заболела и была при смерти: все тело ныло от боли. Чжи сказал:

— Эта женщина хотела убежать от нас, не понеся наказание плетью. Но избежать наказания ей так и не удалось!

Служанку допросили, и она призналась:

— Я и вправду хотела бежать: заранее договорилась об этом с одним господином. Но назначенный день прошел, а я так и осталась здесь.

Тщеславие и Благочестие

Ли Хэн, по прозванию Юань-вэнь, был уроженцем Цяого. Когда он был еще совсем молод, его навестил некий шрамана и сказал:

— Вам уготовано благое воздаяние. Однако впоследствии оно обернется для Вас неудачей. Вы могли бы жить в бедности и предаваться религиозному совершенствованию, а не служить чиновником. Тогда Ваши блага возрастут, а неудачи уменьшатся. Поразмыслите же об этом!

Хэн был не в меру честолюбив да к тому же из бедной семьи. Он расспрашивал шрамана лишь о том, до каких чинов дослужится, а вовсе не о смысле религиозного совершенствования. Шрамана подал ему сутру в один свиток, а он не соглашался ее принять, допытывался только, какие почести и блага его ожидают. Шрамана на это сказал:

— Вы будете одеваться в золото и пурпур и управлять тремя округами. Но лучше бы Вам ограничиться одним округом.

— При таком почете и богатстве разве будешь опасаться грядущих бед?! — воскликнул Хэн.

Шрамана остался у Хэна на ночлег. Среди ночи Хэн поднялся и увидел, что шрамана заполнил собой все ложе. Хэн позвал домочадцев подсмотреть за ним, а тот тем временем превратился в большую птицу, взлетел и уселся на крыше дома. Наутро шрамана принял прежнее обличье и ушел. Хэн хотел было выйти за ворота и проводить шрамана, но того как и не бывало. Хэн понял, что перед ним было божество, и отныне принялся служить Будде. Однако он не сумел соблюсти себя в чистоте.

Впоследствии Хэн стал наместником в округах Сиян, Цзянся и Луцзян, а также военачальником с титулом Бросок Дракона. В годы под девизом правления Великое процветание (318—312) он был казнен за участие в бунте Цянь Фэна[90].

Гуаньшиинь спасает от плена

Доу Чжуань был уроженцем округа Хэнэй. В годы под девизом правления Вечный мир (345—356) наместником в Бинчжоу был Гао Чан, а в Цзинчжоу — Люй Ху. Между подчиненными им войсками происходили стычки. Чжуань был на службе у Гао Чана офицером. Войска Люй Ху совершили стремительный набег на противника: в плен были захвачены Чжуань и еще шесть-семь воинов. Их схватили и бросили в узилище, заковали в самые тяжкие оковы, намереваясь со дня на день с ними расправиться. В то время в лагере Люй Ху был шрамана Чжи Дао-шань, знавший Чжуаня. Он прослышал, что Чжуань попал в беду, и пошел к тюрьме в надежде повидаться с ним. Они переговаривались через двери тюрьмы.

— Я на краю гибели! Предел моей жизни вот-вот наступит! Нет ли способа спасти меня?! — взывал Чжуань к шрамана.

— Если бы Вы смогли от всего сердца сотворить молитву, то непременно удостоились бы божественного отклика, — отвечал Дао-шань.

Прежде Чжуань много раз слышал о Гуаньшиине и теперь после слов Дао-шаня стал всецело уповать на него. Три дня и три ночи он с полнейшим чистосердечием вверял себя бодхисаттве, а затем глянул на оковы: те как будто ослабли, стали посвободнее, чем прежде. Чжуань дотронулся до них, и те вдруг упали. И вновь он стал всем сердцем взывать к Гуаньшииню:

— Я удостоился Вашего покровительства и ныне свободен от оков. Но со мной мои товарищи, а у меня не было в мыслях уходить одному. Божественная сила Гуаньшииня всеобъятна! Так пусть же он освободит всех!

Как только он это сказал и стал поднимать товарищей, так с них одни за другими пали оковы, будто разрубленные и отброшенные чьей-то рукой. Тотчас открылась дверь, и они вышли из тюрьмы. Беглецы опасались, что их схватят, но остались незамеченными. Миновав крепостную стену, они пустились прочь из города. Ночь близилась к рассвету. Они прошли четыре-пять ли затемно, а потом стало светать, ибеглецы не могли продолжать путь. Они разбежались, попрятавшись в зарослях. Вскоре беглецов хватились. Пешие и верховые прочесали все окрестности: жгли заросли травы, вытоптали лес. Они добрались до всех беглецов. Лишь тот му земли, на котором прятался Чжуань, был ими обойден. Затем Чжуаню удалось бежать. Он вернулся домой. Жители деревни поверили его рассказу о столь необычайном происшествии и все вместе стали почитать Закон.

Впоследствии шрамана Дао-шань переправился через Янцзы и во всех подробностях рассказал о происшедшем мирянину Се Фу[91].

Целомудрие Бхикшуни

Начальник военного приказа Хуань Вэнь на склоне лет всецело предался учению Будды, подносил дары монахам и монахиням. Как-то раз к нему из дальних мест пришла бхикшуни, имя которой неизвестно. От имени всех монахинь она удостоила Вэня званием благотворителя. Своим поведением бхикшуни выказала необычайные дарования, и Вэнь почел за честь принять ее у себя. Бхикшуни пожелала прежде помыться. Вэня обуял соблазн, и он стал за ней подсматривать. Он видел, как она разделась, затем схватила нож, вспорола живот, выпростала утробу, а вслед за этим отрезала себе голову и отсекла конечности. Вэнь испугался и отпрянул, а бхикшуни вышла из умывальни цела и невредима. Вэнь спросил, что это было, и бхикшуни отвечала:

— Если бы Вы, господин, посягнули на меня, казнь надо мной свершилась бы!

Еще когда намерение Вэня только зрело, она все поняла и огорчилась. Из боязни нарушить обеты бхикшуни она вот так и оберегла целомудрие. Она все это рассказала и ушла. Где бхикшуни была потом — неизвестно.

Хожение Ли Цина в загробный мир

Ли Цин был уроженцем Юйцяня, что в округе Усин. Он служил военным советником при начальнике военного приказа Хуань Вэне. На службе он заболел и по возвращении домой скончался. Он долго был мертв, а затем ожил и рассказал следующее.

Вначале появились глашатаи с хоругвями и призвали Цина:

— Ваш господин желает Вас видеть!

Цин подумал, что это Хуань Вэнь желает его видеть. Он встал, облачился в парадное платье и вышел. За деревьями он увидел бамбуковый экипаж и сел в него. Двое посыльных помчали его стремглав. Цин прибыл к красным воротам и увидел Юань Цзуна. К тому времени Цзун был уже тридцать лет как мертв. Он спросил Цина:

— Давно ли Вы, сударь, прибыли? Как там моя семья?

Цин отвечал, что семья Цзуна очень бедствует. Цзун стал лить слезы.

— А как там мои сыновья и внуки? — спросил он.

— Все они живы, — отвечал Цин.

— Если мне удастся Вас освободить, Вы позаботитесь о моей семье? — снова спросил Цзун.

— Если Вы это сделаете, я отплачу Вам великим милосердием, — отвечал Цин.

— Праведник Сэн-да — важный сановник, и его здесь очень почитают. Я обращусь к нему с настоятельной просьбой, — сказал Цзун и вошел в красные ворота. Он долго не появлялся. Наконец вышел посыльный и сказал:

— Перед Вами ворота четырехъярусного монастыря, возведенного на государственные средства. Сэн-да приходит сюда рано поутру на поклонение Будде. Тогда Вы и попросите его о снисхождении.

