В другой вечер пришёл Лёха с пивом и раками. Мода в тот год у них завелась — раки, а разобраться, что в них хорошего?.. Есть нечего, тарань куда лучше… И так по пиву хорошо ударили, что сами почти раками заползали, и Наталья первая.
— Наташ, за тебя, т-твою красоту! Миха, тебе повезло…
— Хочш, подарю? Другу дарю, забирай!..
— Ха-ха-ха-ха, — и она больше всех заливается: к Лёхе, так к Лёхе, а что ж? — если надо… И видно, главное, что они больше на пару похожи. Он интеллигент, сукой называть не будет, тоже в городе живёт, она умница, сам говорит — красивая.
Но у дурня этого комплексы открылись, утром проспался не до конца, пива пить не стал и свалил. И всё потянулось как раньше, и прожили почти год. Осень, зиму, и лето уже начиналось. Стал Миша тут неладное замечать. А именно — попытки забеременеть. И тогда уже решил — пути назад нет, сворачивать нужно весь этот бурный роман. А привык уже к Наташе, и кто знает, что было бы, если б забеременела. Так и жили бы, наверное, как все живут. Сука и сука — а ты кобель.
Когда посдавали сессии, уехала Наташа аж на три недели домой. И тут понял Миша, что легко на самом деле жить, и хорошо одному как!.. Беда только — привык к вкусностям, да ничего, пошёл на стройку работать, подсобником, деньги были, и покупал себе то пельмени готовые, то вареники. А ухайдокивался так с кирпичами этими и раствором, что ночью никто уже не нужен, спать, завтра рано на работу.
Конечно, это её ошибка была, тут бы хваткой держать, ослабила, но и у неё силы вышли. А там ведь дом, мама, такое же хамло отец, брат младший, и самый любимый и больше всех её любящий пёс Тотошка.
И зачем ей всё это нужно было вообще?.. Что любила она его, Миша не верил. В городе остаться?.. Так ей девятнадцать только, и учиться ещё здесь два года. Сама симпатичная — все заглядываются… А прилипла — не отдерёшь… Ты самый лучший — и всё тут… Да какой он лучший?.. Смешно…
Электричка подошла, и Наташа шла к нему, сияющая, загорелая, и на миг пробежала слабина — может, домой, как ни в чём не бывало? Холодно отстранил:
— Мы едем на твою бывшую квартиру.
— Что случилось, Миша?
— Ничего не случилось, просто ты у меня больше не живешь.
И как она, прямо на перроне, потом в машине, упрашивала его, говорила, что согласна на все условия… Но непреклонен был Михаил, запустился уже маховик… Ещё там, на платформе, когда подходила электричка и когда он увидел её радостную, защемило… Но не сейчас… Сейчас он был тем жёстким извергом, которого нашёл в себе с Наташей.
Вместо Наташи хозяйка-старушка давно взяла другую девочку. И что было делать, повёз домой — не бросить же ночью на улице. Спал на кухне, и она приходила в одном белье и становилась у раскладушки на колени.
— Прости меня Миша. Я готова на все условия. Я всё буду делать.
За что прости?., дура… какие условия?.. Ты и так всё делаешь…
Мелькнула мысль опять предательская: давно ведь уже не спал с женщиной, а тут такая готовность, и губы шепчут, и бельё красное кружевное… Но нет…
Утром через газету он вызвонил ей квартиру, дал денег и сам отвёз. И на прощанье она сказала почему-то: «Учись хорошо».
Многое было в его жизни, но грустная эта история не забывалась.
Потом, через несколько лет, когда он служил в полку внутренних войск и ездил мимо её станицы в Александрийский, подмывало заехать и найти… А зачем?.. Просто… Чтобы завезти куда-нибудь и ощутить снова это податливое тело и губы.
Дверь
Топчий, в тельняшке и чёрных тренировочных штанах, распахнул дверь. Дверь саданула о панельную стену. Сверху что-то посыпалось на людей похожих на замерщиков дверного проёма. Улыбки сползли с их лиц.
— А мы звонили…
— Звонить бесполезно. Звонок не работает. Вы кто?..
— Мы замерщики… Мы дверь… Мы из «Мете вар кона»… — Замерщик показал рулетку. («Хохол», — отметил Топчий.)
— Проходите.
Топчий выговаривал слова отчётливо. На его скулах играли желваки. Вена буквой игрек вздулась на лбу, меняя положение. Впечатление усиливал шрам над правой бровью. («Ножом», — подумал второй замерщик.)
— Вы из какой фирмы?
— Мы из «Метсваркон»…
— Правильно.
«Двести десять на сто один», — сказал замерщик с рулеткой, измерив проём. Говорил вообще только он. Второй, постарше, короткостриженный, вписал цифры в лист заявки. «ООО Метсваркон Санкт-Петербург», — прочёл Топчий на листе-заявке и ушёл в комнату.
Тишину в квартирке-студии нового дома нарушает треск перфоратора откуда-то сверху и справа. Когда перфоратор умолкает, слышно жужжание мухи, умудрившейся залететь на девятый этаж. Топчий сидит в офисном кресле у окна. Под стеной на вымытом и протёртом насухо линолеуме сложены его вещи: футболки, рубашка, джинсы. Отдельно стопка бумаг и связка книг рядом с ней. В другом углу кровать из карельской берёзы. На ней смятое одеяло с подушкой и чёрная сумка с ремнём. В комнате из мебели ещё пара складных табуретов. На обозначенной простенками кухонке из ведра свисает тряпка из старой тельняшки. Замерщики прошли через кухонку в комнату.
