ятогор с добра коня, захватил сумочку рукою, — не мог и пошевелить, только сам по колена в землю ушел. — Что это у тебя в сумочку накладено? — В сумочке у меня тяга земная. — Да кто ж ты есть и как тебя зовут? — Я есть Микулушка Селянинович!»
Теперь же…
Впрочем, фигура осталась почти прежней — только, пожалуй, стала сутуловатой, а вместо тогдашней костной мощи в ней проглядывала костлявость. Кроме того, Карпий и впрямь совершенно поседел — взамен смоляного чуба на лоб падал теперь белый. А лицо стало каким-то изжеванным, мятым, будто по нему сначала безжалостно били колотушками, а потом безуспешно пытались отформовать по-прежнему.
Но больше всего изменились глаза. По ним прошлись мочальной кистью с белилами: водянистые, напряженные, навыкате, с расширенными отчего-то зрачками, они смотрели стеклянным, отталкивающим взглядом.
— Добрый день, — сказал Шегаев, останавливаясь посреди кабинета. — Гражданин начальник, я топограф, прибыл по приказу Управления лагеря. Ознакомьтесь, пожалуйста.
— Топограф? — переспросил Карпий. Не сводя с Шегаева своего мертвого взгляда, он уперся кулаками в стол, медленно поднялся, сделал несколько шагов, обходя вокруг и все так же не спуская с него немигающих глаз. — Да неужели? Вот здорово — топограф! Топограф нам вот как нужен! — оживленно сказал он, одной рукой чиркнув себя большим пальцем по горлу, а другой беря протянутые бумаги. И при этом впервые моргнул, но глаза так и остались мертвыми. — Наконец-то! Задыхаемся мы тут. Бездорожье, дичь! Дорога нам во́т как нужна! — и опять по горлу пальцем. — Расконвоированный, значит, — бормотал он, просматривая документы. — Так-так… Пятьдесят восьмая десять… ну хорошо, забирай!
Шегаев взял свои удостоверения, а Карпий снова стал расхаживать по небольшому пространству кабинета, всякий раз едва не задевая. При этом то и дело останавливался и замирал, упираясь взглядом.
— Ни со станции привезти, ни на станцию отправить! А продукцию осенью как сдавать? Понимаешь? Ты мне дорогу дай, топограф! Нам без дороги никак! Край! Позарез, позарез надо! Погибнет хозяйство без дороги! Себя не прокормим, не то что людям овощ!..
И все чиркал и чиркал пальцем по горлу.
Карпий толковал про вывоз овощей, и Шегаев невольно представил себе подводу, груженную горой зелени, салата и розово-лиловой редиски. Между тем в окно отчаянно билась метель, и происходящее в кабинете, расположенном где-то за шестидесятым градусом северной широты, казалось подернутым рябью не то сна, не то бреда.
— Так что уж ты, топограф, дорогу дай! Средства нам отпущены, дело за тобой!
Впрочем, забота Карпия была Шегаеву куда как понятна — сам вчера ехал. Овощ не овощ, а даже мешок муки привезти, и то дорога нужна.
Однако строить лежневую дорогу через заболоченную тайгу — дело нешуточное. Тем более что, как он уже знал, поговорив в конторе, сельхоз не располагал ни техникой, ни мастерами, не говоря уж о дорожном инвентаре.
— Какой инвентарь?! — горячился Карпий. — Ерунда! Ты, главное, прямую проложи! Пробей линию! От ворот — прямо на станцию Песчанка! Р-р-р-раз! И все! Будешь идти впереди и показывать, а я за тобой бригады пошлю! Ты идешь — заключенные просеку рубят! Да мы в три дня пробьемся!..
Замолчал, стал чиркать спичками, прикуривать. Руки подрагивали.
Шегаев молчал, подбирая слова.
Он мог бы сказать правду — ту именно, что, к сожалению, начальник сельхоза не имеет ни малейшего понятия о дорожном строительстве. Тем более о строительстве дорог через заболоченную северную тайгу, где встречаются не только топи, но и реки, через каждую из которых придется сооружать мост. И что не только мост, а даже прямую проложить — это довольно сложная инженерная задача, никоим образом не решаемая с кондачка. И еще много разных сторон правды мог бы сейчас Шегаев обрисовать.
Но он хорошо понимал, что Карпий, специалист по «физическим воздействиям», все равно ему не поверит. Карпию некогда и неоткуда было набраться знаний хотя бы в такой степени, чтобы признать их неохватность, а затем, признав, доверять специалистам. Попреками дела не поправишь. Остается лишь констатировать, что назначить Карпия — человека, не сведущего ни в какой технике, кроме техники рукоприкладства, — начальником, доверив ему людей и хозяйство, могли только такие же ненормальные, как сам Карпий. Либо, конечно, те, кого ни в коей мере не волнует ни судьба доверяемого хозяйства, ни будущее доверяемых людей.
— Я понимаю, — осторожно сказал Шегаев. — Конечно, дорога сельхозу очень нужна. Вы совершенно правы. Но давайте по порядку. Это дело не одного дня, не двух. Поэтому распорядитесь, пожалуйста, насчет того, где мне жить и хранить инструменты…
Карпий оскорбленно вскинул брови, нахмурился.
— Что значит — где жить? Жить где все — в бараке. Инструменты в конторе держи, не пропадут.
— Почему в бараке? Я на вольном хождении.
Начальник просверлил его недобрым взглядом.
