«В верованиях и обрядности славян почитание П[редков] занимает одно из центральных мест. Считалось, что от их расположения и помощи зависят все сферы жизни человека: здоровье, счастье, удача, хозяйственное благополучие, погодное равновесие и т. п. По народным представлениям, П[редки] являются своим сородичам во сне, предсказывают будущее и предостерегают о грозящей беде, участвуют в жизни семьи (охраняют дом, скот и посевы, помогают собирать урожай, заботятся о новорожденном); обнаруживают свое незримое присутствие в доме ночными звуками, ищут оставленную для них поминальную пищу и т. п. Практически все персонажи, причисляемые в народной демонологии к домашним духам-опекунам, по своему происхождению связаны с родовыми П[редками]… В свою очередь, первейшей обязанностью живых родственников было заботиться о своих П[редках]: в поминальные дни люди соблюдали особые правила поведения и строгие запреты, чтобы не навредить “душечкам”; приносили на могилы родственников ритуальную пищу или приглашали их в дом на общесемейную трапезу… для П[редков] топили баню и оставляли на ночь теплую воду и чистое полотенце; перед началом важных хозяйственных и семейных предприятий устраивались жертвоприношения в честь Предков…
В древнеславянских источниках сохранились многочисленные упоминания о языческих обычаях поклоняться умершим и приносить им жертвенные дары. По-видимому, именно обожествляемые П[редки] подразумевались под персонажами, именуемыми в исторических книжных памятниках как Род и рожаницы, которым язычники “кладут требы”, оставляя для них хлеб, сыр и мед»[104].
На архаичность праздника также указывает то, что Зелёные святки, или Семик (по названию праздничного четверга этой недели), известны под разными названиями как восточным, так и западным славянам, принадлежащим к различным ветвям христианства. Поэтому, хотя праздник во имя Святой Троицы введён в церковный обиход преподобным Сергием Радонежским лишь в начале XV века, исследователи единодушны в своём мнении о дохристианском его происхождении. Троицу празднуют на протяжении целой недели. В православии её отмечают на пятидесятый день после Пасхи (отсюда народное «Троица-Пятидесятница»), а потому она относится к переходящим праздникам[105]. Строго говоря, перед нами не один праздник, а целый комплекс различных по направленности, по «сакральному адресу» ритуалов, связанных единством времени и цели – обеспечения хорошего урожая. Троицкая неделя знаменует окончательный переход от весны к лету и включает в себя множество разнообразных обрядов. Хотя в первой половине – середине июня у земледельца возникает недолгая пауза в работе, поскольку озимые уже собраны, а до нового урожая ещё далеко, нагрузку праздничных обрядов несут на себе преимущественно девушки и женщины. Надо думать, это связано в значительной степени с их способностью к деторождению, которая в рамках мифологического осмысления годового круга символически тождественна выращиванию плодов и сбору всего, что растёт, созревает и формирует основу будущего урожая.
Этнографами собрано великое множество материалов, посвящённых особенностям празднования Зелёных святок в различных регионах. Отсылая заинтересованных к специальной литературе, нам стоит остановиться лишь на некоторой части этих материалов, которые пригодятся для дальнейших рассуждений.
В различных регионах Восточной Европы один из дней Троицкой недели обычно считался днём Воды. Часть ритуальных действ, как правило, проводилась вблизи природных открытых водоёмов или источников.
Семик можно рассматривать как преддверие Купалы, это не единственный крупный народный праздник годового цикла, который «не вписывается» чётко в солнечный год, явно семиковые по ритуальному смыслу события растянуты с конца мая до конца июня. Надо думать, причина в подвижном характере Пасхи: нечто подобное мы видим и перед ней, когда вся древняя восточнославянская обрядность февраля – марта оказалась разрушена, и единый в прошлом праздничный комплекс перемещался так, что большинству авторов и в голову не приходит проводить параллели между, скажем, западноевропейскими карнавалами и русской Масленицей. А ведь, по сути, перед нами один и тот же праздник, связанный со сходными природными явлениями и, возможно, некогда тяготевший к близкой дате. Ныне это совсем не так, да и перед этим народы Западной и Восточной Европы жили хоть и не изолированно, но в разных условиях.
В Троицко-Купальском цикле при всём радостном и буйном до разнузданности характере обрядности этого времени очень чётко выражена идея связи с предками. Она имеет весьма любопытную особенность: в этот день принято поминать всех усопших, в том числе и тех, которые умерли неправильной (с точки зрения обычая) смертью, даже самоубийц – так называемых «заложных» покойников. Поминальный день Семиковой недели тесно связан и с образом русалок, в котором одни склонны видеть воплощения духов природы, а другие – души предков. Отсюда и всю неделю нередко называют Русальной, причём упоминание о ней имеется ещё в Лаврентьевской летописи под 1068 годом: «Дьявол льстить, превабляя ни от Бога трубами и скоморохы, гусльми и русальи».
