На самом деле они и не могут отказаться от власти. Или, в переводе на объективный язык: нынешнее советское общество не может обойтись без государства, ни даже – в известных пределах – без бюрократии. Но причиной этому являются отнюдь не жалкие остатки прошлого, а могущественные тенденции и силы настоящего. Оправдание существования Советского государства как аппарата принуждения заключается в том, что нынешний переходный строй еще полон социальных противоречий, которые в области потребления – наиболее близкой и чувствительной для всех – имеют страшно напряженный характер и всегда угрожают прорваться отсюда в область производства. Победу социализма нельзя поэтому назвать еще ни окончательной, ни бесповоротной.
Основой бюрократического командования является бедность общества предметами потребления с вытекающей отсюда борьбой всех против всех. Когда в магазине товаров достаточно, покупатели могут приходить, когда хотят. Когда товаров мало, покупатели вынуждены становиться в очередь. Когда очередь очень длинна, необходимо поставить полицейского для охраны порядка. Таков исходный пункт власти советской бюрократии. Она «знает», кому давать, а кто должен подождать.
Повышение материального и культурного уровня должно бы на первый взгляд уменьшать необходимость привилегий, сужать область применения «буржуазного права» и тем самым вырывать почву из-под ног его охранительницы, бюрократии. На самом же деле произошло обратное: рост производительных сил сопровождался до сих пор крайним развитием всех видов неравенства, привилегий и преимуществ, а вместе с тем и бюрократизма. И это тоже неслучайно.
В первый свой период советский режим имел, несомненно, гораздо более уравнительный и менее бюрократический характер, чем ныне. Но это была уравнительность всеобщей нищеты. Ресурсы страны были так скудны, что не открывали возможности для выделения из массы населения сколько-нибудь широких привилегированных слоев. В то же время «уравнительный» характер заработной платы, убивая личную заинтересованность, превратился в тормоз развития производительных сил. Советское хозяйство должно было из своей нищеты подняться на несколько более высокую ступень, чтоб стали возможны жировые отложения привилегий. Нынешнее состояние производства еще очень далеко от того, чтоб обеспечить всех всем необходимым. Но оно уже достаточно, чтобы дать значительные привилегии меньшинству и превратить неравенство в кнут для подстегиванья большинства. Такова первая причина того, почему рост производства усиливал до сих пор не социалистические, а буржуазные черты государства.
Но это не единственная причина. Наряду с экономическим фактором, диктующим на данной стадии капиталистические методы оплаты труда, действует параллельно политический фактор в лице самой бюрократии. По самой сути своей, она является насадительницей и охранительницей неравенства. Она с самого начала возникает как буржуазный орган рабочего государства. Устанавливая и охраняя преимущества меньшинства, она снимает, разумеется, сливки для себя самой. Кто распределяет блага, тот никогда еще не обделял себя. Так из социальной нужды вырастает орган, который перерастает общественно необходимую функцию, становится самостоятельным фактором и вместе с тем источником великих опасностей для всего общественного организма.
Социальный смысл советского Термидора начинает вырисовываться перед нами. Бедность и культурная отсталость масс еще раз воплотились в зловещей фигуре повелителя с большой палкой в руках. Разжалованная и поруганная бюрократия снова стала из слуги общества господином его. На этом пути она достигла такой социальной и моральной отчужденности от народных масс, что не может уже допустить никакого контроля ни над своими действиями, ни над своими доходами.
Мистический на первый взгляд страх бюрократии перед «спекулянтиками, рвачами и сплетниками» находит, таким образом, свое вполне естественное объяснение. Не будучи еще способно удовлетворять элементарные нужды населения, советское хозяйство порождает и возрождает на каждом шагу спекулянтские и рваческие тенденции. С другой стороны, привилегии новой аристократии пробуждают в массе населения склонность прислушиваться к «антисоветским сплетникам», т. е. ко всякому, кто хотя бы шепотом критикует произвольное и прожорливое начальство. Дело идет, таким образом, не о призраках прошлого, не об остатках того, чего больше нет, словом, не о прошлогоднем снеге, а о новых могущественных и постепенно возрождающихся тенденциях к личному накоплению. Первый, пока еще очень скудный, прилив благосостояния в стране именно вследствие скудости своей не ослабил, а усилил эти центробежные тенденции. С другой стороны, возросло одновременно стремление непривилегированных дать по рукам новой знати. Социальная борьба снова обостряется. Таковы источники могущества бюрократии. Но из тех же источников вырастает и угроза ее могуществу.
