— …У меня ж зрение… Мне всё как раз, кроме погран, ВДВ и морской пехоты…
— Ты думаешь, там все на заставе и в наряд ходят?.. На таможне будешь служить — там и в очках можно… Прорвёмся!.. Главное — погранвойска, а не мабута какая-нибудь.
— Ну, пошли… — неуверенно сказал Миша.
Пока ребята сидели в кинотеатре, солнце поднялось в белом небе и теперь плавило снег, счищенный на край плаца в неровный сугроб. Миша шагал по лужам рядом с новым другом. Брызги от его старых полусапожек летели в толпящихся призывников, — никто не обращал внимания на такие мелочи.
У ворот шмонали прибывшую команду. Белобрысый офицер с танками на чёрных петлицах демонстрировал зрителям вскрытый снизу тюбик зубной пасты.
— …Тебе там выдадут вино с шоколадом! Через три года станешь мутантом! На меня смотри!.. Ты и так уже мутант всё равно!.. Глазки свои не прячь наркоманские…
Незадачливый владелец тюбика шмыгает носом.
«Анаша в тюбике?..» — соображает Миша.
Как у фокусника, тюбик в руке танкиста превращается в бутылку «Столичной» водки. Разъярённый (впрочем, немножко театрально) офицер продолжает угрозы. Но зрители про атомные лодки и дисбат понимают, что «все там будем», а вот водки и анаши жалко. «…Надо было тюбик в карман сунуть… Водку пацаны проносили в грелке…» — сочувствуют они пойманному нарушителю.
Сдав рюкзаки в каптёрку сержанту-азиату, ребята пошли по краю забитого призывниками плаца. Руслан был сосредоточен, а Миша беззаботно рассматривал железные щиты, на которых молодцеватые солдаты выполняли строевые приёмы. Когда по плацу пружинистой походкой следовали «покупатели» — капитаны и майоры всевозможных родов войск, — народ не сразу смыкался, и за Офицерами оставались дорожки, как след от винта на воде. Иногда с Офицерами-покупателями были сержанты.
Миша рассматривает сержантов с особенным любопытством. Все сержанты носят шинели серо-бурых оттенков с чёрными, красными или голубыми погонами. Квадратные шапки на их чубатых головах или съезжают далеко на затылок, или опускаются на глаза.
Обогнули строй призывников. Офицер с непонятными эмблемами на чёрных петлицах выкрикивает фамилии перед строем: «Матвейченко… Воскодавенко… Сенчин…»
В другой команде Миша заметил весельчака в дедовской тужурке, с которым они вместе приехали из «Солнечного».
— Смотри, — толкнул Миша Руслана, — вон из нашей толпы!..
Весельчак громко смеётся, размахивая руками. Когда команда удаляется, Миша читает на его спине: «ВДВ ДМБ-91». Надпись выполнена зубной пастой.
— Клоун, — говорит о весельчаке Руслан.
В большой десантной команде человек, наверное, шестьдесят. Не такие уж и крепыши — обычные парни. Не «сильвестры Сталлоне»… Миша немножко приободрился — может ещё и прокатит зрение в погранвойска… Тут же ещё дед… Пограничники ж, блин, относятся к КГБ… Про репрессированного деда он не указал в анкете… И Руслану, конечно, не сказал… Прорвёмся!
В административном здании пополнение для Советской армии и флота в фуфайках и сношенной болонье мечется по лестницам, толпится на этажах, шарахается из кабинетов от окриков.
Руслан зашёл в кабинет 109. Миша за пять минут победил дрожь в коленках и открыл дверь. Решалась его судьба.
За столом пил чай Офицер со зверским лицом (как у Гены Крокодила из фильма «Блондинка за углом»). В нём было не меньше двух метров роста, а его плечи примерно соответствовали ширине столешницы. Руслан сидел на стуле и не смотрел на друга — как предатель.
Мише захотелось немедленно скрыться. Но женщина-машинистка приветливо улыбнулась ему. Тогда Миша собрался с духом:
— Товарищ… майор… Можно мне вместе с ним?..
Офицер посмотрел сквозь Мишу и сказал: — Нет.
Так их дружба закончилась, не успев начаться. Миша больше никогда не видел Руслана и скоро позабыл его.
Он шёл и думал об офицере… Красный цвет… тёмный такой… и мотострелковые эмблемы… Мотострелок… У мотострелков вообще-то не такой цвет — светлый… А у этого тёмный такой красный… У пограничников зелёные… Тоже с мотострелковыми, с общевойсковыми… Все войска интересные — главное, в стройбат не попасть… Или на зону, охранять… «Армия — должна быть армией», — вспомнил Миша слова дяди Коли… Пограничники — это не армия, а КГБ… И ещё вспомнилось: «Всё, что ни делается, — всё к лучшему».
А потом до Миши дошло — майор был в форме ВВ.
…Вот тебе и пограничники… Как раз тебе и зона… У Амилахвари что погран, что ВВ… Ему на базаре хурмой торговать, а не в военкомате работать… Хочешь артиллерию, дарагой? — артиллерия, да?.. Хочешь кавалерию? — кавалерия, да?.. Всё для тебя, дарагой! На танк хочшь?.. Такая вот и у меня артиллерия — всё что угодно может быть…
Мише сделалось грустно. Он шёл один по мокрому плацу. Куда-то спряталось солнце. Облезшие постройки и плац приобрели теперь чёрно-белое изображение. Солдаты, застывшие на щитах, были нарисованы плохо и выглядели плоскими.