Цин вошел в монастырь и увидел некоего шрамана. Тот сказал:

— Ты был моим учеником семью перерождениями ранее. В продолжение семи перерождений, прошедших с принятия тобою благословения, ты был поглощен мирскими радостями. Ты отвратился от истины и устремился ко лжи! Ты совершил тяжкие преступления! Теперь тебя облегчит только раскаяние! Преподобный выйдет завтра, и я помогу тебе.

Цин вернулся в экипаж. Ночь была холодная, и он весь продрог. На рассвете ворота открылись: это в монастырь пришел Сэн-да. Цин последовал за ним, отбивая поклоны. Сэн-да молвил:

— Ты должен вновь обратить свое сердце к добру: вверить свою жизнь Будде, отдаться на волю его закона и довериться монахам-бхикшу! Когда примешь три эти посвящения, можешь не опасаться безвременной кончины. Тех, кто лелеет учение Будды, минуют страдания и невзгоды!

Цин сей же час принял от Сэн-да благословение. Он увидел того шрамана, с которым встречался накануне. Шрамана стал на колени перед Сэн-да и принялся просить за Цина:

— Этот человек был моим учеником в одном из прошлых перерождений. Он забыл истину и утратил Закон, за что и принял муки. Ему предначертано судьбой принять ныне посвящение! Я желал бы передать его на Ваше милостивое попечение.

— То, что этот человек был прежде благочестив, облегчает его спасение, — молвил Сэн-да и прошел через красные ворота.

Тотчас появился посыльный и возгласил:

— Советник Ли может удалиться!

Вслед за посыльным вышел Цзун и вынес какую-то темную бамбуковую палку, приказав Цину закрыть глаза и сесть на палку верхом. Цин сделал, как ему было велено, и вдруг оказался у ворот дома.

Из дома доносились громкие рыдания. Односельчане заполнили всю гостиную залу. Как ни хотел Цин пройти внутрь, ничего не получалось. Случилось так, что тем временем принесли доски, закупленные для изготовления гроба: все домашние и гости вышли на улицу поглядеть. Труп оставался лежать в зале. Цин прошел в залу и приблизился к трупу. Он знал, что тело уже оплакали, и втайне сожалел, что вернулся. Возвратившиеся с улицы люди подтолкнули его сзади... и в тот же миг он слился с тотчас ожившим телом.

Цин сразу же взял на собственное попечение семью Цзуна, отделив для нее помещение в своем доме. Он всего себя посвятил Трем драгоценностям (Будде, его учению и общине), истово верил в учение Будды, став его благодарным учеником.

Спасительный огонь

Уроженец округа Яньчжоу Люй Сун, по прозванию Моу-гао, проживал в уезде Шифэн. На юге уезда по горным кручам сбегала речка: петляла и извивалась, точно нитка в клубке. Да еще там уйма больших валунов. Так что путники и днем опасались спускаться по ней на лодке. Сун рассказал, как он и его отец плыли по этой речке на отдалении нескольких десятков ли от дома. День клонился к закату, и внезапно поднялся ветер, разразилась буря. Свет померк, стало черным-черно: не видно ни зги. Они решили, что непременно перевернутся и потонут. Напоследок Сун обратил сердце к Гуаньшииню. Он произнес имя бодхисаттвы и только хотел повторить, как на берегу зажегся огонь. Будто кто-то выхватил факел и осветил реку ясным светом. Этот огонь светил им на всем последующем пути до дому, покуда они не отошли от лодки на десять шагов. По возвращении они принимали у себя в гостях Чи Цзя-бина[92] и обо всем ему рассказали.

Божественный свет Гуаньшииня

Сюй Жун был уроженцем округа Ланъе. Однажды, побывав в Дунъяне, он возвращался домой через Диншань. Лодочник попался неопытный, завел лодку на опасную стремнину. Лодку понесло, а сверху на нее обрушилась громадная волна, грозившая погибелью. Жун не чаял спастись и стал напоследок от всего сердца взывать к Гуаньшииню. В тот же миг, неведомо откуда, появились несколько десятков человек и принялись все разом тянуть лодку: вытащили ее со стремнины на тихую воду.

Лодка шла вниз по течению реки. День клонился к закату. Небо стало темным-темно. Подул сильный ветер, и разразился ливень: кромешная тьма и волны бушуют. Жун читал сутру, не смыкая уст, и вскоре далеко на вершине горы стал ясно различим отблеск огня. Лодка пошла на свет и вскоре пристала к берегу. Все, кто был в лодке, почувствовали себя в безопасности. Придя в себя, они увидели, что огонь на горе больше не светит, и стали сомневаться, люди ли зажгли его. Наутро они расспросили жителей ближайшего селения, кто это ночью развел огонь на горе. Тем было невдомек:

— Ночью был такой ливень с ветром! Как же тут разведешь огонь?! Да мы и не видели ничего такого!

Всем стало ясно: то был божественный свет.

Впоследствии Жун служил военным наместником в Гуйцзи. Се Фу услышал от него, как все было. Вместе с Жуном в лодке был шрамана Чжи Дао-юнь, муж безупречной честности. Обо всем увиденном он рассказал Фу Ляну[93]. Рассказы Дао-юня и Жуна совпали.

Чудесное исцеление шрамана Чжу Фа-и

В годы под девизом правления Обильный мир (363—365) шрамана Чжу Фа-и предавался ученым занятиям в горной обители. В горах Баошань, что в уезде Шинин, он оттачивал свое мастерство на собрании сутр, в особенности же преуспел в «Сутре цветка Закона»[94]. В учениках у него было сто и более человек. Во втором году под девизом правления Всеобщее успокоение (372) он вдруг почувствовал, что внутри него завелась какая-то хворь. Он долгое время пытался вылечиться сам, но проку от этого не было. Вконец обессилев, он отчаялся совладать с болезнью и стал истово уповать на Гуаньшииня. Прошло несколько дней, и, задремав, Фа-и увидел праведника, который пришел справиться о его болезни, а затем принялся лечить. Праведник вскрыл его утробу и желудок. Там оказалось великое множество нечистот. Праведник все промыл, вычистил и поместил обратно.

— Теперь ты здоров! — сказал он Фа-и.

Сквозь сон Фа-и почувствовал, что боль его уже не тревожит, а вскоре совсем поправился.

Что касается «Сутры цветка Закона», то в ней говорится, что иногда появляется некто в образе шрамана-индуса. Вероятно, это и есть тот шрамана, который явился досточтимому Фа-и во сне.

Фа-и скончался в седьмом году под девизом правления Великое начало (382).

Шесть историй вслед за той, что произошла с Чжу Чаншу, кончая последней, собраны первым министром династии Сун (420—479) Фу Ляном. От себя Фу Лян замечает: «Мой покойный отец водил дружбу с Фа-и. Тот много раз рассказывал ему эту историю, каждый раз преисполняясь трепета и благоговения».

Новое рождение любимого сына

Ду Юань, по прозванию Юн-цин, был уроженцем города Фучжоу, что в округе Цзытун. Его семья была большая и богатая. Был у него горячо любимый сын по имени Тянь-бао. В возрасте десяти лет, в третьем году под девизом правления Начало благоденствия (378), Тянь-бао был поражен недугом и умер.

Прошло несколько месяцев. Свинья, которая была у них на откорме, принесла пять поросят. Самого жирного из них собрались зарезать по случаю приема в честь нового начальника. Вдруг перед Юанем предстал некий бхикшу.

— Этот поросенок — Ваш сын. Прошло всего сто дней, а Вы его уже позабыли! — сказал бхикшу и тотчас исчез.

Его искали повсюду, но увидели только, как он мчит по небу на запад, удаляясь из виду. Весь день в воздухе витал чудный аромат.

Тан Цзунь возвращается с того света

Тан Цзунь, по прозванию Бао-дао, был уроженцем уезда Шанъюй. В восьмом году правления династии Цзинь под девизом Начало благоденствия (383) Цзунь заболел и умер. По прошествии ночи он ожил и рассказал следующее.

