арше». Надежд не подавал (даже смутных надежд, как Ильюшин) и учился хуже, оставаясь пару раз на каникулах в училище. Зато стал старшиной на четвёртом курсе: ему предложили, а он прикинул, что и учиться легче, и распределение может достаться получше. Он всегда знал, что ему нужно от жизни, не разбрасывался, шёл выбранной раз дорогой, рассудив, что на гражданке ему ничего не светит (по крайней мере, так Невшупа говорил).
В обращении со старшими у Невшупы была самоуверенная наглеца (у Ильюшина была робость). На втором курсе Невшупа послал «на хуй» курсового офицера. Дерзко. Но больше красиво. Курсовой офицер, Макаров, был просто не опасен. Невшупа знал, что Макаров побоится докладывать. И навредить он мог мало — Невшупа был не в его группе, Макарову прямо не подчинялся… «Сейчас же продавщицу не послал, хоть и пыхтел сначала — кто она у них там?»
«Наверное, врёт всё-таки, берёт, куда он денется, просто никому не доверяет, как всегда, да и зачем ему эти слухи, знает, что я с курсом общаюсь», — заключил потом уже Ильюшин.
У Ильюшина ещё половины не было отпито — он смаковал, а Невшупа запрокидывал голову. Вторую сигарету, уже собственную, он тоже не стал курить. Ему хотелось домой. Устал как-то.
То что Невшупа не брал взяток, было, в общем-то, правдой. Не всё взяткой и называется. Как есть нарушение, и есть помощь. Не так всё просто, как кажется со стороны. Не такая у него должность, чтобы особенно разогнаться и на что-то рассчитывать. И был случай даже, ещё в Горном, неприятный, после которого он зарёкся. Не было в Невшупе и жадности характера. Жена раньше могла её разжечь истеричностью, а теперь не было жены, стало спокойней. Спокойствие душевное ценил Невшупа, как и стабильность. А если о принципах — что значит… принципы? Не целесообразно — это другой разговор. Целесообразно без лишних нервов дождаться квартиру и валить на пенсию. Но и этого, знал Невшупа, не будет, а останется он в армии до упора и получит полковника. При хорошем раскладе. Вполне реальный расклад, между прочим. А вот рассказывать всем об этих реалиях совсем не обязательно. Все мечтают побыстрее на пенсию, так принято, и он как все, а там видно будет.
Поговорили ещё о том, и о сём. О том, что в Заполярье летом холодно, а зимой — очень холодно. Вспомнили смешное из курсантских лет, но обоим не было смешно. Невшупа, глядя в бумажку с перечнем украденных товаров, сказал, что поедет завтра на опт и возьмёт хотя бы сигареты подешевле.
— Да… — только поддакивал Ильюшин. Его мысли, выстроившись так стройно в военкомате, путались.
— А что пенсия? — спросил сам себя Невшупа невпопад. — Три с половиной. Всё равно работать где-то надо. Была бы специальность хорошая… Вот тебе что дало это второе высшее?.. — Пойду к Демону — в игровые автоматы. У него по городу их штук десять, знаешь?
Ильюшин знал (ещё и о бензоколонке с рестораном). Демон (Дёмин), тоже однокурсник, — бросил училище после третьего курса. Похоже, он один вырулил в понёсшем течении жизни. Вовремя свалил.
— Тоже в ногу со временем, — сказал Ильюшин о Демоне, но Невшупа не понял, Ильюшин начал его почему-то нервировать.
Ильюшин допил пиво, Невшупа поднялся. Стали прощаться.
— Звони, после десятого, — сказал Невшупа, — порешаем.
Ильюшин купил ещё в рынке бутылку «Жигулёвского» (он выпивал больше Невшупы, но о последствиях не заботился). Продавщица, пострадавшая от кражи, распекала уже парня, не туда поставившего коробку (беспокойная дама).
Ильюшин долго искал укромное от ментов место — не ясно было, запрещено сейчас пить пиво на улице, или нет. Выпив пиво на корточках за ларьком, он пошёл к остановке.
Троллейбус пробирался в заторах из машин. Люди спешили на тротуарах, обгоняя друг друга. «У каждого своя жизнь… Мог бы и домой пригласить…» — думал Ильюшин, смотря в окно. Его сдавили со всех сторон в троллейбусе, он прижимал рукой так удачно добытый пакет с личным делом. Запиликал сотовый. Ильюшину сначала казалось, что не у него, высвобождаясь от пассажиров, он нащупал в кармане телефон: «Да… Нет, сегодня поздно… Угу, давай» — женский голос сменили гудки… «Бывает же такое! Мир тесен… А то — «Личное дело вам никто на руки не даст» — коза! Ещё как даст, секретное дело, даже не заклеила пакет, надо будет там записи глянуть…»
В эти размышления человека, удачно решившего проблему, закралась одна неполадка, маленькая, но почему-то досадная: образ блестящего майора из военкомата плохо вязался с образом ночного сторожа на рынке.
Какое-то время Ильюшин не думал об этом, находясь под впечатлением дня. Для него, в прошлом строевого офицера, вечного командира взвода, все штабные, тыловые, а тем более военкоматские должности имели привлекательный ореол (лишь с необходимым оттенком зависти — Ильюшин не был завистлив). А так-то в его части взводники ночевали на дачах для охраны (но это — взводники, и это старлеи), а один замполит (капитан) имел три маршрутки, пропадал в городе, сдавая их в аренду (это вообще — как бы нормально).
