Ферзь
— Коллесников!
— Я, тащ капитан.
— Строй взвод.
— Есть.
Пятнадцать бойцов тянутся и выстраиваются в центре ВОПа под длинной буковой тычкой с флагом. На правом фланге становится смена в бронежилетах и касках, с автоматами; остальные — только с автоматами. Обычно Фрязин не строит дежурную смену, но сейчас приказал — всех в строй!
— Паживее строимся, — цедит Фрязин, — Колесников!.. Долго они у тебя будут вошкаться?
— Гуленко! Бегом! — орёт Колесников.
— Ста-навись, рав-няйсь… смирна, — Колесников поворачивается к Фрязину с рукой у виска:
— Товарищ капитан, взвод на развод построен, заместитель командира взвода старший серж…
— Вольно! — Фрязин бросает руку к ноге.
— Вольно! — дублирует сержант.
Фрязин выбрит, затянут портупеей. Его берцы блестят, как будто он не вылез час назад из землянки, а такой плакатный свалился с неба на их голову:
— Товарищи солдаты! Если кто-то ещё раз уснёт на посту или не выполнит приказ сержанта Колесникова! или какая-то сволочь будет отлынивать от работ — расстреляю… Расстреляю! и спишу на гниль… Мне нахер не надо, чтобы из-за одного мудака мне вырезали ВОП… Ва-просы?!..
Бойцы уныло молчат, уставившись в землю и в лакированные берцы капитана Фрязина. Трудно сказать, верят ли они в расстрел.
Фрязин ставит задачу. И новый, похожий на все остальные день начинается визгом пил, треском топоров, скрежетом кирок и лопат о высохший каменистый грунт. Взвод врывается в землю на высотке с координатами 63/87/8.
Заканчивали окопы с тремя ячейками на каждого стрелка (одной основной и двумя запасными). Беликов и Шакиров обкладывали бруствера квадратиками дёрна. Начали соединять окопы в траншею. Пока нет ходов сообщения, но это позже… Строились на приёмы пищи, ели быстро — и опять за работу. Солнце сжигало мокрые с пины. Часовые в бронежилетах обливались потом на постах. К вечеру под рёв Фрязина и пинки Колесникова успели закончить дзот с тремя бойницами на поляну. Команда контрактника Евсюкова закрывала завалами лес по боковинам ВОПа. Когда уже смеркалось, Фрязин с Евсюковым ставил растяжки в лесу.
— Лопаты сложить, строиться!
— Пилы, топоры сложить, строиться!
— Па-живей! Смена!..
Первая смена расходится по постам. Люди в чёрных бронежилетах сливаются с сумраком остывшего дня. Бряцает оружие. «У кого сигареты остались, парни?» — слышится голос Иванова.
Вьётся триколор в лунном свете. Бородатые чудища лезут на ВОП. Фрязин бьёт из автомата. Но чудища ползут, ими кишат окопы, заполняется землянка. Обтянутый кожей череп скалится. Узловатые пальцы вцепились в горло. Трудно дышать. Фрязин рвёт с себя пальцы… В окошко пылится синеватый свет. Фрязин всматривается в пустой мрак землянки, правая рука до боли в пальцах сжимает эсрку.
Поёживаясь, капитан идёт по гребню высотки. Флаг на месте — не сняли чудища. Из-за горы, где РОП седьмой роты, раздаётся очередь. Весёлый автоматчик выщёлкивает: «Спартак-чем-пи-он». Фрязин матерится и спускается на пост Евсюкова.
Контрактник сверху окопа на броннике. Чёрный лес гнёт перед ним человекоподобные деревья. В шелесте листвы жутко рушится сухая ветка. Евсюков вздрагивает.
— Не спишь?
— Никак нет! тащ капитан.
— Чё орёшь? Всё тихо?
— Тихо, тарищ капитан.
