Опытных ходоков Хаунд не наблюдал, если не считать, как ни странно, двух почти сестер девок-мутанток с сиськами. Эти, сразу заметно, перли спокойно и умело, явно настроившись поддерживать да помогать друг дружке. И усталости у них не наблюдалось вообще. Даже первой, самой бросающейся в глаза, проходящей сама собой, как втянешься в тяжелое дело и разогреешься полностью. Так, чуть водички хлебнуть, рот прополоскать и выплюнуть с липкими тягучими нитями.
– Позырим, кудлатый, какой из тебя кэмел, – бросил Кот, проходя мимо. – Может, передумаю тебя в общественный сортир отдавать.
– Искренне польщен, – Хаунд оскалился, – могу прослезиться от вашей доброты, масса.
– Шутить изволишь, балда лохматая?
– Никак нет, ваша светлость, истина во мне просто так и рвется наружу, так и тянет что-то доброе и хорошее для вас сделать.
Например, как выпадет случай, переломав руки-ноги, выдавить ему глаза. И бросить где-то в пролеске неподалеку. Помочь фауне, а может и флоре, немного разбавить рацион и подарить порцию ценного и легкоусвояемого животного белка.
– Ох и не верю я тебе, рожа волосатая… – задумчиво процедил Кот. – Да и ладно.
Хаунд даже согласился. Лишнее внимание со стороны его типа хозяина сейчас совершенно ни к чему.
Ерш пыхтел рядом. Вырос на реке, а прет, как полжизни вот так оттопал. Парняга что надо, двужильный, сразу видно. И есть в нем что-то такое, от чего даже Хаунда тянуло взять да проверить собственные карманы. Если не сказать больше, нанеся превентивный удар прежде довольного прищура темных глаз, скошенных не по-человечески к вискам, приставленного к башке обреза и объективного требования – кошелек или жизнь. Бурлило внутри парня, прорываясь в редких злых взглядах, бурлило волей и лихостью, черным флагом и анархией.
Ветер донес редко втягиваемый запах. Хаунд, выпрямившись, кивнул мыслям.
– Ты чо? – поинтересовался Ерш.
– Сейчас будем бежать, а потом, если повезет, отдыхать.
– А? – не понял парняга.
Ответ пришел быстро. Кот, завидев разведчика, озабоченно кивнул тому, задавая немой вопрос.
Филин показал на небо позади каравана, на серо-черное, вдруг выросшее по курсу и два раза растопырил ладонь.
– Через десять минут? – Кот сплюнул. – Точно укрываться нужно?
Хорошей команде лишние слова лишь помеха. Филин мотнул головой. Хаунд довольно оскалился, подмигнул Ершу.
Кот сверялся с картой, Костя и Сипа немного нервничали. Большой поплевывал и сверлил глазами Хаунда. Тот сверлил в ответ, обернувшись к Здоровяку.
– Заправка была. – Кот поцокал языком, недовольно кривя рот. – Километр где-то, слева.
– Чего думаешь? – Костя смотрел на него с недоумением.
– Да… что-то не тянет меня на нее. – Кот скользил глазами по каравану. – Ладно… дождь будет адов, думаю. Да еще и хрен знает, откуда и что принесет? Так… караван, к бегу приготовиться.
Они приготовились. И побежали. Оглядываясь на черную погибель, полыхающую внутри вспышками молний. Видя серую пелену, которая хлестала совсем рядом и шла на них. Неслись как могли. Все. Включая начавшего булькать давешнего крепыша.
– Звездец мужику, – сплюнул Хаунд, – а нам груза прибавится.
Дорога ярости 6
Пробит бак у «ласточки». Машина Борова горит и нагревается дальше. Что делать?
Правильно, тут, как в танке, главное не бздеть и не суетиться. И применить логику с расчетом.
Одну канистру подставить под журчащие капли, которые уже успели обернуться струйкой. Ничего, пусть льется.
Со второй, быстро, но не суетясь, двинуть к «медведю», пышущему жаром. Боров, земля ему стекловатой, все же не идиот, а тупо сторчавшийся нарк и маньяк. И по-своему гениальный автомеханик, с растущими откуда надо руками и умной башкой. Во всем, что касалось тачек, убийств и нападений. Кроме последнего.
Зил, полыхая впереди, потихоньку раскалялся и по раме. Пусть в кабине почти все прогорело, капот уже чадил, а бензобаки не сдавались, стоило сильно опасаться. Зуб подбежал, остановился в нескольких метрах, пригляделся к бакам, перенесенным дальше от кабины. Вот как, значит…
Баки Боров закрыл бронепластинами, добавив прослойки чего-то явно негорючего. Надо полагать, еще и ухитрился поставить какие-то огнеупорные фильтры в топливные шланги, не иначе.
С кабины, мазнув жарким дыханием, дотянулась вонь спаленного мяса. Зуб поморщился, шагнул раз, другой, оказался у бака. Переделанный родной, объемный коробка-прямоугольник, горловина переварена сзади. И замок. Замок, мать его, это нехорошо. Но и не страшно.
Он нырнул под машину, оказался у задней стенки бака. Тут от осколков приделаны тонкие лепестки. Хорошо… где любимая монтировка? Поддеть гнущуюся пластину, повернуть, открывая черный лоснящийся бок. Вторую… отлично.
Каждый раз доставая зубило, Зубу хотелось улыбаться. Но не сейчас, сейчас надо работать. Прижать промышленный прочный штырь, примериться, ударить. Еще раз, сильнее! Неудобно? Терпи, братец, тут надо дело закончить. Очень надо.
