Широко раскинутые крылья Ведьмы в Мешке теперь стали белыми и полыхали, как бриллианты. И она засияла ещё ярче, источая в такт своей песне потоки света. Они окутали Эвадину своим сиянием, а та отшатнулась от меня, забыв, очевидно, все мысли об убийстве. Сначала она в полном изумлении смотрела на существо наверху, но затем потрясающе внезапно её лицо изменилось. Мгновенно статная красота Эвадины Курлайн превратилась в нечто настолько раздираемое яростью и вызовом, что такие слова, как «уродливый» или «ужасный», едва ли могут даже приблизиться к описанию того, как это выглядело.
Её рот широко раскрылся, образовав чёрную пасть, из которой вырвался ответный крик. Именно по этому звуку — такому пронзительному в своей мерзости, такому чуждому по масштабам ненависти — я понял, что являюсь свидетелем противостояния двух абсолютных противоположностей. Вопль Эвадины продолжался, и под ней начали скручиваться тени. Они вытягивались и извивались, как виноградные лозы, пытаясь хлестать омывающие её раскалённые потоки. Ведьма в Мешке, Серафиль, была существом света. Эвадина, Малицит, была созданием тени.
Тёмные, извивающиеся щупальца метались по мерцающим столпам света, и я чувствовал, как от накопленной энергии звенит воздух. Мою кожу покалывало, волосы встали дыбом, а состязание всё продолжалось, и оба существа по-прежнему выкрикивали свои невозможные песни. А затем, с грохотом высвободившейся энергии, противоборствующее соединение света и тени взорвалось. Под порывами горячего воздуха и обломками я сжался на земле, прикрывая голову руками.
Без песни Серафиля и крика Малицита тишина казалась необъятной, и я даже подумал, что на самом деле это тишина смерти. Однако, когда я чуть пришёл в себя и убрал руки от лица, то увидел, что Эвадина стоит на коленях, склонив голову и не двигаясь. Поднявшись на ноги, я огляделся в поисках Ведьмы в Мешке и увидел обнажённую и очень человеческую фигуру, лежавшую на покрове пепла недалеко от меня. Не ясно было, дышит ли она ещё, но, вернувшись взглядом к Эвадине, я увидел, как та медленно, но заметно качнула головой. Заметив поблизости блеск своего меча, я схватил его и на ватных ногах приблизился к Эвадине.
Она медленно подняла голову, когда я, шатаясь, остановился перед ней. Мне было бы проще, если бы сейчас я увидел то бесчеловечное, полное ненависти лицо, которое кричало несколько мгновений назад. Но, к моему вечному сожалению, Эвадина снова стала самой собой. Боль предательства по-прежнему сияла в глазах, лишённых всего, кроме небольшого намёка на здравый рассудок. Но всё же, это была она.
— Элвин, ты хочешь меня прикончить? — спросила она, скользнув взглядом по мечу в моих руках. — Ты убьёшь всё, что было у нас общего? — Её голос звучал, в основном ровно, если не считать слабой нотки озадаченного отчаяния — и в самом деле, женщина, которую обидел худший из мужчин.
Мольба в её взгляде стала самым тяжёлым ударом, который я получил в тот день, потому что в этом увидел ужасную правду: Она не знает.
Осознание этого заставило меня всхлипнуть, но не помешало поднять меч. По сей день я не знаю, действительно ли я нанёс бы тот удар, который оборвал бы её жизнь. Несмотря на то, что я признал необходимость её смерти, глубина моей привязанности к этой женщине была гораздо глубже, чем я мог себе представить. Я мог бы легко сразить Малицита, но не её.
Дрожащими от усталости и мучительной нерешительности руками я крепче сжал рукоять меча, и как раз тогда мой сын решил избавить меня от терзаний, издав настолько жалобной крик, что я не мог не остановиться и не обернуться к нему. Он по-прежнему лежал возле пылающей берёзы, и земля вокруг него дымилась от постоянного дождя огненных обломков. Однако прежде чем я успел заковылять к нему, Эвадина бросилась вперёд. Пальцы, непреклонные, как сталь, крепко сжали мои запястья — не с такой сверхъестественной силой, как раньше, но всё же достаточно яростно, чтобы поставить меня на колени.
— Я же говорила, — прохрипела Эвадина мне в лицо, поднимаясь надо мной. — Он не для те…
Внезапный грохот копыт — звук, словно тупой нож разрывает мокрую кожу — и Эвадина Курлайн вздрогнула и напряглась. Я вырвал запястье из её внезапно ослабевшей хватки, а она пошатнулась назад, медленно повернулась, и стал виден колючий предмет, торчащий из основания её черепа. Позади неё на спине вставшей на дыбы паэла покачивалась Джалайна, и её взгляд был лишён всякого милосердия, когда она смотрела на женщину, которую пронзила каменным пером. Я любил Эвадину, но Джалайна её не любила никогда, и я знал, что этот удар она нанесла без колебаний.
Эвадина попыталась заговорить, но вместо слов вылетали только брызги кровавой слюны. Тогда она повернулась и в ужасающем осознании уставилась на меня. Я думал, принесло ли вторжение пера в её плоть понимание или хотя бы последнее подобие здравомыслия, поскольку увидел призыв в её глазах. Я никогда не узнал, искала ли она прощения, или это было отчаянное выражение надежды умирающей души. Однако оно быстро исчезло, и Эвадина лишь бормотала какую-то тарабарщину, пуская кровавую пену, пока не упала лицом на обугленную землю и не замерла.
