Слава Свету, мама с папой у меня понимающие. Когда раскрасневшаяся я под руку с капитаном зашла в дом, заметила лишь улыбку мамы и взгляд отца, в котором не читалось осуждение.
Нас уже ждал обед, который по случаю моего приезда приготовила мама. Стар прекрасно знал, чем ему это грозит в кругу моей семьи, но сбегать не собирался. В итоге обычный прием пищи превратился в застенки человеческой инквизиции. Мама с папой вовсю допрашивали моего мужчину, тот предельно честно отвечал, а я сидела, спрятавшись за стакан с маминым морсом, чтоб хоть глуповато-счастливая улыбка не так в глаза бросалась.
— Я так понимаю, Стар-тик, вы решили все делать так, как и положено. А то, в последнее время многие отказываются от традиций, — строго проговорил отец, хотя, по нему было видно, что маг ему понравился серьезностью, уверенностью.
— Да, сир Варрик. Рива мне очень дорога и мне бы не хотелось, чтобы она могла неправильно истолковать мои намерения в отношении нашего будущего.
Вот же ж! Тресните меня кто-нибудь по голове. О свет, я еще краснеть сейчас начну!
— Дочь? — родители вместе со Старом многозначительно посмотрели на меня.
— А… Конечно, для меня это так же важно, и я ответила согласием. Однако, пока мы находимся в статусе куратор — курсант, мы официально о чем-либо объявить не можем.
— Понимаю, это правильно. Но самое главное, что ваше решение обоюдное и добровольное.
Дальше его бесстыжее тренерство начало расхваливать меня, покоряя этим родителей, и без того радостных, что на голову их непутевой дочери свалилось такое серьезное счастье. Рудик то уже был женат, ну вот и дочь пристроили! И за кого!
Через три часа флаер Стара скрылся вдали, оставив горячий тренерский поцелуй и предложение для меня и родителей посетить его дом послезавтра.
Ина.
Каникулы в этот раз, были безрадостными, все, что можно, было против меня. Особенно Рива и Стар, мне настолько глубоко затронул их никак не начинающийся роман, что я саму себя страшиться начала. У них все было так легко, так просто и открыто, так искренне. Все обиды прощаются, когда есть взаимное желание быть рядом, развиваться, давать что-то друг другу, заботиться, а Стар заботился о ней. Когда нет лжи и тайн, и любимый не целует других по велению родственников. Настя была права. Они будут вместе. Пусть сама аркант еще до этого никак не дойдет.
А вот я, которая так стремилась сохранить и наладить отношения с Амиром, теперь о них устала.
Я очень надеялась, сначала, что он переборет обиду, потом, что добьется первого проекта, поста зама, что он, наконец, скажет о своих чувствах, потому что мои крепли день ото дня. Рива с Настей жутко ругались, заявив, что я сбрендила, и что на нем не сошелся свет клином, но я не могла переселить себя и посмотреть на кого-то другого. Настолько он был дорог мне. Но даже такая любовь без подпитки угасает, а еще, от того, что он на снимках в колонках светской жизни появлялся под руку с разными красавицами, потому что, то тут, то там, мелькали предположения о скорой помолвке.
Прошло слишком много времени, даже для уитримана, чтобы сказать, либо да, либо нет. И раз «да» не сказано, то надо смириться, что кроме дружбы у нас ничего не будет. И я решила смириться.
Помниться, мне попалась в галактинете статья какого-то сильно любившего поразмышлять журналиста. Он рассуждал о том, что же привнесли люди за триста с лишним лет в Федерацию. Статья начиналась весьма красочно и радостно, а заканчивалась паникой и страшными пророчествами.
Люди, по его словам, несли в себе что-то близкое каждой расе, и в то же время отличное ото всех. Незаметно поникая во все сферы жизни Федерации, они успели за триста лет сделать то, что тем же уитриманам не удалось и за шестьсот. А все потому, что мои сорасовцы принимали традиции других рас, а когда им начинали доверять, впускали их в круг, люди меняли все под себя, под свои традиции и устои, нравы и понятия. И мирно пасущимся, не привыкшим к подобному народам ничего не оставалось, как принимать правила игры. Они становились слишком зависимы от людей. Ведь за этот срок в Совете появилось больше тридцати советников-людей, за триста лет, на двести десять мест! Крупные компании, военные посты, все мягко перекочевывало в руки «новенькой расы». Люди покоряли, порабощали! Бояться надо людей, а не импартов, вопил каждой строчкой автор статьи.
Вопрошал поборник удаления людей от власти и о том, как же могли люди залезть в семейные устои? Ведь там, у каждой расы, царил свой особый порядок, правила. Большинству народов Федерации исконная людская Земля показалась бы раем, климатом, атмосферой, ведь остальным приходилось выживать в более суровых условиях, и в семье, в роду, в клане, не стоял вопрос о тонких чувствах, о романтике. И вот люди пришли, и что же? Молодежь тянется к человеческой расе, как мотыльки к огню. И обжигается, ведь там, где романтика, там ложь и игра, люди легко встречаются и легко расстаются, другим расам такое не под силу.