С пятого у него вышло. Даже пришлось быстро откатываться, чтобы не окатило, подтягивать открытую заранее канистру, вставляя воронку и уместить всю эту конструкцию под ароматно воняющую струю. Высший класс, авиационный, точно. Почему авиационный – Зуб не знал, объективно полагая про заправки летучих хреновин вообще керосином. Но Кулибин, любящий высооктанку, именовал ее только так. Авиационный и баста.
Теперь к «ласточке», бегом и решая проблему хотя бы в теории. Стоп, идиот!
С Кулибиным бы такое никогда не случилось, у того точность, расчет и отсутствие нервов прямо в генный код вписаны, не иначе. Зуб снова порадовался судьбе, сведшей его со всей этой сумасшедшей бандой и чудо-механиком в отдельности. Хрен с ними, с мудреными определениями вроде генного кода или даже термодинамики воздушно-реактивных двигателей, выдаваемых Кулибиным в моменты душевных кризисов, которые обычно совпадали с потреблением собственного самогона на металлических стружках с опилками. А вот гениальные и кажущиеся такими простыми приспособления…
Через две минуты, проверив канистру, успокоившись насчет взрыва баков из-за почти потухшей и мирно чадящей кабины, пыхтя, сопя и потея, Зуб двигался назад. Двигался, стиснув зубы и широко расставляя ноги в стороны. Руки оттягивал тяжелый аккумулятор. И Зубу очень хотелось верить в его хороший заряд.
Допер, смахнув пот, осторожно поставил рядом совторой емкостью под топливо. Так… слилось под чертову дырку, останавливается. Ёперный театр, блин!
Зуб запрыгнул на капот, на крышу, доставая аккуратно сложенную подзорную трубу из чехла-тубуса, висевшего на боку как немецкий противогаз в Великую Отечественную. Натурально, медную подзорку, даже с клеймом какого-то там английского умельца аж девятнадцатого века. У всех нормальные бинокли, у него зато антиквариат. Трубу эту совершенно случайно Зуб нашел на полностью вынесенном вроде бы Птичьем рынке. Отыскал в куче грязи, принес Кулибину, а тот, понося «охамевшего малолетнего дебила» последними словами, проковырялся с ней неделю. Откуда у него отыскались линзы – Зуб даже не подозревал. Но труба работала. И даже отлично… ладно, хорошо, на четверочку… с минусом, приходилось сокращать расстояние в два раза, иначе сильно ошибался.
Что вокруг?
Слева высоченный холм с остатками надписи про какой-то хлеб, выложенной камнями на мохнато-буром боку. Справа мертвый дачный массив и поселок, почему-то так и не заселенный заново. Впереди убегала дорога и не виднелось не души. Чудо просто какое-то, аж не верилось. И стоило не упустить такой случай.
Пластиковый кейс с инструментами грохнулся у заднего колеса. Ключи Зуб подбирал советские, хром-ванадий – блестели даже спустя полвека после изготовления. Гайки, удерживающие бронепластину, подались с трудом, но пошли, смазанные литолом. Одна, две, три, четыре… фу-у-у… пять, шесть… сука-а-а… седьмая! Не парь ты мозг, пожалуйста!
Все восемь он скрутил быстро. Кулибин бы, наверное, показал большой палец и, довольно гыкнув, сказал бы высшую оценку, непонятную, но приятную:
– Пит-стоп, Гвидо!
Сука, память дырявая! Баллон с воздухом!
Принес, брякнув металлом по асфальту. Теперь шланг к ножницам. Помнится, ругался на Кулибина, мол, на хрена, на хрена… А вот, прав был старый.
Ножницы раскромсали корпус, оголив пробитый металл. Стреляли самопалом, тупо свинцом, а тот, видно, залез под пластину, добрался до бака и утонул, успев остыть. А то рванул бы, и все, кранты Зубу и всему вокруг.
Ну, самое важное, паяем. Только бы аккумулятор выдал нужный заряд и хватило для хитро смастыренного паяльника, лежавшего в кейсе. Крокодилы на контакты, пусть нагревается. Крупный наждак, закрепленный на деревяшке с ручкой. Готовая стальная пластина, канифоль и припой.
Зачистить вокруг дырки и саму пластину-заплатку. Теперь залудить. «Канифоль, оболтус, вещь нужная», подмигивал в голове Кулибин, и Зуб не спорил. Ну, теперь паяем и надеемся, что все правильно и все получится. Ох и воняет…
Он справился. Поковырявшись, изуродовал заплатку и быстро выхватил еще одну. Все операции заново и повторение, мать учения. И получилось. Зуб, хмыкнув, прикусил губу, разглядывая дело своих рук.
– А ты, старый, все – рукожоп да лоботоряс…
«Ты не радуйся, бестолочь, – ласково ответил в голове Кулибин, – ты залей сперва под горлышко». Эт правильно, пора заливать. Хотя сперва – сходить и забрать.
Грохнуло, когда он отошел почти к «ласточке». Жбякнуло о борт взрывной волной, приложило крепко, до новой шишки на половину лба и разбередив вроде подсохшую хреновину под шапкой.
– Спасибо, Господи, – сказал Зуб, глядя в небо, – пусть у тебя никогда гидроусилитель не лопнет.
Шарахнул второй бак, о коем Зуб по дурости и думать забыл. Перло ему, не иначе, фортуна и все такое, поворачивалась красивой сочной задницей и, наверное, передницей тоже. Горючку он залил, потрясываясь в душе от ожидания расплаты за удачу со взрывом. Но повезло, ни капли не просочилось между жирной гусеницей пайки. Точно не рукожоп. И пластину на место, не забыл. Ваще молодчина.