Появились посыльные и позвали Цзуня с собой. Они пришли к городской управе. У ворот управы Цзунь увидел своего двоюродного дядю. Тот вышел из города к нему навстречу и с тревогой в голосе спросил:

— Ты зачем пришел?

Цзунь отвечал:

— Прошло уже несколько лет с тех пор, как мы расстались с тетушкой и сестрами. Вот я и подумал, что неплохо бы их навестить. Утром я только подумал об этом, а ночью пришли несколько человек. С грозными криками они привели меня сюда. Если бы мне удалось вернуться! Но ведь я не знаю обратной дороги!

Дядя сказал:

— Через два года после того как схоронили твою тетушку, сюда приходил и был задержан Дао Вэнь, сын твоей старшей сестры. Когда же его особой милостью отпустили, он остался здесь поразвлечься, вернулся домой не сразу. Через несколько дней он все же вернулся, но к тому времени тело уже возложили в гроб. Вэнь все же проник в гроб и принялся трясти его в надежде, что родные придут на помощь. Гроб тем временем вынесли из дома и установили на катафалк. Родные хотели его открыть, но прежде спросили у гадателя. Тот предсказал неблагополучный исход, и они не решились. Так и не довелось Вэню вернуться к жизни. Ныне он отбывает повинность на песчаных работах: трудится не покладая рук и переносит тяжкие мучения. Ты должен поскорее уйти отсюда! Здесь тебе нельзя задерживаться! Твоя младшая сестра уже скончалась. Они с тетушкой пребывают в аду: мучаются дни и ночи напролет. И неизвестно, какой срок им отмерен, когда придет избавление... Если ты вернешься, то сможешь сказать их сыновьям, чтобы они неустанно множили заслуги и добродетели, тем самым содействуя избавлению матерей.

Дядя показал Цзуню дорогу и на прощание дал наказ:

— То, что тебе удалось вернуться, прими как особое поощрение. Жизнь в миру очень скоротечна: проносится, как пылинка на ветру. Небесный дворец, земной ад, мучительное и благое воздаяние... Все эти слова я слышал и прежде. Ныне же я убедился, что все это истинно. Тебе надлежит всецело предаться благим деяниям и, радея о сыновней почтительности, принять Закон и блюсти обеты. Будь осторожен и не дозволяй себе ничего греховного! Тот, кто однажды уже покидал свое тело и, придя сюда вторично, все же попадает в ад, подвергается в заточении предельно жестокой каре! Да еще он будет скорбеть о том, что попал сюда по своей воле. Проникнись скорбью и не допускай небрежения! Мои родные не верили в кару и благое воздаяние. Ныне все они страдают от воды и огня, претерпевают мучения от терний и яда. И горят они, и варятся в котле без передыху. Им бы на день возвратиться, дабы зло обратить во благо. Но разве выпросишь этот день! Все, что мне остается, — это уповать на тебя. Постарайся обратить всех домашних в веру, и сообща порадейте за нас!

Дядя сказал так и разрыдался. Они расстались, и Цзунь пошел обратной дорогой.

Цзунь очутился у дома, а в доме уже установили гроб и приступили к возложению тела. Цзунь только слегка прикоснулся к телу, и оно тотчас наполнилось дыханием. Через день ему полегчало, и он принялся убеждать родственников и знакомых предаться Великому закону.

Задолго до того тетя Цзуня вышла замуж за господина Сюй Ханя из округа Наньцзюнь, старшая сестра — за Юэ Юй-юя из округа Цзянся, а младшая сестра — за Янь Ваня из Усина. Путь к ним был далек, а от них давно не было вестей. Слегка подлечившись, Цзунь побывал во всех трех округах и узнал, что и тетушка, и младшая сестра, и сын старшей сестры — все умерли. Старшая сестра к тому же рассказала, что, когда хоронили Вэня, ее мальчика, гроб затрясся и упал с катафалка. Все было так, как рассказывал дядя. Убедившись в этом, Цзунь поведал сестре известные ему обстоятельства безвременной кончины Вэня. Сестра вновь пережила горечь утраты и вторично облачилась в траур.

Сутры и статуи являют миру чудо

Се Фу, по прозванию Цин-сюй, был уроженцем уезда Шаньинь, что в округе Гуйцзи, сыном старшего брата главнокомандующего Се Ю. С младых лет он выбрал возвышенную стезю: жил отшельником в горах Дуншань. Фу искренне уверовал в Великий закон, прилежно трудился, не ведая усталости, переписывал «Шурамгама-сутру». Жил он при монастыре Белой лошади, который пострадал от пожара. Многие вещи, и среди них сутры, сгорели дотла. Огонь подобрался и к «Шурамгама-сутре», но опалил только бумагу по краям свитка. Иероглифы же остались целы все до единого.

Когда Фу почил, друзья сомневались, обрел ли он Путь. Узнав о том, что случилось с сутрой, они были до крайности изумлены.

На восьмом году под девизом правления Великая радость (431) в городе Пубань округа Хэдун разразился великий пожар. Огонь, разносимый ветром, отрезал город от реки Хуанхэ, и негде было искать спасения. Пламя не пощадило ни присутственные места, ни дома горожан. Не пострадали только многие из монастырей, ступ и чистых обителей. Остались невредимы и многие из тех помещений, в которых находились сутры и статуи. Одно строение сгорело и рухнуло, но из кучи золы извлекли целую сутру: бумага была в полной сохранности. Горожане изумились и все до единого уверовали.

Листы с чужеземными письменами

Дин Чэн, по прозванию Дэ-шэнь, был уроженцем Цзииня. В годы под девизом правления Начало свершений (343—344) он был начальником в уезде Ниньинь. В то время женщины с северной границы ходили на ту сторону черпать из колодцев воду. Однажды к колодцу подошли варвары с длинными носами и глубокими глазницами и попросили напиться. Они напились, и их как не бывало. А у одной женщины заболел живот. Боль становилась нестерпимой: женщина кричала и плакала. Потом она очнулась, села и принялась отдавать распоряжения на варварском языке. В селении проживало несколько десятков семей. Все они воочию видели происшедшее.

Женщина велела принести кисть и бумагу, пожелав писать книгу. Она взяла кисть и стала писать по-варварски горизонтальные строки письмен. Она заполнила ими пять листов бумаги, положила листы на землю и велела людям читать сие писание. В селении не оказалось никого, кто бы мог такое прочесть. Был там один мальчик лет десяти. Женщина указала на него. Мальчик взял листы и тотчас стал читать на языке варваров. Люди были изумлены и ничего не могли понять. А женщина тем временем велела мальчику встать и сплясать. Мальчик поднялся, стал на цыпочки, прошелся, а затем остановился по мановению ее руки.

О происшедшем доложили Дэ-шэню. Тот призвал и допросил женщину и мальчика. Те ответили, что были как в дурмане и не сознавали, что делают. Известно также, что Дэ-шэнь провел следствие по этому делу. Он послал служку с книгой в монастырь обещаний, чтобы показать ее там старейшинам-варварам. Варвары были крайне удивлены. Они сказали, что это лакуна буддийской сутры. Иноземцы утеряли ее дальней дорогой в Китай да так и не смогли восполнить. Они помнили и читали ее наизусть, но не полностью. Это как раз и есть та самая часть. Книгу оставили тогда в монастыре на переписку.

Скорбь госпожи Се

Дочь господина И из рода Се была женой командующего левофланговым войском династии Цзинь Ван Нин-чжи. Госпожа Се одного за другим потеряла двух сыновей. Она скорбела о них безмерно, плакала навзрыд многие годы. Жизнь стала ей в тягость. Потом она вдруг увидела обоих сыновей вернувшимися. Оба были закованы в кандалы и уговаривали мать:

— Вы должны унять свою боль. У нас обоих были прегрешения. Так пусть живые направят скорбь и жалость нам во благо!