Я бы так и стоял, потрясённо глядя на её труп, если бы не очередной крик Стевана. Огонь приближался, яростно нарастая, и каскад обломков вокруг ребёнка становился всё гуще. Я заковылял в сторону кричащего младенца, но рухнул, сделав всего несколько шагов. Тогда я пополз к нему, но Джалайна оказалась быстрее — спрыгнув со своей паэла, она промчалась мимо меня и подхватила ребёнка на руки.
— Идти можешь? — спросила она, встав на колени возле меня.
Я покачал головой, отталкивая её.
— Уходи! Унеси его отсюда!
— Я не могу…
— Иди!
— Только не без тебя! А теперь вставай! — Джалайна подставила плечо и сумела поднять меня. Встав на ноги, я отшатнулся от неё. Я вполне мог бы снова упасть, если бы не напрягся от звука копыт Утрена, который пробивал проход через обгоревшие обломки сосны, преграждавшие ему путь. Он рысью подбежал ко мне и опустился на колени, позволяя вскарабкаться ему на спину. Нагнувшись, я взял Стевана у Джалайны, а она бросилась к своему скакуну и быстро запрыгнула в седло.
— Поехали! — крикнула она, и нарастающий рёв пламени почти совсем поглотил её голос. И всё же я помедлил, сначала бросив последний взгляд на труп Эвадины. Что бы там ни разглагольствовали те, кто до сих пор придерживаются веры Воскресшей мученицы, могу заверить тебя, любезный читатель, что я не увидел никаких признаков жизни в её сгорбленном теле. Эвадина Курлайн умерла в тот день, а если она и вознеслась, то лишь как пепел, развеявшийся по ветру.
Я задержался ещё на миг, вглядываясь в пламя позади себя в поисках хоть какого-нибудь следа Ведьмы в Мешке, но её обнажённого, неподвижного тела нигде не было видно.
Вокруг нас падало всё больше деревьев, и Джалайна снова крикнула:
— Элвин! — И её паэла помчалась галопом. Утрен бросился следом за ними, а я снова крепко схватил его за гриву и прижимал к себе сына, пока могучий конь уносил нас из пекла.
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
У меня скудный опыт свадеб. В моём детстве таких случаев решительно не было, и на протяжении большей части последующих лет тоже. Поэтому предложение взять на себя роль хранителя добродетели Эйн во время её свадебной церемонии было вдвойне неприятным из-за непривычности, а также из-за того, что весь ритуал казался мне абсурдным.
— Надеюсь, от меня не ждут, что я и приданое обеспечу, — проворчал я, отчего Эйн хлопнула мне по лицу букетом.
— Приличия требуют, чтобы кто-то исполнял эту роль, — сказала она. — Мой бедный дорогой папа пал в битве под королевским знаменем, когда я была ещё младенцем.
— Я этого не знал.
— Я тоже. Когда дело касалось моего отца, мама всегда была скупой на детали. Однако герцогине необходимо немного красок в своей истории, так ведь? Особенно когда в её жилах нет ни капли благородной крови.
— Похоже на то, как сказала бы принцесса-регент.
Эйн ухмыльнулась в ответ, а потом её взгляд задержался на моём лице, и улыбка медленно исчезла.
— Мне очень жаль… — начала она, слова застревали у неё во рту. Под руководством Леаноры она во многом научилась красноречию, но некоторые обстоятельства всё ещё ставили её в тупик. — Всех, кого ты потерял, — добавила она, кашлянув. — Я бы не попросила тебя, но… — она пожала плечами и смущённо хихикнула. — Ну, больше никого не было.
— Вы оказываете мне большую честь, миледи. — Я поклонился и указал на ступени собора. — Пройдём?
Всё огромное здание теперь стало намного чище, чем во время пребывания восходящей-королевы в Атильторе, поскольку тогда подобными вещами пренебрегали. Город по-прежнему оставался мрачным, ведь Эвадина даже здесь не сдерживала своего гнева. Обширную виселицу разобрали, а обломки множества разрушенных домов расчистили. Я испытал некоторое облегчение, обнаружив, что библиотека нетронута вместе с большинством книг, за исключением самой ценной, которая была украдена, когда назначенные Эвадиной библиотекари сбежали от Войска Короны.
Победа короля Артина над Лжекоролевой ознаменовалась большими празднованиями по всему королевству, а также исходом на восток бесстрашных приверженцев веры Воскресшей мученицы. От самого Восходящего войска мало что осталось, за исключением нескольких обезумевших душ, которые продолжали бродить по лесам возле за́мка Амбрис, где они бредили или бормотали о явлении Серафиля, свидетелями коего они стали. Но армия восходящей-королевы по большей части стала пеплом или трупами, и слугам Лорайн потребовались недели труда, чтобы расчистить всё или предать тела земле.
Другие, которые по-прежнему провозглашали Эвадину Воскресшей мученицей и цеплялись за её пример, начали свой путь на восток, хотя некоторым хватило глупости проповедовать от имени Эвадины — эти объявляли сообщения о её смерти ложью Алгатинетов и обещали её скорое возвращение и праведную месть. Наградой за такое красноречие обычно был град камней, если им везло, а если нет, то расправа. Однако большинство из этих воскресчиков, как их стали называть, мудро предпочли бежать в более безопасные места, и, надеюсь, никогда больше не побеспокоят эти земли.