— Обзор включен, — говорит один из людей, сидящих за столом в диспетчерской.
На мониторе, висящем над головой Дэвида, появляется карта. Она целиком покрыта светящимися пятнами розового, красного и темно-малинового оттенков.
— Так выглядело наше государство до войны, — произносит Дэвид, — а так — после…
Огоньки меркнут, разноцветные участки — сжимаются, как высыхающие на солнце лужицы. Я понимаю, что красные огоньки — это люди: они исчезали и их огни гасли. Мой ум отказывается осознать подобное количество жертв.
— Когда война закончилась, народ потребовал окончательного решения проблемы. Тогда и создали Бюро Генетической Защиты. Вооружившись научными знаниями, бывшими на тот момент в распоряжении правительства, наши предшественники осуществили эксперимент, призванный помочь восстановить код человека в его первозданном виде. Они призвали генетически поврежденных сдаться на милость Бюро.
На длительное время людей разместили в специальных зонах, снабдив сыворотками, чтобы помочь контролировать свое общество. И начали ждать, чтобы произошли мутации, вследствие которых должны были появиться люди с восстановленной генетикой. Или, как вы их называете… дивергенты.
Теперь я получила простой ответ на долго мучивший меня вопрос: оказывается, мои гены просто-напросто исцелились. Чистые они. Узнав правду, я должна была почувствовать облегчение. Но я лишь замечаю, как будто что-то выключилось, перестало зудеть в глубине моего мозга. Получается, что я «исцеленная».
Я начинаю задыхаться по мере того, как знание проникает в мои ум и сердце, слой за слоем, снимая покров тайны. Прикасаюсь к груди, чтобы унять сердцебиение и попытаться успокоиться.
— Ваш город является одним из экспериментальных центров генетического исцеления. На сегодняшний день он наиболее успешен по сравнению с другими. Я имею в виду, конечно, разделение на фракции, — Дэвид горделиво улыбается.
Значит, нам указывали, как поступать. Дэвид и все остальные смоделировали наш мир, без нашего ведома.
— Наши предшественники обнаружили, что генетической коррекции было недостаточно. Фракции стали попыткой включить в эксперимент систему воспитания. Новый общественный строй, в сочетании с генной модификацией, был определен как лучшее решение поведенческих проблем.
Дэвид смотрит на нас, и его улыбка исчезает. Я не знаю, чего он ожидал. Что мы ласково похлопаем его по плечу в ответ? После паузы он продолжает:
— Позже фракции были введены в качестве основного элемента в большинстве наших центров. В данный момент в трех из них они до сих пор существуют. Мы немало сделали, чтобы наблюдать за вами, защитить вас и учиться у вас.
Кара проводит руками по волосам, как будто поправляя выбившиеся пряди, и осведомляется:
— Значит, когда Эдит Прайор утверждала, что мы должны найти причину возникновения дивергентов и сбежать из города, это было…
— Наименование «дивергенты» мы даем тем, кто достиг приемлемого уровня генетического выздоровления, — объясняет Дэвид. — Мы хотели, чтобы руководители вашего города поняли данный расклад. Увы, лидер эрудитов начал охоту на них. Вопреки всему, что говорила Эдит, мы никогда не хотели сформировать из дивергентов армию. На самом деле мы не ждем от вас никакой помощи. Нам нужно, чтобы ваши здоровые гены были переданы будущим поколениям.
— То есть, если ты не дивергент, ты — больной? — бормочет Калеб в ужасе.
Не думала, что когда-нибудь увижу Калеба на грани истерики, но сейчас он, похоже, расплачется. «Тише», — повторяю я себе снова и делаю глубокий медленный вдох.
— К сожалению, — уточняет Дэвид. — Все не-дивергенты имеют генетические повреждения. Но для нас это стало сюрпризом. Ведь в итоге мы обнаружили, что коррекция поведения в вашем городе оказалась эффективной. Прежде это рассматривалось нами как единственное средство спасения. Иногда вообще неясно, имеет ли человек из вашего города здоровые гены или изменения связаны с воспитанием.
— Я не дурак, — подает голос Калеб. — Вы утверждаете, мои предки были искусственно изменены, чтобы стать умнее, поэтому я, их потомок, не умею сострадать. Таким образом, я и другие люди, чьи гены были изменены, ограничены в своих возможностях. Тогда как дивергенты — нет.
— Правильно, — кивает Дэвид.
Калеб смотрит на меня, и я не отворачиваюсь. Значит, причиной предательства Калеба стали его поврежденные гены? Странно…
— Сами по себе гены — еще не все, — вмешивается Амар. — Люди всегда имеют выбор. Вот что важно.
Я вспоминаю нашего отца, прирожденного эрудита, человека, который не мог не быть умным. Выбрав свою фракцию, он начал пожизненную борьбу против своей природы и, в конечном счете, ее победил. Он воевал с самим собой так же, как и я. Внутренняя борьба не может быть продуктом мутаций, скорее это — универсальное человеческое свойство.
Смотрю на ссутулившегося Тобиаса. Он совершенно обессилел, кажется, вот-вот упадет в обморок. Он не одинок. Такая же реакция у Кристины, Питера, Юрайи и Калеба, нахмурившейся Кары. Они ошеломлены.
— Это долгий разговор, — говорит Дэвид.
Кристина, стоящая рядом со мной, фыркает.