— Пока больше негде. Потом организуем что-нибудь.
— Хорошо. Затем, если можно, определите, какая рабсила в моем распоряжении. Каждый шаг будет связан с прокладкой визирок и просек. То есть с лесоповальными работами.
Карпий раздраженно постучал пальцами по папиросной пачке.
— Ты о мелочах не думай! Ты думай о главном! О дороге думай!
— Конечно, конечно! — поспешил успокоить Шегаев. — Именно о дороге! Я ведь и говорю: покажите мне имеющийся изыскательский материал. Есть он? Вы же не в случайном месте лагерь ставили? Какие-то привязки у вас были?
Карпий так туманно посмотрел и так пожал плечами, что Шегаев и без слов понял: в случайном месте ставили! Без привязки!.. Господи, да разве он сам не знает, как это делается! Пригнали этап невесть куда, начальник топнул ногой: тут будете жить!..
— Погоди! — оживился Карпий, что-то припомнив. — Погоди, погоди! Как же! У агронома у моего карта есть! Рыбовед оставил! Он тут озера обследовал! Мы с ним мараковали! Рыбы тут — как грязи! Была бы дорога, так мы бы эту рыбу!.. Эх, топограф! Дорогу, дорогу давай! Режет она, режет! Давай! Иди! Занимайся! Я саботажа не потерплю!..
— Это Камбала, что ли? Есть такой. — Богданов кивнул. — В бараке ищи.
— Какая камбала? — удивился Шегаев.
— Да агроном-то. Кличка у него такая. Уголовник.
Сравнительно недавно построенный барак давным-давно покосился и почернел. Крыт он был где парусиной, где корой, где заплатами из просмоленного картона, какой в городах идет под вар на плоских крышах, а где и невесть откуда взявшимися здесь кусками жести. В полумраке, прореженном тусклым светом щелей, маячили понурые, землисто-серые лица. То есть обычный барак, от прочих, виданных-перевиданных, отличавшийся только странным отсутствием всяческих троек, столь привычных в других местах: ни тройки по размещению (в каковую, по идее, Шегаев и должен был бы обратиться с вопросом о Камбале), ни тройки по культурно-просветительской работе, ни тройки по соцсоревнованию, ни по ударничеству, ни по борьбе с побегами, ни прочих.
— Не подскажете, где Камбала обретается? — спросил Шегаев.
Доходяга, которому он задал этот вопрос, был одет во что-то вроде дамской жакетки и сутуло сидел у порога, копошась по делу: оборачивал ступни тряпками поверх какой-то вовсе уж, наверное, износившейся обутки. Затем намеревался, вероятно, крепко-накрепко повязать обрывками истлелых бечевок, валявшихся возле.
Вяло махнул рукой куда-то в глубину:
— Там.
И верно, там искомый Камбала и обнаружился.
— Здравствуйте, — вежливо сказал Шегаев. — Камбала? Я топограф.
— Ну, ну, — Камбала понимающе кивнул, окидывая пришельца цепким взглядом. — Топограф. Как же. Это, стало быть, по части этого, как его…
— Геодезист, — пояснил Шегаев.
— Вот и я об том…
— То есть, проще говоря, землемер.
— А, землемер! — Камбала просветлел лицом. — Вот я и толкую…
— А вы тут, стало быть, агрономом?
— Агрономом, — Камбала приосанился. — По земледелию.
Ясное дело, агроном из этого уркагана был примерно как из морковки мыльница. Впрочем, Шегаев и не такое видел. Как-то раз спросил у пикетажника из блатных, как же у него среднее образование, коли складывает семь и двенадцать — и ошибается. «Тебе-то что? — невозмутимо отвечал уркаган. — Я ведь в среднем по печатному читать могу? Могу. И по письму в среднем кумекаю!..»
— Карпий говорит, у вас карта какая-то есть. Рыбовед составлял.
— Карта? — Камбала поджал губы, явно собираясь по такому случаю что-нибудь да выцыганить.
— Повторяю для ясности: меня Карпий прислал.
— Ишь ты, диво-то какое! Карпий его прислал!..
Камбала вздохнул.
— Карта есть, конечно. Куда нам без карты.
Полез в карман ватника, пошарил, извлек несколько бумажек, одну из которых, изрядно замусоленную, и протянул.
— Осторожней…
Как Шегаев и ожидал, это была вовсе не карта, а всего лишь глазомерная копия маршрутного хода. Безвестный рыбовед шел когда-то через тайгу, отмечая контуры крупных озер. По его произвольной зарисовке можно было сделать только один вывод: воды в районе и впрямь хватает. Что, возможно, самым решительным образом свидетельствовало в пользу организации рыбного промысла. Но перспектив дорожного строительства эта замызганная цидуля никоим образом не проясняла…
— Спасибо, — разочарованно сказал Шегаев, возвращая листок. — Больше ничего нет?
— Нет, — помотал головой Камбала, копошась в бумажках. — Откуда? Да мне и не надо. Я ж тут не по картам! Я по агрономии!
Актовый зал был точь-в-точь как в Межевом институте — большой, просторный. По бокам колонны с капителями ионического ордера. Сверкающая хрусталем люстра, ряды деревянных кресел с откидывающимися сиденьями.
Там, где с левой стороны возвышалась трибуна, а правее — стол, за которым рассаживался президиум собрания или члены Ученого совета, на возвышении по центру стоял гроб, обложенный венками и букетами красных гвоздик.