Более госпожа Се не страдала, а множила заслуги.

Наставник вразумляет Чжи Дуня

Шрамана Чжи Дунь, по прозванию Дао-линь, был уроженцем округа Чэнлю. Благодаря моральному совершенству и открытости нрава он стал духовным предводителем тех, кто следовал учениям Лао-цзы и Шакьямуни. Как-то он рассуждал с одним наставником о сути вещей и говорил так:

— Куриное яйцо не есть живность, и расколоть его не значит совершить преступление, равное убиению крохотного животного.

Наставник тут же исчез и вскоре появился перед Чжи Дунем с яйцом в руке. Он бросил яйцо оземь. Яйцо разбилось, и из него появился цыпленок. Цыпленок отряхнулся и пошел своей дорогой. Тут-то Чжи Дунь призадумался и устыдился своих речей. А наставник и цыпленок исчезли, как их и не было.

Летающий шрамана

В горах Лушань есть семь хребтов, соединяющихся на востоке в горный пик. На его отвесную вершину никто и никогда не забирался. В годы под девизом правления Великое начало (376—396) наместник округа Юйдань Фань Нин решил выстроить школу и отправил в те горы дровосеков на заготовку леса. Они увидели человека в одежде шрамана, поднимающегося по воздуху прямо к вершине. Он приблизился к вершине, покружил, а затем опустился на нее. Шрамана долго сидел, наслаждаясь видом облаков, а затем исчез. Было там еще несколько человек, наблюдавших за ним снизу. Мужи-грамотеи пришли в восторг от такого известия, а шрамана Тань-ди сложил в Лушане оду:

Да, было так:

Пронзил он облака и на вершине горной очутился.

Иначе будь я поражен бельмом

Иль тотчас в царство тьмы низвергнут!

Шрамана Сэн-лан

Шрамана Сэн-лан строжайше исполнял монашеские обеты, был в великом почете и в Срединном государстве (Китае), и у варваров-жунов. Как-то он и еще несколько монахов были приглашены в собрание. На полпути Сэн-лан обратился вдруг к своим товарищам:

— Братья, а ведь одежду и утварь, оставшуюся в монастыре, вот-вот разграбят!

Путники вернулись в монастырь и застигли там грабителей.

В годы правления династии Цзинь под девизом Великое начало в ущелье гор Цзиньюйшань в уезде Фэнгаосянь Сэн-лан воздвиг ступу и монастырь, изготовил статую Будды. В последние годы своего правления Фу Цзянь[95] учинил гонения на праведников. Из всей сангхи он чтил одного только Сэн-лана и потому не посмел разрушить его монастырь.

В монастырь приходили исповедовать буддизм праведники и миряне. За день до их прихода Сэн-лан уже знал, сколько человек прибудет, и отдавал своим ученикам распоряжения сделать соответствующие приготовления. Все, что он говорил, непременно сбывалось.

В ущелье издавна водилось много тигров, нападавших на людей. С тех пор как Сэн-лан возвел там монастыри, тигры стали как домашние.

Мужун Дэ из племени сяньби[96] предоставил храму монастыря Сэн-лана средства от налогов с двух своих родовых владений. Теперь то ущелье называют Ущельем Сэн-лана.

Шрамана Ши Фа-сян

Шрамана Ши Фа-сян, уроженец округа Хэдун, жил отшельником в горах, предавался религиозному совершенствованию и аскезе. Птицы и звери собирались вокруг него и были как ручные. В храме гор Тайшань был большой каменный ящик, доверху наполненный драгоценностями. Когда Фа-сян был в тех горах и остановился в храме на ночлег, то увидел человека в темной одежде и шапке военного образца. Тот приказал Фа-сяну открыть ящик, а сам тотчас исчез. Каменная крышка ящика весила более тысячи цзюней, но только Фа-сян к ней слегка притронулся, как она открылась. Фа-сян взял с собой драгоценности и раздал их бедному люду.

Впоследствии Фа-сян переправился на юг от Янцзы и обосновался в монастыре Юэчэнсы. Фа-сян не считался с приличиями, был невоздержан. Он позволял себе непристойные шутки, грубые выходки, иногда раздевался догола при людях. Был он непочтителен к знатным вельможам. Командующий северными войсками Сыма Тянь возненавидел его за эти непристойности и призвал к себе, чтобы опоить вином. Фа-сян одну за другой опорожнил три чаши, но оставался в полном здравии и вел себя как ни в чем не бывало.

Скончался Фа-сян восьмидесяти девяти лет, в последнем году правления под девизом Великое процветание (404).

Гуаньшиинь спасает от неминуемой гибели

Чжан Цзун был уроженцем уезда Дулин округа Цзинчжао. С младых лет он чтил Закон. В годы правления династии Цзинь под девизом Великое начало (376—396), когда Фу Цзянь потерпел поражение, жители Чанъани, более тысячи семейств, бежали на юг принять подданство династии Цзинь. На границе они были задержаны охраной. Их объявили разбойниками и нарушителями границы и приговорили мужчин, достигших совершеннолетия, к казни, а их сыновей и дочерей — к продаже в рабство. Цзуна и еще пятерых с закованными в кандалы руками и ногами столкнули в вырытые ими же ямы глубиной по пояс и на расстоянии двадцати шагов одна от другой. На следующий день воинов ждала потеха: стрельба на полном скаку по пленникам. Цзун с тоской думал о том, что ему пришел конец, и обратил свои чистые помыслы на Гуаньшииня. Среди ночи кандалы распались да сами и отвалились. Цзун немедля бежал, и ему удалось спастись.

Цзун поранил ноги, но продолжал путь. Он пришел к какому-то монастырю и вновь назвал имя Гуаньшииня. Преисполнясь глубочайшей преданности, он совершил поклон и, стоя перед каменной глыбой, прочел заклинание:

— Ныне я собираюсь переправиться в Цзяндун и пожаловаться императору династии Цзинь на беззакония, призвать к ответу убийцу безвинных людей, спасти жен и детей убиенных. Если моим чаяниям суждено сбыться, то пусть эта глыба расколется надвое!

Цзун завершил ритуал поклонения, и глыба тотчас раскололась.

Вскоре Цзун прибыл в столицу, отправился к Чаше белого тигра[97] и представил императору список семей невинно погибших. Император всем семьям оказал благодеяния, а тех, кто был продан в рабство, перевел в податное сословие.

Праведник Чжи-шэн был тому свидетелем.

Упование на Три драгоценности

Ван И, по прозванию Чжун-дэ, был уроженцем округа Тай-юань, командовал боевыми колесницами и конницей. Его семья в том поколении исповедовала Закон. Его отец Мяо, наместник в Чжуншани во времена Фу Цзяня, был убит динлинами[98]. Чжун-дэ и его старший брат Юань-дэ подались с матерью на юг. Они поднялись на отвесную скалу, выбившись из сил, еда у них кончилась. Им не оставалось ничего другого, как уповать на Три драгоценности (Будду, его учение и общину). И вдруг их взорам предстал мальчик, погонявший черную корову. Мальчик увидел, что Чжун-дэ и его спутники голодны, и каждого накормил. Тотчас после этого он исчез.

Затем надолго зарядил дождь, и все вокруг покрылось водой. Перед ними простерлась безбрежная водная гладь, в которой не отыскать было брода. Вдруг появился белый волк, ходивший перед ними кругами. Волк ходил по воде и останавливался против них, как бы приглашая следовать за ним. На третий раз они пошли за волком. Сначала вода доставала им до колен, а потом они вдруг оказались на суше. Они пришли на юг в подданство династии Цзинь. Впоследствии Чжун-дэ стал начальником Пяти воинских приказов[99], а затем наместником в Сюйчжоу.

