е хочешь сделать какое-то предложение. – Хаунд оскалился. В огне очага, с одним глазом, грязный и взъерошенный, он казался каким-то чудовищем, демоном или бесом, если не настоящим чертом, сидящим в сумасшедшее время с сумасшедше-странно-храброй женщиной. С одной такой он уже был знаком.
– Думаю. Вольному воля, но с одними саблями пока не навоюешь. А людей, желающих жить по нашей правде, довольно. Только их защищать нужно, а для этого многое требуется. У нас, в степях и у Оренбурга, сила одна – Орден.
Хаунд прищурился, что-то припоминая.
– Они отбили станцию два года назад?
Атилла кивнула.
– И ты хочешь освободиться от них, найти себе партнера для твоей вольницы?
Опять кивок.
– Считаешь, мы с тобой поладим?
– Да. Ты зверь, но только и я не принцесса из сказки, а ребята мои вообще хищники еще те. Ты не смотри, что врач, с беременной возимся, туда-сюда. Если нужно – мало кого найдешь таких же страшных, они же почти все на голову больные и если бой – на смерть идут да не сворачивают. Когда знают за что.
– А ты сама это точно знаешь?
– Не знала бы, не сидела бы с тобой, здесь и сейчас. Ну, будем договариваться? Ты же свой интерес выполнишь, назад вернешься, чую. Такие только так и могут, а ты вообще счастливчик, у тебя запас удачи на нескольких.
Хаунд показал ей перевязанную руку и ткнул в голову.
– Ну, – Атилла пожала плечами, – пальцы у тебя не все оттяпали, второй глаз есть, да еще правый. Чего ты тут кобенишься и не хочешь признавать себя крутым перцем?
Хаунд усмехнулся. Ну, гут, крутой перец так крутой перец.
И протянул ей руку. Атилла пожала в ответ.
Дорога ярости 8
«Ласточка» петляла по серо-мертвой полосе. Из стороны в сторону, ускоряясь и сбрасывая ход, снова начиная вилять, то порская вправо, то круто заваливаясь влево. Зуб, притянутый ремнями, иногда стукался головой о стекло, матерился, но продолжал хитрить.
Автожир не отставал, приклеившись сразу после оставленного Новосемейкино. Барражировал, проносясь сверху, клевал очередями, но пока не справлялся. Напалм, скорее всего из бензина, керосина и рубленого пластика в бутылках с фитилями, стрелок пока экономил. Шваркнул три штуки в начале и пока не рисковал.
Воздушная напасть, неудачно пролетев мимо будто вросшей девятки, опять ушла вперед. Плохо, скорость небольшая, возвращается быстро, да все, сволочь, норовит зайти в лоб и продырявить защитный щиток.
Зуб заложил новый вираж, змейкой пройдя метров пятьдесят, не меньше. Черная рокочущая тень зашла в лоб, прошла, мелькнув падающим снарядом. Взрыв ударил раньше времени, полыхнув ярким цветком в середине полета. Кипящая жидкая смерть расплескалась, и несколько капель, жирно чадя, упали на капот и задымили. Зуб гнал дальше.
Он узнал автожир, понял, кто в нем.
Ало-белая стрекоза, не имеющая подвесок на крыльях, принадлежала Мурашу, невысокому чернявому хуеплету, строившему из себя важного человека. Форса в нем хватило бы на двух Псов, захоти Хаунд выеживаться. Понтов до хрена, толку почти ноль. Торговал мелочишкой, и как обзаводился патронами или чем ходовым, так сразу бегал к самым дешевым шлюхам на Поляне.
Товарищем у него ходил Кутрапан, странный чел, выполнявший обязанности носильщика как грузов, так и тела пилота, когда тот хрюкал в зюзю с грибами, стрелка и немного механа. Лучше всего, судя по всему, у Кутрапана получалось просто пинать балду. Потому как автожир в случае поломки делал сам Мураш, грузы Кутрапан нанимал таскать туповатых амбалов-грузчика со стихийного рынка, а из выпущенных по Зубу пуль в цель не попала ни одна.
Но пока лучше ему от этого не стало. Пока паскуды болтались над ним, трассой, и опасность свою не теряли. А чего прицепились? Так из-за хабара, что можно взять с машины Зуба. Тем более даже таким дебилам вполне легко сложить дважды два в виде атаковавшего девятку «медведя», чтобы понять – он уже не Ворон, он вне закона и никто мстить не станет. Может, и доплатят, если возьмут живыми. Вот такая вот херовина выстраивалась, если подумать логически.
Вправо, влево, повторить, снова то же самое, маневр простой, но не монотонно-бесконечный, иначе попадется. «Ласточка» виляла по трассе М-5, выписывая замысловатые кривые, похожие на сопли у сонно-тормознутых от кайфа нарков. После этого чертова дня машина Зубу не просто нравилась. Он в нее влюбился, куда как больше, чем в «гончую» Девил в свое время.
Девятка неслась, тормозила, поддавала в ответ на требовательное движение педалей, слушалась руля, как сам Зуб не так давно Кулибина. Не девочка, а подарок, лучший за всю короткую жизнь Зуба. И самое главное, подарок, полностью исследованный его собственными пальцами, как и настаивал калека-механик.
«Твоя тачка?» – Кулибин хмурился и выставлял вверх указательный палец, делясь мудростью с опытом. – «Вот и веди себя с ней, как со своей женщиной. Ты ж ее чужому не дашь обслуживать?»
А то. Все правда, так и есть. И еще «ласточка» его оружие. Значит, Кулибин опять оказывался прав со всех сторон. Известно же, оружие, как баба, любит ласку, чистку и смазку. Все верно.