— А вы будете делать заказ? — наконец нерешительно спрашивает разговорчивый. Чёлка упала ему на глаза, он взмахнул головой и будто поклонился. Второй опёрся о стену с зеленоватыми обоями, обиженно хмурится. Он напоминает школьника-хулигана в кабинете директора.
— Разумеется. Садитесь, — Топчий выкатился на середину комнаты в офисном кресле на колёсиках, жестом показал на табуреты.
— Мы присядем, — сказал угрюмый с вызовом. («Этот местный», — машинально отметил Топчий.)
— Я не сидел на зоне и выражаюсь так, как привык. На мою возможную резкость внимания прошу не обращать. Я долго служил в армии, и это может сказываться.
Разговорчивый съёжился, спрятал руки с рулеткой за спину. Угрюмый, пристроившись к табурету на корточках, вписал в лист заявки адрес: «Бухарестская 119 корп. 2 кв. 258».
— Мне нужна простая, но надёжная дверь. Без наворотов. Украшений.
— Хорошо… Вот, например, можно…
— Не надо пример. Пишите… Однолистовая. Сталь — двойка. Краска. Чёрная. Внутренняя сторона — лист ДВП под пленкой. Внутри минвата. Обязательно. Проверю… Три петли… без этих… подшипников. Противосъёмы. Рёбра жёсткости… Левая… Как здесь (Топчий махнул рукой на свою стандартную деревянную дверь). Крепление — сварка. Обязательно — сварка… Макросрлекс… Демонтаж — эту на хрен… Два замка. Верхний — Барьер-второй. И нижний… без разницы…
Все вместе выходили смотреть электрощиток на площадке для подключения сварочного аппарата. Определились со стоимостью, сроком установки, задатком. Топчий заплатил.
Радостный замерщик пересчитал деньги, выронив рулетку. И спросил с заискивающей улыбкой: — А вы где служили?
— …Таджикистан, Абхазия, Чечня, капитан, командир батареи дэ-тридцатых.
Топчий смотрел пристально, спрашивая взглядом: «Вопросы есть ещё?» Видно, что говорит он о службе привычно и неохотно. Служил и служил. И надоело всё это давно.
«От осколка», — подумал короткостриженный о шраме. Он хотел сказать, что тоже служил в ракетных войсках под Йошкар-Олой в звании старший сержант, но сдержался… «Ну, мы пойдём», — сказал он с теплотой в голосе. И весело бросил напарнику: «Рулетку не забудь».
Поднимая злосчастную рулетку (получилось, что он кланяется), разговорчивый прощался: — До свидания… Значит, мы в пятницу, в одиннадцать…
— Жду.
Топчий выкурил сигарету на балконе. Вошёл в комнату. Достал из чёрной сумки ноутбук, поставил на подоконник, запустил. Открыл документ под названием «Докторская». Прочёл вслух: «Проблемы социально-экономической адаптации мигрантов из стран СНГ в условиях российского мегаполиса». Поднялся с кресла, снова вышел на балкон. Закурил.
Он ни дня не служил в армии. Медкомиссия Коломенского артиллерийского училища в его случае оказалась непреклонной.
Звездопад
Виктор слонялся по актовому залу, высматривая однокурсников. Он жал руку людям со смутно знакомыми лицами, улыбаясь им американской улыбкой на бронзовом лице. Кому-то он кивал издалека. Но однокурсников не было. Или почти не было.
Студенты. Выпускники недавних выпусков. Хотя нет… Вон команда ветеранов во главе с активной женщиной в очках. Когда Виктор учился на первом курсе, они были, кажется, на пятом. Сейчас уже седые все — даже с седой бородкой есть. А женщина поразительно не меняется со временем… Раз как-то, курсе на втором, Виктор попал в эту компанию, тоже в День факультета. Сейчас вспомнилась та разудалая пьянка и обрывок песни: «…Звездопад, звездопад./ Это счастье — друзья говорят./ Мы оставим на память в палатках,/ Эту песню для новых орлят…» К ним, может, хотя бы прибиться?.. Но Виктору стало так грустно от «Звездопада», что глаза его заблестели. Да и не знает он там никого. Без тётки с постоянной внешностью он бы их вообще не узнал. Виктор кивнул ветеранам, прохаживаясь в проходе зала, а грустный «звездопад» ещё долго крутился в его голове.
Виктор не был моложав и рано начал лысеть. Седеть тоже, но на его светлых волосах седины почти не было заметно. Он уверенно выхаживал по актовому залу, обтекая шумные группки студентов и молодых выпускников. Невысокий Виктор смотрел на удлинённую (как ему казалось) молодёжь снизу исподлобья — получался отталкивающий взгляд, которым он прокладывал себе путь в толпе. Украдкой Виктор щупал взглядом девочек-студенток. В низко спущенных шортиках-юбочках и высоко поднятых маечках, они аппетитно нервировали его.
Со стороны Виктора можно было принять за бизнесмена средней руки. Или начальника отдела безопасности коммерческого банка. Равномерный загар его лицо приобрело в северном климате, поэтому Виктор был похож на человека, посещавшего солярий, а не на элегантно одетого промысловика с Алтая.
В зале шумно. На сцене бегает первокурсница с детскими косичками и в «трусиках» — так Виктор обозвал её экономный наряд. В глубине сцены сидят студенты в чёрных английских докторках с кисточками и раздувают щёки. Изображается то ли экзамен, то ли судебный процесс. Виктор понял, что девочка в «трусиках» является положительной героиней, попавшей в лапы бесчувственных злодеев.