Однажды Чжун-дэ устроил монашескую трапезу. Накануне в доме все вымыли и вычистили, расставили благовонные свечи и цветы, поместили в зале Закона сутры и статуи. Вдруг из залы донеслись звуки: кто-то чистым и звонким голосом зачитывал сутру. Чжун-дэ поспешил туда и перед троном Будды увидел пятерых шрамана величавой внешности и необычных манер. Чжун-дэ понял, что это не простые монахи, и преисполнился радостного трепета. Шрамана обернулись и посмотрели на него так, словно виделись с ним прежде. Не проронив ни единого слова, они выпрямились, поднялись в воздух и исчезли. Родственники и сослуживцы Чжун-дэ были при этом в великом множестве. Они пришли в неописуемый восторг и укрепились в вере.

Загробные скитания Вэнь-хэ

Чжэн Дао-хуэй, по прозванию Вэнь-хэ, был уроженцем Учана. Как повелось у них в роду, он исповедовал Учение о Пяти доу риса[100] и не верил в существование Будды. Вэнь-хэ говаривал:

— Истинное учение пришло из древности, и по сию пору никто не превзошел Лао-цзы. Как же мне не верить, что варвары вводят меня в заблуждение, говоря о каком-то «всепобеждающем учении»!

В пятнадцатом году правления под девизом Великое начало (391) он заболел и умер. Но в сердце еще теплилась жизнь, и похороны откладывались. Через несколько дней он ожил и рассказал следующее.

Тотчас по его смерти появились этак десяток человек, занесли его имя в списки, связали и увели. Им повстречался бхикшу, который сказал:

— У этого человека благие поступки-кармы[101]. Связывать его нельзя!

Тогда Вэнь-хэ освободили от пут.

Дорога была прямая и ровная, а по обеим сторонам — заросли терновника, такие густые и колючие, что невозможно ступить. Всех преступников прогоняли через эти заросли. Терновые иглы вонзались в ступни, и люди пронзительно кричали. Они видели Вэнь-хэ, идущего по гладкой дороге, и завидовали ему:

— О, ученик Будды, идущий по дороге! Вы поистине всемогущи!

— Я не чтил Закон, — отвечал Вэнь-хэ.

— Вы, достойнейший, все позабыли, — смеялись грешники.

И Вэнь-хэ сразу вспомнил, что в одном из предшествующих перерождений чтил Будду, но по прошествии пяти перерождений и смертей растерял свои изначальные устремления. На этом веку он с детства попал к дурным людям, но в ложных истинах погряз не до конца, все еще сомневаясь в праведности избранного ныне пути.

Тут он подошел к управе большого города и увидел человека лет сорока-пятидесяти, сидевшего лицом к югу. Тот заметил Вэнь-хэ и удивленно воскликнул:

— Разве этого господина следовало сюда приводить?!

Человек со списком имен в руках, одетый в простое платье и тюрбан, ответил:

— Этот человек обвиняется в разрушении алтарей земли и убиении людей. Потому он здесь.

Бхикшу, которого Вэнь-хэ встретил по дороге сюда, вошел следом и стал рьяно доказывать его правоту:

— Разрушение алтарей не есть преступление. У этого человека чрезвычайно благая карма. Убийство хотя и тяжкое преступление, но время принять за него возмездие еще не настало.

Человек, сидевший лицом к югу, велел наказать писарей; он усадил Вэнь-хэ подле себя и стал извиняться:

— Чертенята допустили недосмотр и по ошибке занесли Вас не в тот список. И все из-за того, что Вы забыли предшествующие перерождения и Вам неведомо почтение к Законоучению великому и истинному!

Он отослал Вэнь-хэ к чиновнику по досмотру за адом. Вэнь-хэ с радостью последовал за чиновником.

Путь их пролегал через города, и города эти были земным адом. Народу там было великое множество, и каждому воздавалось за прегрешения. Были там сторожевые псы, кусающие людей куда ни попадя. Куски живой плоти валялись на земле, пропитанной потоками крови. Еще там были птицы с клювами, как острые копья. Они с лёта вонзали свои клювы, и в кровь людей проникал яд. Птицы то влетали людям в рот, то клевали их тела. Те уворачивались и истошно вопили, а их кости и мышцы устилали землю.

Все остальное, увиденное Вэнь-хэ в аду, более или менее совпадает с тем, что рассказали Чжао Тай и Са-хэ[102], и не нуждается в повторении. Отличаются только две эти кары, и потому они подробно описаны.

Вэнь-хэ все осмотрел и отправился в обратный путь. Он вновь повстречался с бхикшу. Тот подал ему вещицу, по виду напоминающую маленький колокольчик, и сказал:

— Когда Вы, господин, подойдете к дому, оставьте эту вещицу за воротами. Не смейте вносить ее в дом! В такой-то день и месяц такого-то года придет Ваш конец. Зарекитесь отдалять его! В число отпущенных Вам лет входят цифры девять и десять.

Семья Вэнь-хэ жила на южной стороне большой улицы столицы. Он добрался до Конюшенного моста и увидел трех своих родственников. Те ехали на повозке и переговаривались: сокрушались о смерти Вэнь-хэ. У ворот он увидел служанку. Та шла на рынок и плакала. Ни родственники, ни служанка его не видели. Вэнь-хэ хотел было войти в ворота, но вспомнил о колокольчике и повесил его за воротами на дереве. От колокольчика стало исходить и разливаться по небу сияние. Когда сияние угасло, Вэнь-хэ вошел в ворота. Его стал обволакивать и дурманить трупный запах. Меж тем гости спешили выразить семье покойного последние соболезнования; все плакали. Вэнь-хэ было некогда раздумывать. Он вошел в свое тело, и оно тотчас ожило.

Вэнь-хэ рассказал, как встретил родственников на повозке и служанку, что в точности совпало с их собственными описаниями.

Впоследствии Вэнь-хэ стал судьей при Верховной судебной палате, выслушивал тяжбы в Западном зале. Но первое время после возвращения он жалобно стонал и горевал, не узнавая людей. Полегчало ему не скоро. Он считал дни до того срока, который ему определил праведник. Вскоре Вэнь-хэ стал правителем области Гуанчжоу. Умер Вэнь-хэ на шестом году правления под девизом Великая радость (430) в возрасте шестидесяти девяти лет.

Са-хэ возвращается в сей мир

Шрамана Хуэй-да происходил из семьи Лю, его мирское имя было Са-хэ, уроженец уезда Лиши, что в округе Сихэ. Он вырос при войске и до того, как стать монахом, не слыхивал о Законе Будды: был по духу воином и любил поохотиться. В тридцать лет он вдруг заболел и умер. Но тело Са-хэ оставалось теплым, и родные откладывали похороны. На седьмой день Са-хэ ожил и рассказал следующее.

Когда наступила смерть, пришли двое, связали Са-хэ и увели по направлению к северо-западу. Дорога шла в гору и привела на ровную местность. Там стоял стражник с луком в руках и мечом на поясе. Он остановил их и приказал вести Са-хэ на запад, где было великое множество строений с белыми стенами и красными колоннами.

Са-хэ вошел в один из домов. Там была девушка, прекрасная собой. Только он попросил у нее поесть, как неведомо откуда раздался голос:

— Не давать ему есть!

Из-под земли выскочил человек с железным посохом и замахнулся на Са-хэ. Тот опрометью умчался. Са-хэ входил в десяток домов, но так и остался ни с чем. Он продолжил путь на северо-запад и увидел старушку, ехавшую на повозке. Та протянула ему свиток, и Са-хэ принял его. Он пошел на запад и пришел к дому.

Дом снаружи был великолепен, а у дверей сидела старуха с тигровыми, выступающими вперед зубами. В самом доме было ложе с пологом изумительной красоты, бамбуковая циновка и темный столик. Там была девушка, которая спросила Са-хэ:

— Вы принесли свиток?