Потому своими-то руками всю и пролез, прошарил, прощупал и все такое. Ни с одной девкой знакомой такого не случалось, если уж честно. Вот с машиной – да, тут получилась полная взаимность. Угу.
Девятку вдруг повело, прямо по тонкой гладкой пленке, вдруг возникшей на асфальте. Бросило в сторону, закрутило, занесло влево. Вращение все нарастало, машина не справлялась. Руля слушаться сейчас «ласточка» не желала. Или не могла, что скорее всего. Ее просто несло и не останавливало на хрен пойми откуда взявшейся льдистой херовине, полностью накрывшей дорогу.
Зуб вцепился в руль, чтобы не удариться о дверку или крышу, уперся ногами в пол, стараясь удержаться. Перед глазами крутился калейдоскоп черно-серых внутренностей девятки, не давая ничего видеть снаружи. Один плюс – пока по девятке точно никто не сможет попасть, даже если вместо Кутрапана посадить пулеметчика. Настоящего пулеметчика.
Машина, на ходу, после Войны и в Беду… что это?
Это сокровище. Это друг. Это незаменимое нечто.
Зуб влюбился в «ласточку» сразу. Бесповоротно. И сегодня полностью почувствовал ее, в первый раз поняв, что говорила сестра. Теперь уяснил.
Девятку рейдер, пусть уже бывший, ощущал каждым, сука, нервом собственного тела. Весь вроде бы громоздкий и надежный организм из стали, резины, пластика и чего-то еще. И очень хотел сберечь не только свои жизнь со здоровьем, но и ее. Сейчас, не сумев даже просто глотнуть воздуха, потихоньку зверея от накатившей мути и желания блевануть, пытался найти выход. Рыскал глазами в амбразуры дверок и лобового стекла, старался зацепиться и не упустить момента.
Чудо случилось одновременно с наконец увиденным. Метрах в пяти-семи впереди мелькнула обочина со съездом на какой-то большой плоский и ровный блин. А покрышки вдруг шумно скрипнули, зацепившись за асфальт. На решение времени не было. На действие – пара секунд.
Руль в ту сторону, газ в пол, зубы крепче сжать, дождаться шороха, вывернуть, видя бывшую стоянку для грузовиков с заваленной фурой, набитой какими-то сгнившими тюками, ручник на себя, руль в другую сторону, сжаться…
Девятка дрифтанула, заскрипела всем телом, вкусно завоняла паленой резиной, хрустко впечаталась в цель и мягко вздрогнула, замерев. Зуб выдохнул, покосился на закрепленный ПКТ, хитрым макаром сопряженный со специальной дополнительной педалью, вдохнул и подхватил второй экземпляр ручного стрелкового из имеющихся в наличии.
Чертов штуцер, сделанный Кулибиным из ствола карабина «тигр», барабана револьвера Нагана, ложа оубитой «мурки» и ее же приклада. Чертова смесь бульдога с носорогом, пришедшая на ум Кулибину не иначе как во время редкого трехдневного запоя.
Старик месяца полтора назад заперся у себя в мастерской, скрежетал, грохотал, сверлил, скрипел и издавал прочие непотребно-слесарные звуки. Выбравшись же, как обычно свежий, розовый и даже выбритый, как ни в чем не бывало обозвал Зуба оглоедом, троглодитом и неумехо-рукожопом. И, видно в качестве извинения, торжественно, сияя всем собой и просто пыша гордостью, вручил Зубу это вот чудовище.
Да-а-а… Зуб, скрипнул зубами, вспоминая. Что имеешь не хранишь, потерявши – плачешь. Сука… даже эту поговорку вбил ему в голову калека-гений.
Ну, хватит горевать о закончившемся, жизнь спасать пора. Зуб выкатился из машины через пассажирскую дверь, не заблокированную фурой. Через плечо, вправо, отодвигаясь от своей красавицы, кляня себя за предательство, но стараясь спасти жизнь. Если сейчас, посвистывая, в «ласточку» полетит напалм, то ему кранты.
Замер, вскинув голову. Рокот приближался из-за фуры. Мураш видел все, и сейчас пер к нему. Увидит – бутылками швыряться не станет. Дело рискованное, ведь и раньше кидались, только чтобы тормознуть, заставить выбраться ездока и грохнуть его. Потом быстро потушить огонь и забрать себе тачилу. Стрелять начнут, гниды, стараясь продырявить водилу.
Зуб вскочил на капот «ласточки», на крышу, перебрался с нее на борт шаланды, на хозотсек за длинной мордой «интернешнела», уснувшего на боку навсегда. Стащил штуцер, отщелкнул крышки прицела ПО-4, начал выцеливать сраную красно-черную бензиновую утку, летящую по его душу.
Сердце стукнуло и замерло. До него оставалось всего ничего, а в прицеле, вжав направляющие пулеметной спарки в плечи, возник прищурившийся Кутрапан.
Глава девятая. Огонь и острая сталь
Убивая – не думай о спасении души, в рай уйдут лишь праведники
Рассвет ворочался в низких тучах, через которые вытекал дождь. Пробиться сквозь серое и тяжелое небо у солнца не получалось. Птицы молчали с вечера. Земля влажно и неохотно выпускала подошвы, каблуки и подковы. Эскадрон двигался к мосту сразу после полуночи, умело и незаметно. Лошадям от копыт и выше бабок нацепили удобные чехлы с войлоком, чтобы не выдали даже крохотным стуком по насыпи. Люди рассыпались по обе стороны от железки и терпеливо молчали, укрываясь в тумане подлеска.