Курсантами они поднимали мебель на этажи, вскапывали дачи и т. п. А Невшупа, кстати, устроился потом охранником (вышибалой) на дискотеке. Короче… совершенно ничего удивительного нет в том, что сейчас Невшупа таким же макаром подрабатывает на рынке. Тем более что удивляться Ильюшин почти отвык. Однако остался осадок неприятный от встречи. Плохо объяснимый осадок…
Невшупа поднялся к себе на седьмой этаж пешком, по давно выработанной привычке. Взялся сразу за пульт телевизора, нажал. Посмотрел в окно — рядом с «Волгой» стояла привычная серебристая «девяносто девятая».
Невшупа машинально всматривался в телевизор, переключая каналы, его мысли рвались: «…Попадалово… Не вовремя, блин… Алименты… Дура… Что-то не так… не совсем так… Чудик». Выключил телевизор, сидел и думал в кресле. Отчётливо вспомнился Ильюшин курсантом, с оттопыренными ушами под измятой шапкой (захочешь специально измять — так хорошо не получится)… — Седой уже по вискам… «Ил» — было его погонялом… Хорошо учился… в научный кружок ходил… теперь второе высшее — а что толку? Выпить что ли?.. А не с кем…
Потому и было не с кем, что поскорее избавился от Ильюшина — «от греха подальше». Этого не понимал Невшупа… А в военкомате он не пытался производить впечатление на однокурсника. Если он и играл роль, то не специально для него. Свою работу на рынке он не собирался демонстрировать. Так вышло. (Ильюшину, блин, в машине не сиделось…) Но и прилагать усилия, чтобы эту работу скрыть — тоже. Мысли о том, что он делает что-то не так, он гнал. Нужно быть реалистом. Не хватает денег — их надо заработать. А там статус Офицера (ещё скажите — честь!) — этим он не заморачивался. Потому и служил. Нормально служил… В Заполярье год за два сделал — теперь можно двери ногой открывать… Срок на подполковника выходит, а должность майорская. Ну да, ничего… Если идти на пенсию, нужно работать всё равно. Поэтому лучше служить, и подрабатывать если надо. Ныть Невшупа не любил, а проблемы старался решать по мере их поступления.
Если бы Невшупе сказали, что он «подбрасывал» Ильюшина (всё равно куда) главным образом чтобы показать «Волгу», он бы не поверил. Да и что здесь такого? — только купил машину, не прошла ещё радость. Превосходство над однокурсником было очевидным и без «Волги» — это льстило конечно. Но что-то нёс теперь в себе этот неудачник неуловимо враждебное. Эти искры в глазах ребяческие, когда дело получил. То как рыба вяленая, то радуется неизвестно чему. «Не от мира сего», — заключил Невшупа.
Когда Невшупа вышел в военкомат после отпуска, мысль о возможном звонке Ильюшина могла его только напрягать. «Глупость, на самом деле, — то он служит, то увольняется, то снова ему службу подавай… моё — не моё (ещё скажи — призвание!). Работай своим менеджером, раз бумажку получил, и людям «мозга не делай»».
Ильюшин не звонил. Его личное дело зависло теперь в части. По решению суда приказ об увольнении должен был изменить командующий округом. Округ высоко. В округе придерживаются мнения: «Понятно, что российский суд — самый гуманный суд в мире, а по-хорошему — расстрелять всех этих уродов, а не деньги им платить!»
Без санкции командующего часть не шевелилась. Сначала собирались заплатить деньги, и Ильюшину назначили в финчасти время, но что-то изменилось.
Сколько ни травил себя Ильюшин неполученным сертификатом и «стыдным» званием в тридцать два года, не нужны были ему ни квартира, ни выслуга, ни «чеченские» деньги.
Правильнее сказать — нужны… Но это было не его настоящее желание.
Ильюшин хотел в Чечню. Разумеется, не насладиться ещё раз замечательными видами гор под снежными контурами верхушек. И не от показаний курортного воздуха.
Свой бой, единственный и бестолковый, в котором он свалился за колесо ЗИЛа и, ничего не соображая, всаживал в зелёнку магазин за магазином, он не променял бы ни на какие звания, пенсию и квартиру. (Не поддавшись, конечно, «не своему» желанию.) И чем больше было страха в душе, тем заманчивей казалась цель — снова оказаться там. А выслуга с боевыми — прикрытие. Его на вооружение. Как пробивную силу!
Но какая из прикрытия сила? Один самообман… Измотанный судом, он приободрился будто брошенным судьбой ему на поддержку Невшупой. Но предостережение было в этой поддержке. Сомнение вкралось в Ильюшина на лавочке у подъезда девятиэтажного дома. Выслуга, пенсия, звания сыпались от сомнения как жухлые листья от ветерка. А что оставалось? Желание пострелять?
ЗАПИСКИ РЯДОВОГО САВЕЛЬЕВА
Записки рядового Савельева
В строю из семи новобранцев, в сером стареньком пуховике, во главе с молчаливым капитаном я иду от станции уже километров восемь. Дорога сворачивает вниз влево. Я замечаю давно не крашенную табличку на изогнутом ржавом штыре: «Учебный центр в/ч…»
Из плохо освещённого пространства казармы навстречу выходят и выходят солдаты; их длинные огромные тени скачут по стенам просторного, как спортзал, помещения. Мы зажаты всем навалившимся и нашими страхами, но они настроены миролюбиво.