Са-хэ подал ей свиток, и она сличила его с таким же своим. Вдруг Са-хэ увидел двух монахов. Те спросили:

— Ты узнаешь нас?

Са-хэ отвечал, что не узнает.

— Отныне и навсегда ты вверяешь себя Будде Шакьямуни, — воскликнул шрамана, и тотчас на Са-хэ снизошло просветление. Он продолжил путь вместе со шрамана. Вскоре они увидели город размером этак с Чанъань. Однако цвета он был черного и весь из железа. Люди там были большущего роста: тела их казались покрытыми черным лаком, волосы на голове отросли так, что волочились по земле. Шрамана сказали:

— Это демоны — обитатели ада.

Было там очень холодно, и ветер трепал одежды демонов. Лед, будто циновка, устилал все вокруг. Он лежал повсюду и падал на тех людей: упадет на их головы — и головы отваливались, упадет на ноги — и отваливались ноги.

— Это ледяной ад, — сказали шрамана.

И Са-хэ вдруг осенило. Он вспомнил одно из своих предшествующих перерождений и узнал этих шрамана, своих наставников во времена будды Випашьина[103]. Он был тогда послушником-шраманера, но совершил злостные проступки и не удостоился принять монашеские обеты. Хотя Будда и явился миру, Са-хэ так и не стал его последователем. Затем он вновь обрел человеческое обличье: однажды переродился среди цянов[104], а ныне при династии Цзинь.

В том аду Са-хэ повстречал дядю. Дядя сказал:

— Прежде в землях Е я не ведал о служении Будде. Были люди, совершавшие омовение Будды[105]. Они пробовали и меня понемногу научить, но я отказывался обратиться в веру. Потому я ныне и принимаю кару. А ведь участие в омовении Будды — достаточная заслуга, чтобы благополучно возродиться на небе.

Потом Са-хэ побывал на адовой горе мечей. Один за другим он прошел все ады, повидал их в великом множестве. В каждом городе был свой ад; ады были отделены один от другого. Людей в них было что песчинок, которым несть числа. Правила, по которым их приговаривали к пыткам, и сами разновидности пыток в основном соответствуют описанным ранее.

Бредя по аду, Са-хэ пошел на отблеск света. И вдруг его взору открылось золотое сияние, свет яркий и чистый. Он увидел человека этак в два чжана ростом, прекрасного собою и всего как бы из золота. Из его свиты донеслось:

— Великий муж, взирающий на мир!

Все поднялись бодхисаттве навстречу и почтили ритуалом. Два шрамана, один под стать другому, пошли на восток, а Са-хэ совершил ритуал поклонения бодхисаттве. Бодхисаттва прочел проповедь в более чем тысячу слов и закончил так:

— Благополучие умершего закладывается его отцом и матерью, старшими и младшими братьями, а также в продолжение семи поколений родней и родственниками жены, друзьями или просто знакомыми, будь они при монашеской обители или при семье. Благодаря им умерший избавляется от страданий. Шрамана принимает постриг в пятнадцатый день седьмого месяца. В это время подношение даров особенно благотворно. Если же вы подносите утварь, то наполните ее пищей и непременно снабдите такой надписью: «Во благо такого-то родители нижайше подносят Будде, его учению и общине». Тогда заслуги умершего умножатся и блаженство придет к нему скорее. Шрамана и миряне могут без утайки открыть перед сангхой свои разного рода дурные поступки, совершенные в прошлом, а также в предшествующих перерождениях. Ревностным и чистосердечным покаянием они уничтожают свои грехи. Если же человек стыдлив и робеет открыть сангхе свои прегрешения, ему дозволяется в укромном месте записать их, не оглашая. Если ничего не будет упущено, его грехи также списываются. Если же будут упущения из желания что-либо утаить, то он не добьется полного избавления от мучений, но получит возмездие более легкое. Если же грешник не в состоянии раскаяться и не испытывает угрызений совести, то его зачисляют в злостные нечестивцы, которых по истечении жизни низвергнут прямо в ад. Если же кто-то жалует на строительство ступы или храма пусть даже горсть земли или деревце, то такие подношения и помощь от чистого сердца обеспечивают ему великое множество заслуг. Если же кто-то при посещении храма видит сорняки или грязь и как ни в чем не бывало проходит мимо, то заслуги, приобретенные им от поклонения Будде, иссякнут.

Еще бодхисаттва сказал:

— Сутры — это предначертания Высокочтимого (Будды), указующие путь к обращению! Первая по заслугам — «Праджня-парамита-сутра»[106]. За ней следует «Шурамгама-сутра». Если благочестивый человек декламирует отрывки из этих сутр, то местом его пребывания становится трон Ваджра[107]. Однако все живые существа, обладающие физическим зрением, не способны этого увидеть. Тот, кто умеет прочесть сутру, не будет низвергнут в ад. Подлинный текст «Праджняпарамита-сутры» и патра Так Пришедшего (Будды) со временем предстали Востоку, прибыли в земли Хань (Китай). Тот, кто единственным добрым делом способствовал утверждению здесь сутры и патры, обретает благое воздаяние: переродиться на небесах и вдвое умножить свои заслуги.

Речь божества была чрезвычайно обширной и приводится в кратком изложении. На. прощание бодхисаттва сказал Са-хэ:

— Тебе полагалось бы принять карающее воздаяние в продолжение многих кальп[108]. Но для того чтобы ты понял, что Закон рождает в сердце радость, тебя подвергнут легкому воздаянию. Примешь кару один раз и будешь свободен. Ты вернешься к жизни и станешь шрамана. В пяти местах: Лояне, Линьцзы, Цзянье, Маоине и Чэнду есть ступы царя Ашоки, а еще два каменных изваяния будд, которые царь Ашока предназначил демонам и божествам, есть в Учжуне. Эти изваяния получились весьма доподлинными. Пойди туда и соверши поклонение. Тогда не будешь низвергнут в ад.

Бодхисаттва закончил на этом свою речь и пошел на восток. Са-хэ проводил его поклоном и расстался с ним. На юг вела большая дорога шириной более чем в сто шагов. Идущих по ней путников было несметное множество. У края дороги было возвышение в несколько десятков чжанов, на котором восседал шрамана, окруженный рядами монахов. С северной стороны стоял секретарь с кистью в руке. Он обратился к Са-хэ с вопросом:

— Ты зачем убил оленя в Жанъяне?

Са-хэ рухнул на колени и ответствовал:

— Оленя убил не я. Я его только ранил, да к тому же не ел его мясо. На каком основании вы хотите подвергнуть меня каре?!

И тотчас Са-хэ увидел то место в Жанъяне, где он убил оленя. Заросли травы, деревья и горный ручей вдруг встали у него перед глазами. Черная лошадь, на которой ехал Са-хэ, к тому же умела говорить. Она подтвердила, что такого-то дня такого-то месяца и года Са-хэ убил оленя. Са-хэ опешил, не смея возразить. Его подцепили на вилы и бросили в кипящий котел. Са-хэ видел, как его собственные конечности разрушаются и разваливаются. Вдруг подул ветер, согнавший эти ничтожные останки на край котла. В один неуловимый миг Са-хэ стал таким, как прежде.

— Ты еще застрелил фазана да к тому же убивал гусей, — продолжил секретарь. И вновь Са-хэ насадили на вилы, бросили в кипящий котел и варили тем же способом. Когда он сполна принял воздаяние, ему велели идти прочь. Са-хэ пришел в большой город. Жители города сказали:

— Ты принял легкое воздаяние, да еще и возвращаешься к жизни! Все это благодаря твоим заслугам в предшествующих перерождениях. Отныне не совершай преступлений!

Они послали с Са-хэ провожатого.

Еще издали увидев свое покоящееся тело, Са-хэ раздумал возвращаться. Провожатый затолкал его силой, и он долгодолго соединялся со своей плотью, прежде чем ожил.