Зелёные святки. Лубок
На деле в представлениях славян такой разницы между духами природы и духами предков, возможно, не было вовсе – по крайней мере, на раннем этапе развития славянского язычества.
А что можно сказать о празднике летнего солнцестояния? Он для нас не менее важен, и сейчас мы объясним, почему именно. Обычно принято считать, что собственно праздник летнего солнцестояния у восточных славян-язычников назывался Купала, но это расхожее мнение не вполне справедливо.
Точное древнейшее название праздника нам неизвестно, а летописные упоминания Купалы/Купала/Купало в этом отношении противоречивы. То ли идол, то ли собственно праздник, о боге речь до позднего времени не идёт… В целом божество Купала, вероятнее всего, есть порождение книжных измышлений конца XVIII – начала XIX века. Народно-христианская традиция говорит о дне Ивана Купала. Известный своей склонностью видеть едва ли не во всех славянских обычаях нечто воспринятое из Ветхого или Нового Завета доктор исторических наук В. Я. Петрухин считает праздник полным заимствованием. «Ну дык куда уж нам, лапотникам примитивным», – так и хочется сказать…[106] Купалой называют день летнего солнцеворота у украинцев, а также на юге России. Но немногие вспоминают, что изрядная часть белорусских и русские северные и северо-западные регионы такого названия почти не знают (за редким исключением). Зато здесь известен Ярилин день. При этом обрядовая составляющая праздника также несколько отличается от «южнорусского» Купалы, сохраняется лишь аналогичный обрядовый минимум. Так называют инвариантный блок обрядов, без которого ритуал не может существовать как цельный символический, ритуальный текст, нечто единое и логически осмысленное[107].
В связи с Александровой горой и Синь-Камнем упоминаются обряды именно весенне-летнего Троицко-Купальского цикла. Вспомним, что говорят о празднованиях у камня первоисточники и исторические исследования.
«“Житие”, повествующее о пребывании преподобного Иринарха в Никитском монастыре в 1609 г., говорит о массовом характере сборищ у Синего камня. О том же свидетельствует и донесение пустынника Памфила псковскому наместнику в XVI в.: “Егда бо приидет самый праздник, тогда во святую ту нощь мало не весь град возмятется, в селах возбесятся, в бубны и сопели и гудением струнным, плесканием и плясанием…”»[108]
Сделанное пустынником описание весьма точно передаёт дух и общенародный характер празднования летнего солнцеворота. Праздновали действительно шумно и буйно, наполняя гулянья весьма скабрезными шутками и песнями.
«Ещё же мнози от неразумения простая чадь православных християн во градех и в селех творят еллинское бесование, различныя игры и плескание против праздника рождества великого Ивана Претечи в нощи и на самый праздник в весь день и нощь. Мужи и жены, и дети в домех, и по улицам обходя, и по водам глумы творят всякими игры и всякими скомрашствы, и песньми сатанинскими, и плясанми, и гусльми, и иными многими виды, и скаредными образовании, ещё же и пьянством» (Стоглав, гл. 92).
Стыдиться в действительности нечего, надо просто понимать: это были не пошлости ради пошлости, но магические действия. Обсценная лексика, откровенные эротические, почти порнографические сценки и прочие подобные забавы были совсем не тем же самым, как матерятся люмпенизированные гопники без роду без племени с пивом на детских площадках в наших городских дворах. Последние просто так думают и разговаривают.
В народной праздничной культуре ритуальный смех часто выступал в качестве оберега, а грубый эротизм, как предполагалось, играл всё ту же заклинательную роль. Это была репродуцирующая магия. Представляя откровенные сцены из интимной жизни, крестьяне действовали, руководствуясь классическим «подобное притягивает подобное». Грубо говоря, изобразим много бурного, похотливого секса – получим богатый урожай. По сути, это заклинания, ворожба, цель которой заключалась в обеспечении выживания семьи, общины. Да и не было ничего особо скрытого в маленьких тесных избах, часто – полуземлянках, которые стояли совсем близко друг к другу в средневековых русских деревнях. Все всё знали. Как и сейчас в деревнях все всё про всех знают. Неужели не сталкивались?
Традиции купальских праздников просто основаны на другой логике и другой морали. Кое в чём эта логика и мораль честнее наших, современных. Благодаря им мы и стои́м, по большому-то счёту.
Итак, Ярилин день – день, когда тот самый, весьма неприличный по меркам христианской религиозной и светской морали персонаж умирал и был погребаем в земле или в воде.