Глава 6Рост неравенства и социальных антагонизмов
Нужда, роскошь, спекуляция
Начав с «социалистического распределения», советская власть оказалась вынуждена в 1921 г. обратиться к рынку. Крайнее напряжение средств в эпоху первой пятилетки снова привело к государственному распределению, т. е. к повторению опыта военного коммунизма на более высокой основе. Однако и эта основа оказалась еще слишком недостаточна. В течение 1935 г. система планового распределения снова уступает место торговле. Так, двукратно обнаруживается, что жизненные методы распределения продуктов зависят больше от уровня техники и наличных материальных ресурсов, чем даже от форм собственности.
Повышение производительности труда, в частности через сдельную плату, обещает в перспективе увеличение товарных масс и снижение цен, следовательно, повышение уровня жизни населения. Но это только одна сторона дела, которая, как известно, наблюдалась и при капитализме в эпоху его подъема. Общественные явления и процессы надо, однако, брать в их связи и взаимодействии. Повышение производительности труда на основах товарного оборота означает в то же время рост неравенства. Подъем благосостояния командующих слоев начинает далеко обгонять подъем жизненного уровня масс. Рядом с повышением государственного богатства идет процесс нового социального расслоения.
По условиям повседневной жизни советское общество уже сейчас делится на обеспеченное и привилегированное меньшинство и прозябающее в нужде большинство, причем на крайних полюсах неравенство принимает характер вопиющих контрастов. Продукты, предназначенные для широкого обихода, несмотря на высокие цены, по правилу – крайне низкого качества, и чем дальше от центров, тем труднее их достать. Не только спекуляция, но и прямое воровство предметов потребления принимают в таких условиях массовый характер, и если до вчерашнего дня они дополняли плановое распределение, то сегодня они служат коррективом к советской торговле.
«Друзья» СССР имеют профессиональную привычку собирать впечатления с закрытыми глазами и с ватой в ушах: полагаться на них нельзя. Враги распространяют нередко злостную клевету. Обратимся к самой бюрократии. Так как она сама себе, во всяком случае, не враг, то ее официальные самообличения, вызываемые всегда какими-либо неотложными практическими потребностями, заслуживают несравненно большего доверия, чем более частые и шумливые самовосхваления.
Промышленный план 1935 г., как известно, перевыполнен. Но в отношении жилищного строительства он выполнен всего лишь на 55,7 %, причем медленнее, хуже и неряшливее всего идет строительство домов для рабочих. Что касается колхозников, то те живут по-прежнему в старых избах с телятами и тараканами. С другой стороны, советская знать жалуется в печати на то, что не во всех заново выстроенных для нее домах имеются «комнаты для домашней работницы», т. е. для прислуги.
Каждый режим находит свое монументальное отражение в строительстве и архитектуре. Для нынешней советской эпохи характерны многочисленные Дворцы и Дома советов, подлинные храмы бюрократии, иногда стоимостью в десятки миллионов рублей, дорогие театры, дома Красной армии, т. е. военные клубы, главным образом для офицерства, роскошные метрополитены – для платежеспособных, при чрезвычайном и неизменном отставании строительства рабочих жилищ, хотя бы казарменного типа.
В области перевозки государственных грузов по железным дорогам достигнуты серьезные успехи. Но простой советский человек от этого выиграл очень мало. Бесчисленные приказы главы ведомства путей сообщения снова и снова вопиют «об антисанитарном состоянии вагонного парка и пассажирских зданий», о «возмутительных фактах бездействия в деле обслуживания пассажиров в пути», о «большом числе злоупотреблений, воровства и жульничества с проездными билетами… сокрытия свободных мест и спекуляции ими, взяточничества… хищения багажа на станциях и в пути». Такие факты «позорят социалистический транспорт». На самом деле они считаются уголовными преступлениями и на капиталистическом транспорте. Повторные жалобы красноречивого администратора безошибочно свидетельствуют о крайней недостаточности транспортных средств для потребностей населения, об острой нужде в тех продуктах, которые транспорт перевозит, и, наконец, о циничном пренебрежении к простому смертному со стороны железнодорожных, как и всяких других властей. Себя самое бюрократия умеет прекрасно обслуживать и на земле, и на воде, и в воздухе, о чем свидетельствует большое число советских салон-вагонов, специальных поездов и пароходов, все больше заменяемых, впрочем, лучшими автомобилями и самолетами.
Характеризуя успехи советской промышленности, ленинградский представитель ЦК Жданов при аплодисментах со стороны непосредственно заинтересованных слушателей обещал, что через год «наши активисты будут приезжать на заседания не на нынешних скромных “Фордах”, а на лимузинах». Советская техника, поскольку она обращена лицом к человеку, направляет свои усилия прежде всего на удовлетворение повышенных потребностей избранного меньшинства. Уличные трамваи – там, где они есть, – по-прежнему переполнены до удушья.