— А вы провели бессонную ночь, — невозмутимо заканчивает фразу Дэвид. — Сейчас я проведу вас туда, где вы сможете поесть и отдохнуть.
— Минуточку, — восклицаю я.
Я думаю о фотографии, лежащей в моем кармане, и о том, что Зоя знала мое имя.
— Вы сказали, что наблюдаете за нами. Каким образом, позвольте спросить?
Зоя поджимает губы. Дэвид молча кивает одному из людей, сидящих позади него. Экраны разом включаются, на каждом из них появляется изображение, транслируемое из различных мест в городе. Я вижу штаб лихачей, Супермаркет Безжалостности, парк Миллениум, Хэнкок-билдинг и Втулку.
— Вы ведь знали, что лихачи следят за городом с помощью видеокамер, — поясняет Дэвид. — У нас есть доступ к их каналам информаций.
Точно, нам надо отсюда сматываться.
Дэвид ведет нас к контрольно-пропускному пункту. Мы проходим через сканер, разбираем свое оружие. Всю свою жизнь за мной наблюдали. Когда я была маленькой, мои первые шаги и первые слова, мой первый день в школе и первый поцелуй. И когда на меня напал Питер, а мою фракцию превратили в армию, и когда умерли мои родители. Единственное, что удерживает меня от бегства, это фотография. Я не могу покинуть этих людей, не выяснив все, что они знают про мою маму.
Дэвид приводит нас в помещение с ковровым покрытием и расставленными везде растениями в горшках. Обои старые и пожелтевшие, по углам они отстают от стен. Следующая комната имеет высокие потолки и деревянный пол. Тепло светятся желто-оранжевые лампы, и в два ряда стоят складные кровати, в изголовьях которых находятся тумбочки. Здесь большие окна, занавешенные элегантными шторами. Но когда я подхожу к ним поближе, становится заметно, что они изношены и потрепаны по краям.
Дэвид говорит, что прежде эта часть здания Бюро являлась отелем, туннелем, связанным с аэропортом, а данное помещение было банкетным залом. В очередной раз он произносит слова, которые мы не понимаем:
— Вот ваше временное пристанище. Как только вы решите, что делать дальше, мы переселим вас в другие места, на территории самого Бюро или где-нибудь еще. Зоя проследит, чтобы вы хорошо устроились, — произносит он. — А я завтра вернусь.
Тобиас расхаживает взад-вперед и грызет ногти. Никогда прежде не замечала за ним подобной привычки. Возможно потому, что не видела его раньше в таком нервном состоянии. Я понимаю, что должна остаться, но мне немедленно нужно выведать информацию о моей матери.
Мчусь по коридору за Дэвидом. Нагоняю его. Он стоит и потирает шею.
— Салют, — говорю я, — меня зовут Трис. Мне кажется, вы были знакомы с моей матерью.
Он вздрагивает от неожиданности, потом улыбается. Скрещиваю руки на груди. Сейчас я чувствую себя так же, как в тот момент, когда Питер сдернул мое полотенце во время посвящения в лихачи. Он выставил меня напоказ. Я жутко рассердилась и еще больше смутилась. Может, несправедливо, вываливать все на Дэвида, но я ничего не могу с собой поделать. В конце концов, он — лидер организации.
— Здравствуй, Трис, — отвечает он.
Я крепко обхватываю себя за плечи.
— Мне нужно узнать о моей матери. Зоя дала мне ее фото, и я подумала, что вы могли бы помочь.
— Можно мне посмотреть?
Достаю снимок из кармана и протягиваю ему. Он осторожно разглаживает карточку кончиками пальцев, и странная улыбка озаряет его лицо. Он будто ласкает изображение глазами. Я же топчусь рядом, чувствуя, что вторглась во что-то очень личное.
— Она приезжала к нам однажды, — говорит он. — Прежде, чем стать матерью.
— Что значит приезжала? — удивляюсь я. — Она — одна из вас?
— Да, — кивает Давид. — Она родилась здесь. Мы отправили ее в город, когда она была молодой девушкой, чтобы решить проблему, возникшую при проведении эксперимента.
— Значит, она была в курсе, — изумляюсь я.
Дэвид выглядит озадаченным.
— Ну, конечно.
Судорога пробегает по моему телу, словно я нахожусь под действием яда. Нет, не яда — а настоящей лжи.
— Она знала, что вы постоянно наблюдаете за нами… Вы видели, как умирала она и мой отец и как все начали убивать друг друга! Почему вы никого не отправили в город? Вы просто фиксировали ваши дурацкие наблюдения?
— Трис…
Он пытается обнять меня, но я отталкиваю Дэвида.
— Не произносите мое имя вслух.
По-прежнему дрожа, я возвращаюсь в комнату.
Там все вроде бы мирно. Каждый выбрал себе кровать и разложил свои вещи. Приваливаясь к стене рядом с дверью, я тру вспотевшие ладони о штаны. Похоже, никто из наших еще не оправился. Питер лежит на постели, отвернувшись от всех. Юрайя и Кристина вполголоса разговаривают. Калеб массирует себе виски. Тобиас продолжает расхаживать и грызть ногти, а Кара молчит. Впервые с тех пор, как я встретила ее, она выглядит расстроенной. Даже ее броня оказалась пробитой. Сажусь на раскладушку против нее.