Когда Миша заметил, что плац пуст, у него зазвенело в ушах от тишины… Ни пацанов, толпившихся у кинотеатра… ни у столовой и казармы… Что за дела?..
А дело было в том, что на «девятке» появился офицер в морской форме. Весь в чёрном он прошёл по плацу, стараясь не замочить лакированные боты. От этой осторожности он больше напоминал дрозда на пашне, а не грозного морского волка. С виду офицер был совсем не страшным, не таким, как вэвэшник в сто девятом кабинете, но паника вымела с плаца всех призывников.
«Девятка» пряталась за постройками. Кинотеатр опустел и наконец проветрился.
— Морфлот. Три года!..
Парни за постройками курят одну сигарету за другой, как перед атакой. У Миши закончилась пачка — он забыл взять про запас из рюкзака.
Громкоговоритель методично повторяет: «Команда 47-дэ…»
— Сорок семь дэ — Морфлот, три года, — дублируют пацаны.
— Сорок семь дэ — это ж моя команда! — не сразу доходит до Миши.
— Держись, братан, пронесёт, — поддерживают его пацаны. Кто-то хлопает его по плечу и суёт в руку зажжённую сигарету с фильтром.
Миша затянулся и закашлялся. Посмотрел на сигарету — кубинский «Партагас» — крепкие, блин… Миша курил такие, когда работал в монтажном цехе, — лучше «Астра», чем такие с фильтром… На кораблях тоже пушки есть — шутник — Амилахвари… Три года вращаются у Миши в голове. Он как бы примеряет их на себя, и получается — очень долго.
Тех, кто ещё шатается по плацу, пацаны тащат за постройки.
«Как крысы», — думает Миша. Ему вспомнилось, как дед, работавший на свиноферме, рассказывал, что, когда они разбросали отравленное зерно против крыс, и несколько крыс отравились, старые крысы выставили у отравленных куч патрули и отгоняли молодых.
А по толпе бежали тральщики и эсминцы — пугающие иностранные слова. Вмиг загадочные эсминцы топились привычными для русского уха подводными лодками, а неопределённый морской флот постепенно становился определённо Северным.
— Атомные подлодки. Северный флот. Три года.
Подводных лодок не боится почти никто, даже атомных: с их радиацией, и которые иногда тонут, как подлодка «Комсомолец». А чёрная форма у «дрозда» вообще классная. Но три года — это не два года! Это ясно всем. Три очень долгих года парализуют толпу призывников, как паук свою жертву.
Когда моряк проследовал обратно во главе небольшой команды, «девятка» выдохнула: «Севастополь, морская авиация. Два года!»
И тогда народ хлынул на мокрый плац, смеётся над своими страхами и наивно завидует счастливчикам.
— В натуре, повезло пацанам!..
— Не морская авиация, а береговая охрана!.. Сам ты авиация…
Это умничает осевший на «девятке» Ватсон, специалист по командам. Он потому Ватсон, что на любой вопрос сначала отвечает: «Чё я, доктор?», а потом уже выдаёт точнейшие сведения. Откуда он их берёт?..
Морская авиация, береговая охрана — какая уже теперь разница?.. Будет ещё много разных и интересных команд. На душе у Миши отлегло, хоть и было ещё немножко грустно. Но это была приятная грусть, с философским таким оттенком. «Всё, что ни делается, — к лучшему», — повторял он про себя — прицепилось.
На гауптвахте
В армии командиры любят дисциплинированных солдат и сержантов, а не тех, которым десять раз надо объяснить, где лежит бревно, и двадцать — почему именно он должен это бревно нести.
Однажды, когда снежок в наваленных белых возвышенностях плавило весеннее солнышко и часть пришла с обеда, я, чтобы завязать дембельский жирок, расположился на кровати, вальяжно подставив под сапоги табурет. Окно было раскрыто, и весёлый воздух, выдувая казарменную слежатину, навевал приятные мысли… Но только я успел расслабиться, поёживаясь от наслаждения, как краем уха начал ощущать свою фамилию.
Я насторожился, потому что не ходил в отличниках Бэ и ПэПэ[12] и не ждал поощрений, нехотя кликнул «чижа»: пойди, мол, узнай, и получил информацию о том, что я, младший сержант Карасёв, должен срочно заступить дневальным по штабу части. С ума сойти! Это с обязанностью убирать офицерский туалет! С такой несправедливостью я не мог согласиться — я был по званию младший сержант, а по сроку службы, что намного важнее, «старый», то есть я отслужил уже полтора года. И мне пришлось встать и отправиться к инициаторам мерзопакостных армейских деяний.
Старший лейтенант Ряскин, нервозный хлюст из карьеристов, мне пытался объяснить, что не хватает рядовых и дневальными в наряд приходится ставить сержантов. Это ему не удавалось, как Ряскин ни пыжился и ни брызгал слюной. Почему дежурным по штабу при этом назначался младший сержант Лебедев со сроком службы пол года, я не спрашивал, а упор в своих возражениях делал на положения устава, не предусматривающие заступление сержантов дневальными. Здесь я проявил себя твёрдым уставником. Вообще, я уважал эту нужную книгу и многое из неё успел вычитать к тому времени.
Спор проистекал на территории штаба, на первом этаже, эмоционально, и командир части приоткрыл дверь и пробасил сипло: