обное действие будет расцениваться с нашей стороны, как отмена завещания. Ответственность за тайну завещания несет лицо, его удостоверяющее, нотариус или заместитель с ограничено по времени действующим приказом. Наказание за разглашение до и после смерти завещателя — казнь. Даже если вы не отменили завещание. В случае вашей кончины нотариус, на чье имя, в том числе, арендована ячейка, или которому перешел архив, направляет сведения о нем вашему душеприказчику.
— У вас есть образцы подобных завещаний?
Меня не спрашивали, ко мне требовательно протянули руку с длинными пальцами.
— Да, одну секунду, — выудив симкол, я вложила его в ладонь Советника, по возможности, стараясь не дотронуться до нее. Мне казалось, она тоже же обжигающе-холодная, как и его глаза.
— Проецирование текста на бумагу возможно?
— Только в отношении информации, которую вы завещаете.
— Почему?
— Это сделано для изобретателей и писателей, считающих, что они не успеют оформить патент или авторское право при жизни, передача информации в таких случаях в письменном виде весьма проблематична ввиду объема.
— Но вы все равно читаете это! — усмехнулся Советник.
— Не я, а удостоверяющее лицо, — парировала я.
— Цена вопроса?
— 20 рю, если вы совершаете данное действие в офисе нотариуса.
— Это неприемлемо. Я как раз и хочу снизить максимально лишние уши и глаза. Флаер заберет вас завтра, откуда скажете. Удостоверить хочу дома, и удостоверять будете вы. Решите вопрос с приказом. Завтра в одиннадцать. Текст я подготовлю к вашему прибытию. Всего доброго, сира Ру-э.
Один из двухсот десяти великих встал и направился к двери. А я тихо спросила, но тишина кабинета мой голос будто усилила.
— В одиннадцать чего?
— Утра, конечно, — пришла насмешка от двери.
Попрощавшись с генералом, я отбыла в офис ругаться, на чем свет стоит, с шефкой. Это выглядело приблизительно так.
— За что же вы так с верным рабом вашим, верой и правдой на вас трудившимся столько долгих лет?
Оставшись без ответа на свои стенания, зато получив конверт, ключ от ячейки и временные рамки приказа на подпись, улетела к себе. С горя хотелось выпить. Но я решила дождаться завтра и со спокойной совестью отметить три месяца, как живу одна, без Каро, решив изменить свою жизнь.
Я расслабилась по настоящему, давно такого не было. Девчонки, отчаянно перебивая друг друга, рассказывали о мужчинах, карьере, проблемах, шутили. А я была счастлива. Праздник трех месяцев без корван. Каро был моей личной, красивой мечтой, но у нее «хеппи-энда» не предвиделось, и я это знала, но закрывала глаза, надеясь, что вселенная изменится.
Мы с подружками виртуально чокнулись. Музыка тихо, но бодренько зазвучала, и я закружилась с пустым бокалом, который опрокинула, даже не заметив. Представилась малышка-корван, которая в один из дней разделит с Каро его жизнь, его жилище и Кота. Опять стало больно, хотя, нет, не больно, скорее тоскливо. Тоска похожая на ту, что ощущаешь, когда смотришь в иллюминатор сталтера, удаляющегося от планеты, где тебе было хорошо. И ты понимаешь, что уже не вернешься сюда, а если и вернешься, тех чувств уже не будет.
Девочки о чем-то спорили, я упустила нить, когда позвонили в дверь. Пиццу развозили креи, а им по барабану кто и как выглядит! Очень правильная раса! Я проследовала к двери в короткой сорочке, которая даже не прикрывала трусики, зато с отличными чаевыми. Дверь отъехала и, собственно, я вместе с ней.
В тускло освещенном коридоре моей новостройки возвышался Атолии. Клянусь Богом, я пыталась хоть что-то сделать: одернуть не в меру короткую сорочку, отодвинуть за пределы его взгляда пустой бокал, перестать чувствовать себя с какого-то перепугу виноватой, испариться. И оторвать от него взгляд тоже пыталась. Только все было безуспешно.
Он в один шаг оказался так близко. Мне показалось даже, что мы оба шагнули друг другу. Я, видимо, за тем, чтобы трусики не видно было, а он… Его руки жестко зафиксировали мою талию. Большие и сильные руки. А губы точно знали, что делать, как и все остальное. А алкоголь в моей крови вообще был самым гениальным. Я на краткий миг пришла в себя, когда обхватила его талию ногами. Ему не составляло никакого труда идти, причем, он безошибочно знал куда, снимая с себя пиджак, а мне целовать солоноватую кожу уитримана, вдыхая его запах, смесь горячей кожи и чуть тяжеловатого парфюма, но запах был такой, что захотелось оказаться под ним, целовать, раболепствовать.
И эта ночь была потрясающей. Почти выпитая бутылка вина помогла забыть, кто передо мной, наслаждаясь умелым и сильным мужчиной другой расы, с которой у меня не было столь близких знакомств.
Проснулась утром от тихого постанывания датчика. Тусклый свет лился сквозь затемненные стекла огромного окна спальни.
Что-то не так! Голова была абсолютно пустой. Так, сегодня воскресенье, моя смена. А еще надо слетать к Леджу в УИБ, очень надо. Советник спит на моей подушке… О Господи, это был не сон?