Са-хэ чтил Закон с полнейшим тщанием. Он сразу же ушел в монахи и в монашестве прозывался Хуэй-да. В последние годы под девизом правления Великое начало (376— 396) он жил в столице, а затем отправился в Сюйчан. О последних годах его жизни ничего не известно.

Гуаньшиинь приходит на зов

Шрамана Чжу Фа-чунь был настоятелем монастыря Прославление праведности, что в уезде Шанъинь. В годы правления династии Цзинь под девизом Великое процветание (402—404) он отправился на лодке через озеро купить лес для постройки ограды монастыря. Лес ему продала одна женщина. Они вдвоем отправились в путь, чтобы посмотреть товар на месте. На закате дня Фа-чунь и его спутница сели в лодку и вышли на середину большого озера. Подул сильный ветер: волны вздымались величиной с гору. Лодка понемногу уходила под воду: еще один миг, и все будет кончено. Фа-чунь думал только о том, за какой неблаговидный поступок обрушилась на него такая напасть. Но с ним была женщина, и, чтобы отвратить от нее беду, он обратился к сутре «Гуаньшиинь цзин». И вдруг они увидели большую лодку, несущуюся им навстречу. Настала ночь, и переправа была уже закрыта. Фа-чунь подумал, что лодке неоткуда было взяться. У него появилось сомнение, не божественное ли это явление. Фа-чунь и женщина пересели в большую лодку, а их маленькая лодчонка затонула. Большая лодка легко заскользила по волнам и благополучно пристала к берегу.

Тигр, явивший Божественную силу Гуаньшииня

Во втором году правления под девизом Величавое спокойствие (398) шрамана Ши Кай-да, собиравший сухую траву на холме, был схвачен цянами. В те годы разразился великий голод, и варвары-цяны стали поедать себе подобных. Они заперли Кай-да за забором и собирались съесть. С ним были еще десять человек, и цяны каждый день приносили в жертву кого-нибудь из них. Наконец в живых остался один Каи-да. С первого дня заточения Кай-да стал неустанно зачитывать сутру «Гуаньшиинь цзин». Когда же настало утро того дня, когда Кай-да должны были съесть, появился огромный тигр. Тигр бросился на толпу цянов; он был разъярен и рычал. Цяны перепугались и разбежались в разные стороны. Тогда тигр прогрыз в заборе дыру, через которую мог пролезть человек, и не спеша удалился. Увидев, что тигр грызет забор, Кай-да подумал, что пришла его погибель. Но поскольку тигр не полез в образовавшееся отверстие, Кай-да стал подумывать, не Гуаньшиинь ли это явил свою силу. Прежде чем вернулись цяны, Кай-да бежал через дыру в заборе. Он шел ночью, а днем прятался. Так ему удалось спастись.

Упование на Гуаньшииня

Уроженец округа Уцзюнь Пань Дао-сю двадцати с небольшим лет стал военачальником и совершил карательный поход на север. Войско потерпело поражение. Дао-сю скрывался, но его схватили и били палками. Он перебывал рабом у нескольких хозяев в разных городах, но не оставил надежды вернуться на родину. С младых лет Дао-сю уверовал в Закон Будды. Теперь он по велению сердца взывал к Гуаньшииню и по ночам зрил его образ. Потом Дао-сю бежал на юг. Но путь ему был неведом, и он заблудился. На высокой горе он вдруг увидел Истинный образ наподобие статуи, установленной на повозке[109]. Дао-сю тотчас совершил ритуал поклонения, и после этого видение не покидало его. Ему удалось отыскать дорогу и вскоре вернуться на родину. Дао-сю предался религиозному совершенствованию с еще большим рвением. Скончался он без малого в шестьдесят лет.

Гуаньшиинь спасает от огня и воды

Откуда родом Луань Сюнь — неизвестно. С малолетства чтивший Закон Будды, он стал начальником уезда Фупин. Но прежде, участвуя в карательном походе против Лу Сюня[110], Луань Сюнь потерпел поражение в одном из боев. На лодке возник пожар, а враги наседали со всех сторон. Лодка вышла на середину реки, когда на нее обрушились порывы ветра. Сюня обуял смертельный ужас, и он стал твердить имя Гуаньшииня. Вдруг он увидел человека, по пояс в воде стоящего посредине реки. Сюнь уразумел, что его мольбы услышаны. Спасаясь от огня и врагов, Сюнь бросился в реку. Он выплыл на поверхность и стал ногами на дно. Лодка, посланная на выручку отступающим, подобрала Сюня. Так ему удалось спастись.

Милосердие Гуаньшииня

Когда шрамана Ши Фа-чжи был еще мирянином, он шел однажды по дороге к большому озеру. Внезапно налетел свирепый огонь: все вокруг пылало, и бежать было некуда. Тут Фа-чжи обратил сердце к Гуаньшииню, и огонь сразу же отступил. Трава, что росла на берегу озера, сгорела вся до единого стебелька. Не сгорела трава только в том месте, где стоял Фа-чжи. Фа-чжи проникся тогда величайшим почтением к Великому закону.

Впоследствии Фа-чжи стал генералом у Яо Сина[111] и отправился карательным походом на «дикарей с косичками»[112]. При отступлении он упал с лошади и был окружен врагами. Фа-чжи скрылся в овраге в зарослях терновника. Зарывшись в них с головой, он принялся, вожделея всем сердцем, взывать к Гуаньшииню. Люди, жившие по ту сторону оврага, заметили его и окликнули уходящее войско. Было приказано прикончить Фа-чжи. Воины все обыскали, но Фа-чжи так и не нашли. А когда они ушли, ему удалось скрыться. Вскоре после этого он ушел в монахи.

Гуаньшиинь спасает обреченного

Наньгун Цзы-ао был уроженцем уезда Шипин. Он служил в охране города Синьпина, павшего под ударами Чаньюэ-гуна, отпрыска варварского рода Бобо[113]. Все население города — несколько тысяч человек — было истреблено. Цзы-ао был готов разделить их участь, но напоследок обратил мольбы к Гуаньшииню. Настал его черед. Клинок много раз обрушивался на него, но проходил то выше, то сбоку. Палач, орудовавший мечом, выбился из сил: руки и ноги не слушались его. К месту казни подошел Чаньюэ-гун и в испуге спросил, что происходит.

— Я умею превращаться в конское седло, — ответил невпопад Цзы-ао. Его отпустили, а он так и не понял, что значили эти слова[114].

Впоследствии Цзы-ао изготовил статую Гуаньшииня, поместил ее в футляр из благовонного дерева и носил на голове.

Народ вверяет себя Гуаньшииню

Лю Ду был уроженцем города Ляочэн округа Пинъюань.

В городе жило свыше тысячи семей, и все они чтили Великий закон, отливали статуи Будды, совершали подношения монахам и монахиням. То было время, когда главой варваров стал Мумо[115]. Мумо был очень рассержен на город, в котором нашли приют много беглых, и намеревался его полностью уничтожить. Горожан охватил ужас: участь всех и каждого была предрешена. Тогда Ду, совершив омовение и преисполнясь чистосердечием, побудил народ вручить судьбу Гуаньшииню. В тот же миг взору Мумо предстало нечто, упавшее с неба и обвившееся вокруг колонны его дворца. Мумо удивился и посмотрел, что же это такое. То была сутра «Гуаньшиинь цзин». Мумо приказал прочитать ему сутру и был от нее в величайшем восторге. Он отменил казни, и город благодаря этому избежал уничтожения.