В общем, нес журналюга чушь несусветную. Но его явно не просто так не стерли с просторов галактинета любители скрытой цензуры, ведь высшие круги, в которых жил Амир, не допускали межрасовых браков, даже люди следовали пока этим правилам, и те, кто был при власти, сочетались браком лишь со своими.
В одном прав был журналист, мы живем чувствами больше других рас, мы верим в чудеса, в невозможное, в невероятное, наша надежда — это огромная вселенная. Но даже она имеет свойство разрушаться.
И в разрушении надежд у меня нашлись ярые помощники.
— Посетитель, — цифровой голос системы выдернул меня из задумчивого созерцания схем, которые набросала Рива.
Посетитель? Время за полночь.
— Статус?
Незамедлительный ответ.
— Сир Атолии, гость.
Амир? Этого быть не может. Я отложила планшет и, быстро подойдя к двери, нажала на рычаг запора.
Это, действительно, был сир Атолии, только не Амир. Передо мной стоял Советник от Алюры, Ниир Атолии. Тот, чьи снимки я рассматривала в статьях пару лет назад после достопамятного разговора с уитриманом на сталтере.
Он не спрашивал, можно ли войти, пролетев мимо меня в комнату и встав у окна, сложил руки на груди. Я первый раз так близко наблюдала Советника. Он был впечатляющ, выше Амира, то есть я ему ниже плеча гораздо, сразу зародилась мысль, а как с таким драться? Он был молод по их меркам, то есть около сорока пяти-пятидесяти, а уитриманы в среднем топчут землю лет эдак до ста двадцати. Короткие аккуратно уложенные волосы, хищник, он и есть хищник и на меня он смотрел, как на жертву. Я застыла на месте, не зная, как на это вторжение реагировать.
— Сира Маккой, не желаете закрыть дверь? — послушалось от окна.
Я вышла из ступора.
— Нет, не желаю, сир Атолии, вам еще уходить, — прошипела я, было страшно, но внутри клоколтал гнев.
— Судя по вашему тону нормального разговора не получится, — вздохнул мужчина.
— Не я врываюсь ночью в чужой дом без приглашения.
— Сира Маккой, как вы смотрите на ужин?
— Что? — я опешила.
— Я приглашаю вас поужинать со мной в хороший ресторан и обсудить несколько важных для нас с вами вопросов.
— Вы шутите?
— Итирина, я очень устал, я добирался на Алюру на двух военных судах, чтобы в кратчайшие сроки увидеться с вами.
— Со мной? Надеюсь, с Амиром все хорошо? — забеспокоилась я.
Ниир Атолии устало улыбнулся.
— Да, за это не переживайте, но я хочу, чтобы ему еще лучше было. И в этом, похоже, можете помочь только вы.
Заинтриговал, ничего не скажешь. Сердце вдруг наполнилось предвкушением, надеждой. Взяв личный датчик, я мотнула головой в сторону двери. Через пару минут мы погрузились в личный флаер Советника, а еще минуты через три, были в центре Зарьялы, на верхнем этаже одного из пятиста торговых и бизнес-центров. Я слышала об этом ресторане. Как говорят люди — клубный ресторан, вход в который только для своих.
Перед Советником распахнулись двери небольшого уютного зала, и он, даже не смотря в сторону появившегося метрдотеля, направился к одной из дверей, которая радушно перед ним открылась. Это был отдельный кабинет без окон, отделанный в темно-зеленых тонах. С черным импартовским столом и двумя стульями с высокими резными спинками и подлокотниками. Метрдотель отодвинул стул для меня, и пришлось принять предложение. Сам Советник сел напротив и возвестил: «Как обычно, и Сан-до», отослав бедного взмокшего уитримана кивком.
Атолии молчал, откинувшись в кресле и закрыв глаза. Я тоже к беседе не стремилась. Через минуту в кабинет вошел официант с подносом, на котором стояли два высоких фужера и бутылка, стеклянная, значит, очень дорогая. Подождав, пока вино, а это было именно оно, будет разлито по нашим бокалам и официант удалится, Советник одним глотком осушил бокал. Я брать свой не торопилась.
— Итирина, вы ведь понимаете причину нашей встречи? — начал Атолии, сузив глаза, от чего они стали сверкать, как сапфиры в неярком свете лапм.
— У нас с вами одна единственная точка соприкосновения — Амир.
— Да, Амир, — его голос вдруг потеплел, — я полагаю, не стоит ломать комедию и притворяться, что вы не в курсе наших с ним родственных связей. Амир молод и неопытен. Многие мои действия он истолковывает по-своему. Так что, возможно, в его глазах я выгляжу в крайне негативном свете. Однако, все что я делаю, только ради его блага. У него, как у вас, у людей это называется, светлая голова, по-моему. Вы — девушка не глупая, сами понимаете, что у него блестящее будущее, если он его не загубит своими руками.
Я продолжала молчать, но бокал взяла, надо было что-то подержать в руках.
— Я скажу вам честно, я понимаю чувства Амира по отношению к вам, вы имеете на него, на мой взгляд, огромное влияние. И мне бы хотелось, чтобы вы донесли до моего сына одну важную вещь.
— Амир мой друг, и он достаточно взрослый, чтобы сам принимать решения, тем более я не буду советовать того, что не понимаю или не принимаю.