Он спал на боку лицом ко мне. Я замерла, рассматривая упрямое лицо, совершенно не понимая, что теперь делать. Тихо выбравшись из-под одеяла, захватив одежду, выскользнула из спальни, очень радуясь тому факту, что ванная располагалась в коридоре. Это были самые скоростные сборы в истории. Еще более скоростная уборка гостиной и кухни. Мгновенное опрокидывание обжигающего кофе в желудок.
Мужчина продолжал сладко спать, откинувшись на спину, когда я, обозначив для системы пребывание постороннего и прихватив планшет с симколами, выскользнула в коридор, нос к носу столкнувшись с двумя огромными квадри с непроницаемыми выражениями на лицах. А вот мне так не повезло, я почувствовала, как щеки залились краской.
На работу пребыла в состоянии «Да, что такого страшного произошло? Ну, переспала я с Советником. Точнее, он со мной переспал. Ну, захотелось королю разбавить свой уитриманский секс человечкой!»
Шефкой сегодня была я. Сразу проследовав в начальственный кабинет, постаралась погрузиться в работу, и если бы не подробности ночи, которые бессовестно всплывали в памяти, я бы уже успокоилась.
Идри и Санура засекли мое состояние. Но говорить им о том, что произошло, я не могла. Никому… не могла. Пусть все это считается сном. Меньше остальные знают, я крепче сплю.
Я тогда все же удостоверила завещание. Ничего предосудительного в нем не было. Обычно «раскидывание» имущества между неизвестными мне лицами. Одно лицо я, правда, знала, точнее, слышала — Амир Атолии, племянник Советника, собственных детей у завещателя не было, хотя, какие его годы. Ему сорок шесть. По уитриманским меркам мужчина в самом начале возраста самого расцвета сил.
На работе я засиделась почти до одиннадцати, успев переделать то, до чего руки месяц не доходили, и даже начать статотчет. И лишь в десять минут двенадцатого флаер-такси с усталым водителем-человеком понес меня домой, где ждали гулкая пустота и не заправленная постель.
Вздохнув с облегчением и поняв, что весь день провела на кофе и чае, пошла на кухню, заваривать кашу в стаканчике. Планшет засиял, выдав театральный помост, на котором разворачивалась сцена из древней пьесы нашей расы, о том, как люди любили, страдали, верили. Как мало изменилось в мировоззрении за последние тысячи лет! Мы все также ищем свою половинку, себя самих, место в этом мире, только, кажется, стало это гораздо сложнее, так сильно увеличился этот самый мир. Легкий отголосок тоски непрошеным гостем прошмыгнул в сердце. Так мы и не научились управлять своей «химией».
На этой усталой ноте я, прибравшись на кухне, пошла спать, заскочив в душ на минутку. Уснула мгновенно. Сны верткими змейками ускользали, мелькали размытыми образами, погружаясь во тьму. Из очередной попытки ухватить призрачное видение меня выдернуло оповещение системы о посетителе. Час ночи! Неужели? Я, завернувшись в одеяло и потянув его, как шлейф, за собой пошла к двери. За которой стоял Каро, пахнущий ночью и алкоголем. Хотя по виду пьян он не был.
Три месяца назад я больше не смогла себя обманывать. Особенно, после ужина с его родителями во время их очередного визита к сыну, на который меня пригласили в качестве друга. Его мать притащила троюродную племянницу — «сладкомордашковую» корван с неистребимым чувством собственной неотразимости. Каро улыбался, сжимая мою руку под столом, но молчал. Промолчал о нас.
После отъезда его родителей, обратно в его апартаменты я уже не вернулась. Он, кажется, воспринял это спокойно. Я уже неоднократно к этому подводила. Были больно и пусто, ведь мы вместе были больше четырех лет.
И вот он стоял передо мной. Родной, близкий, но уже не мой.
— Я войду? — голос его звучал глухо.
Отодвинулась, пропуская его в дом. В прихожей он замер, ожидая, пока закрою дверь, и последовал за мной в кухню, освещенную лишь иллюминацией города, создающую приятные сумерки.
Сев на стул, он напряжено следил за тем, как я поставила две чашки в кофе-машину, все еще кутаясь в одеяло. Кофе быстро сварился, заполняя комнату ароматом терпкости и грусти. Мы ведь с ним часто сидели на кухне, до утра обсуждая что-нибудь, играясь, играя, любя. Я поставила перед ним чашечку, и, захватив свою, заняла место за крохотным столиком напротив. Это был наш ритуал. Какой наш?!
— Что-то случилось? — первой нарушила я тишину.
— Дит, — он напрягся. — Я тут подумал… Ты говорила о том, что ребенка хочешь… Что тебе нужна семья…
Я посмотрела в глаза корван, если честно, не понимая, к чему он клонит. Или очень хорошо понимая.
Три месяца назад он прошептал, что не готов. Не готов к ребенку, не готов быть в оппозиции собственной семье, потому что брак с человечкой для его родителей, оказывается, проблема. Причем, Каро ни в коем случае не был маменькиным сынком. Он тридцать лет, как жил один, фактически с момента поступления в академию на Нейтисе. Но родителей корван безумно любил и не хотел расстраивать. Похвальное чувство для сына. Я не могла обвинить его в этом. Я свою маму тоже любила, как и сестру с братом, а еще я любила себя, и свою семью тоже хотела. Посему, поцеловав корван в щеку, ушла. Мы больше не звонили друг другу и не встречались. Его друзья, которые в какой-то момент стали моими и мои друзья, ставшие его, старались нас не пересекать. Но иногда мелькал улыбающийся Каро на снимках в профилях подруг в обнимку с той самой обаяшкой на курорте или вечеринке.