Мольбы, услышанные Бодхисаттвой

Го Сюань-чжи был уроженцем округа Тайюань. В четвертом году под девизом правления Всеобщее великолепие (408) тогдашний военный наместник в Лянчжоу Ян Сы-пин обвинил Фань Юань-чжи и других в беззакониях. Был брошен в тюрьму и Сюань-чжи. Он доверил свою судьбу Гуаньшииню и на исходе ночи увидел во сне бодхисаттву, озарившего тюрьму ясным светом. Сюань-чжи обратил взор на бодхисаттву, совершил ритуал поклонения, молил и клятвенно заклинал его о спасении. Затем видение исчезло. Сюань-чжи единственный из всех обвиняемых был помилован и отпущен на свободу. Явленный ему образ Сюань-чжи запечатлел в иконе, а также возвел чистую обитель. Впоследствии Сюань-чжи служил в Линлине, Хэнъяне и умер в чиновном звании.

Пришелец с того света

Юй Шао-чжи, в детстве носивший имя Дао-ду, был уроженцем Синье. Он стал наместником в Сяндуне. Его близким другом был двоюродный брат Сун Се из Наньяна. На исходе правления под девизом Всеобщее великолепие (405—418) он вдруг предстал перед Се. И сам он, и его одеяние были такими же, как при жизни. Но на ногах у него были кандалы. Он подошел ближе и, прежде чем сесть, сбросил кандалы на землю.

— Неужели Вам разрешили вернуться?! — спросил его Се.

— Я получил разрешение лишь на временную отлучку. Мы были дружны, и потому я решил проведать Вас, — ответил Шао-чжи.

Се стал расспрашивать его о бесах и божествах, но Шао-чжи был не очень склонен об этом распространяться. Говорил он Се следующее:

— Истово совершенствуйтесь в вере и не смейте убивать живые существа! Если ж Вы не в состоянии исполнять это правило полностью, то хотя бы не убивайте коров! Употребляя в пищу мясо, ни в коем случае не ешьте сердце!

— Разве внутренности — не то же мясо? — удивился Се.

— Сердце — это вместилище благого духа. Есть его — самое тяжкое преступление, — изрек Шао-чжи. Он подробно расспросил о родственниках, побеседовал с Се о делах житейских, а напоследок попросил вина. Се подал свое любимое кизиловое вино, но Шао-чжи не притронулся к чашке, сказав, что у этого вина очень сильный запах.

— Неужели Вы так этого боитесь? — недоумевал Се.

— Этого боятся все низшие чины, а не только я один, — отвечал Шао-чжи.

У Шао-чжи был при жизни очень громкий голос. Его голос и теперь не стал тише и потому привлек внимание Суй-чжи, младшего сына Се. Услышав звук приближающихся шагов, Шао-чжи пришел в крайний испуг и впопыхах промолвил:

— Когда Ваша жизнь подойдет к концу, не пытайтесь ее сохранить. Мы с Вами расстаемся на три года.

Он вскочил, вышел за дверь, прихватив с собой кандалы, и исчез. Се стал крупным чиновником, а через три года действительно умер.

Шрамана Фа-ань, усмиривший тигров-людоедов

Шрамана Ши Фа-ань состоял монахом при монастыре в горах Лушань, был учеником закононаставника Хуэй-юаня. На исходе годов правления под девизом Всеобщее великолепие (405—418) в уезде Янсинь вовсю свирепствовали тигры. В том уезде близ алтаря Земли росло большое дерево. Под ним соорудили кумирню, а вокруг кумирни располагались жилые строения, более ста дворов. Не проходило и ночи, чтобы тигры не губили то одного, то двух местных жителей. Фа-ань странствовал по тем местам и как-то на закате дня наведался в деревню. Народ, страшась тигров, рано запирал ворота домов и деревни. Фа-аня никто не знал и не согласился впустить. Шрамана ушел прочь и сел под деревом, проведя всю ночь в самосозерцании. Под утро появились тигры, несущие на спинах людей. Тигры подошли к дереву с северной стороны и, увидев Фа-аня, запрыгали от радости. Они покорно легли перед Фа-анем, а он прочитал им проповедь и принял от них обеты. Тигры лежали на земле не шелохнувшись, а потом ушли. Когда рассвело, деревенские жители пришли в поисках трупов к тому дереву и увидели Фа-аня. Они очень удивились и нарекли его Божественным Человеком, которого не трогают тигры. Но убедившись в том, что тигры отныне прекратили свои злодеяния, они чтили его еще более. Весь уезд стал поклоняться Закону.

Фа-ань желал начертать на отвесной скале образ Будды, но не смог добыть пористой синьки[116]. Он хотел изготовить ярь-медянку[117], но и меди у него не было. Ночью ему приснилось: к ложу, на котором он спит, подходит человек и говорит:

— Здесь есть два медных колокола. Ты можешь их взять себе.

На рассвете Фа-ань разрыл землю, достал колокола и изготовил краску. Впоследствии закононаставник Хуэй-юань затеял отливать статую Будды. Фа-ань подарил ему один колокол. Второй колокол взял посмотреть, да так и не вернул Сюн У-хуань, служивший наместником в Учане.

Шрамана Чжу Тань-гай спасает народ от засухи

Шрамана Чжу Тань-гай, уроженец округа Циньцзюнь, был истинным аскетом. Отправляясь в путь с патрой и посохом, он все лишнее оставлял четырем разрядам[118] общины. Поселившись в горах Цзяншань, Тань-гай исповедовал мудрость-праджня[119], но особенно преуспел в искусстве божественных заклинаний-дхарани, не однажды явив чудо. Сыма Юань-сянь[120] весьма почитал его и преклонялся перед ним. Начальник охраны Лю И[121] прослышал о его совершенствах, пригласил в город Гушу и почувствовал к нему глубочайшую приязнь.

В пятом году под девизом правления Всеобщее великолепие (409) разразилась великая засуха: пересохли озера и водоемы, сгорели хлебные всходы. В продолжение многих десятков дней молились и приносили жертвы духам гор и рек, но безуспешно. Тогда Лю И пригласил монахов для отправления поста. Среди приглашенных был и Тань-гай. Пост подходил к концу, когда на деревьях выпала роса, а реки и ручьи наполнились влагой. Гражданские и военные мужи, простой люд со всей области пришли в собрание. В их присутствии Тань-гай воскурил благовония, совершил ритуал поклонения и, преисполнясь душевного трепета, принялся читать «Сутру Царя морских драконов». Только он развернул сутру и возвысил глас, как в небе появились тучи; прочел до половины — вокруг образовались болота; завершил чтение — и полился ливень. В озерах и на полях скопилась влага, и тот год стал урожайным. Лю Цзун-шу был начальником охраны дворцовых ворот в удельном царстве Лю И. Он присутствовал на этом собрании и видел все происшедшее воочию.

Происшествие в семье Фэн-жэня

Сян Цзин, по прозванию Фэн-жэнь, был уроженцем округа Хэнэй. Семья Фэн-жэня жила в округе Усин, когда умерла его малолетняя дочь. Болезнь еще только начиналась, когда девочка играла с маленьким ножиком. Мать вырвала у нее ножик, но при этом поранила себе руку. Через год по окончании траура мать родила еще одну дочь. Когда дочери было четыре года, она спросила у матери:

— Не у Вас ли сейчас тот нож, которым я играла когда-то?

— У меня нет никакого ножа, — ответила мать.

— Ведь Вы выхватили его у меня и поранили себе руку. А говорите, что его у Вас нет, — настаивала дочь на своем.

Мать была крайне изумлена и обо всем рассказала мужу. Тот спросил:

— А тот нож все еще у тебя?

— Я храню его в память о покойной дочери, — ответила жена.

— Нужно положить этот ножик вперемешку с другими. И пусть она сама его отыщет, — посоветовал Фэн-жэнь.

Дочь обрадовалась, схватила тот самый нож, воскликнув:

— Вот он!

Отец и мать, взрослые и дети поняли тогда, кем она была в предшествующем перерождении.

ДИНАСТИЯ ПОЗДНЯЯ ЧЖАО (319-350)