Евсюков смотрит, как погружается за пригорок штормовка Фрязина… «Два», — кричит с поста Бахтин (Надо ж, не спит). «Один», — отвечает Фрязин. (Сегодня пароль — тройка)… «Где эта смена уже… душары, блядь…»
Всё в этой жизни заканчивается. Меняются смены. Солнце всходит над зеленью гор. Клочковатый туман ложится в речку Хул-Хулау. Играя мускулами, голый по пояс Фрязин несёт пулемёт на дзот.
Воронин сидит на бруствере и жалуется Буевичу, демонстрируя грудь с гематомой и кровоподтёком.
— Всю ночь не спал. Под утро только вырубился. И тут эта шакалюга, сука… берцем в грудак… Пулемёт забрал…
Буевич куняет и слушает невнимательно.
— Тихо!.. Ферзь.
Фрязин подошёл к бойцам, но смотрит поверх, вдаль. Вдруг он прыгает в окоп, передёргивает затвор и даёт длинную очередь:
— Кольцо! В окоп! Живо.
Воронин и Буевич, не соображая, катятся в окоп. В ответ пулемёту хлестнули пули. По поляне движутся фигурки, падают, стреляют и снова бегут.
Тудуф-тудуф-тудудуф-туф-туф… фить-фить…
Фонтанчики земли вздыбились на бруствере, цепь противника, сбитая огнём пулемёта, залегла и ведёт огонь. Фрязин переместился к амбразуре дзота, ткнул оцепеневшего Буевича.
— Коробку, Воронин, живо!
Потерявший лицо от страха Воронин шарит руками в ворохе бушлатов. Атака захлебнулась. На поляне лежат чехи и ведут огонь по дзоту, сзади ухнуло.
— Буевич, к пулемёту!.. Так, Лёша, пристреляйся. Главное — не давай им поднять голову. И по зелёнке лупи — там у них РПГ. Воронин! С автоматом к этой бойнице… Вот короб… Сейчас ещё патроны будут… — и Фрязин, пригибаясь, бежит к землянке.
Пуля цвынькнула о валун и рикошетом обожгла щёку. За спиной бьёт пулемёт Буевича.
Ту-ду-ду-дуф-ту-дуф-тудф тудф…
Бойцы рассасываются по позициям, впервые охотно надевая каски и бронежилеты. Триколор падает к мачте и снова взвивается. Выстрел РПГ прошёл над дзотом левее, и когда Фрязин добежал до землянки, воронка ещё клубилась пылью.
Кибер у рации.
— Давай, Женя, на «Бром»: атакован крупными силами, веду бой, прошу помощь. Ламзуркин!.. Быстро на дзот 7,62 и обратно… Где Колесников?.. — Фрязин бежит к АГСу на правом фланге. От палатки на позиции несутся бойцы. «Живее!» — капитан прыгает в окоп… фить… «Снайпер, сука…» Не добежавшего до своих ячеек Гуленко нагнала пуля, его ноги заплелись, он пошатнулся, словно пьяный, и свалился на спину. Снайпер в зелёнке за дорогой цокнул языком и стал выбирать другую цель.
Пулемёт смолк. На флангах цепи поднялись две фигурки и, пригибаясь, побежали вперёд. Обречённая, казалось, атака продолжалась. Чеченцы вели огонь, поднимались, пробегали извилисто несколько шагов, падали и откатывались в сторону. Евсюков не может поймать в прицеле автомата мельтешащие силуэты, жмёт на спусковой крючок, понимает, что промахивается. «Аллах акбар… лах… бар» — в треске очередей. Евсюкова обуял ужас. Чехи подбираются всё ближе. Ошалевший контрактник поливает поляну длинными очередями. «Гранаты, чёрт, где гранаты… Почему молчит пулемёт?!..» Вздымаются фонтанчики на бруствере. Рядом Шакиров с РПГ. Волна от выстрела закладывает уши. Шакиров бросает гранник и хватается руками за голову: «А-а-а-а-а…»
Фрязин, как заговорённый, носится под пулями в разгрузке на голое тело: «Митин! отставить огонь… Снаряжай магазины и передавай Бахтину»… «Юра, при цельней»… «Евсюков, к агээсу!.. Каштанов ранен, давай, Серёжа… перебежками»…
Когда по поляне застучал АГС, не добежавшие ста метров до русских окопов чеченцы дрогнули. Отошедшие от шока бойцы бьют короткими очередями. Буевич справился с перекосом ленты и снова ведёт огонь, но берёт выше. С позиций над дорогой к месту боя Фрязин перевёл Авдеева с пэкаэмом и Волкова с РПК, стрелков стянул с флангов (Если бы ещё их кто-то стрелять учил!..). «Ниже бери!., блядь…» В пулемётно-автоматной трескотне лопаются серии вогов: АГС кое-как пристрелялся, и поляну накрыла пелена разрывов. За ней чеченцы добегали последние метры до спасительного леса, падали замертво, ползли ранеными, выли в бессилии. Из второго агээса Беликов работает в тыл по зелёнке за дорогой (откуда бил снайпер).
— Прекратить огонь… Пополнить боекомплект… плект… — катится по позициям.
Свалившийся от усталости на дно окопа Митин заметался с ящиками патронов вместо раненого Ламзуркина. Бойцы нервно снаряжают магазины. Радист Кибер доложил в полк, что атака отбита своими силами, что на ВО-Пе два двухсотых и четыре трёхсотых.
Во взводной палатке Фрязин и Евсюков возятся с ранеными. Капитан вкалывает промедол, контрактник бинтует, накладывает жгут на ногу Ламзуркину: «Всё нормально будет, Саша, держись…»
Иванову пуля пробила мякоть левой руки. Рядом хрипит Колесников. После двух тюбиков промедола его перестали выворачивать стоны, пуля вошла в бронник, — не доставало пластин в броннике, облегчённый вариант, дембельский — вот и дембель… Шакиров затих на кровати с забинтованной головой, на повязке бурым пятном кровь — отвоевался башкир… Иванов хочет проникнуться состраданием… Весёлый башкир, песенку пел: «В день седьмого ноября завалили хусая……. Убиты Каштанов и Гуленко… Но он жив!.. Только слегка задело… Иванов гасит улыбку, но улыбка тянет обветренные губы помимо воли.
Семь трупов стащили к брустверу окопа. Крайний в голубом камуфляже скрючился калачиком, откинул когтем кисть руки. Седоватому бородачу пуля 7,62 попала в голову, другому, рыжеволосому в спорткостюме, граната Шакирова вывалила на землю кишки.
Раненым чеченцам оказали помощь — четверо, все тяжёлые. Пятого, исходившего молодого парня, посечённого осколками вогов и с перебитыми ногами, Фрязин пристрелил на поляне. Сейчас это крайний справа труп.
Собрали трофеи — два пулемёта ПКМ, автоматы, разгрузки с зелёно-бело-красными нашивками. Фрязин стоит в тени взводной палатки и наблюдает в бинокль, как бойцы снимают с убитых чеченцев натовские берцы — «Воронин первый… тут как тут… Шпана хренова, очухался уже…»
Гуленко и Каштанова положили у флага. Если бы не кровь, прилепившая камуфляжи к телу, можно было подумать, что бойцы прилегли отдохнуть под знаменем, наплевав наконец на вездесущего капитана. Фрязин нагнулся и закрыл солдатам глаза.
Трёхцветное полотнище переваливается в мареве августовского полдня. Девять бойцов с оружием, в стальных шлемах и бронежилетах выстроены перед флагштоком. Затянутый портупеей Фрязин вскинул ладонь к козырьку кепи, сделал три строевых шага навстречу сухопарому комдиву:
— Товарищ полковник! Первый взвод четвёртой рро-ты второго БОН отбил атаку противника силами до роты. Противник оставил семь убитых, четыре раненых. Наши потери: два убитых, четыре раненых. Командир четвёртого ВОП капитан Фрязин, — Небрежно прочеканив слова, Фрязин пожал протянутую руку полковника.