В ответ светящая лишь рассеянно кивнула и снова вернулась к учётной книге перед собой. Самая младшая из уцелевшей части Совета, она была по меньшей мере на два десятилетия старше Эвадины и, как я понял, слыла весьма опытной священницей. Однако на её лице я не разглядел настоящего ума. Вместо этого там читалась только жёсткая самонадеянность человека, привыкшего к власти. Для неё и остальных присутствующих священников ересь Арнабуса стала всего лишь странным, хотя и пугающим перерывом в потоке естественного хода вещей. Никто здесь ещё не осознал, что еретик был всего лишь незначительным препятствием, а истинная предвестница перемен только что вошла в зал.
Если бы Сильда заняла законное место в этом совете, то я уверен, она бы уделила куда больше внимания солдатам Верховой роты, которые заходили и выстраивались вдоль стен. И только от эха их сапог, когда они встали по стойке «смирно», светящая Дарила и её пожилые коллеги соизволили уделить всё своё внимание Помазанной Леди.
— Благодарю вас, восходящая, — сказала Дарила и указала пером на солдат, — но Великий Еретик и его ужасный капитан убиты, и мне кажется, такая защита не оправдана. — Она улыбнулась. — Мы ещё раз благодарим вас за службу и предписываем разместить своих солдат на территории собора в ожидании дальнейших приказов.
— Приказов? — повторила Эвадина. — От кого?
— От совета, разумеется. — В голос светящей уже закралось некоторое раздражение, но когда её взгляд натыкался на солдат Эвадины, в нём также отражалась растущая тревога.
— Какого совета? — Эвадина говорила мягко и рассудительно, но эти два слова ознаменовали внезапную тишину в зале. Все глаза повернулись к ней, разные священники выпрямились над журналами и документами — одни с мрачным пониманием, другие с пустой озадаченностью.
— Пускай нас стало меньше, — сказала Дарила, и я испытал чувство уважения к твёрдости её тона, — но всем истинным служителям Ковенанта надлежит отдать свои силы восстановлению…
— Восстановлению чего? — оборвала её Эвадина. — Гнезда́ корыстных лжецов, занятых исключительно своим комфортом и обогащением? Думаете, я проливала кровь и вела добрых и честных людей на битву и смерть, чтобы поддержать ваше долгое продажное правление? Нет, ваши дни окончены, и вы больше не светящая, поскольку само это название омерзительно для примера мучеников. Им не нужны были ни высокие титулы, ни огромное богатство, которым вы себя окружаете. И с этого дня не нужны они и Ковенанту.
Храбрость Дарилы оказалась поистине глубокой, поскольку она стояла строго и решительно, твёрдо и вызывающе глядя на Эвадину.
— Каковы ваши намерения? — спросила она. — Стать таким же великим еретиком, как то существо, которое мы только что свергли? Будете ли вы, как и он, совершать кровавые убийства в этом самом священном месте?
— Вы никого не свергали, — напомнила ей Эвадина. — И только жадность и праздность этого совета позволили возвыситься такому, как он. А что касается кровавых убийств... — Она помолчала с милой улыбкой на губах. — Зачем мне вас убивать? На данный момент вы не представляете собой ничего. Разумеется… — она раскинула руки, переводя взгляд на испуганные или обиженные лица младших священников, — всем истинным служителям Ковенанта предлагается остаться и прославиться на этом новом пути. Но отныне никто не назовёт себя иначе, как просящий, и любой, кто служит себе, а не Ковенанту, будет называться еретиком. — Эвадина снова взглянула на Дарилу. — Добро пожаловать и вам, просящая Дарила, если считаете, что простое смирение вам по плечу. А если нет… — она наклонила голову в сторону двери, — убирайтесь отсюда и больше не пятнайте это святое место.
Разумеется, посыпались возражения. Сводчатые залы собора зазвенели криками ярости и отчаяния небольшой армии священников, узнавших, что их изгоняют из места, которое они веками называли домом. А когда пришло осознание, что эта чистка святейшего из святилищ не будет сопровождаться насилием, помимо резких толчков и случайных ударов руками, крики стали ещё громче.
Капитан Дерван, не скрывая отвращения к всеобщему беспорядку, наотрез отказался предоставить свои войска для его подавления. При штурме тылов Тессила его рота потеряла полдюжины убитыми и столько же ранеными. Ничтожные потери в сравнении с некоторыми сражениями, что я повидал, однако капитан-простолюдин явно остро их переживал.
— Герцогиня Лорайн послала нас сюда сражаться в битве, — заявил он, демонстративно опустив моё дворянское звание. — В ней одержана победа, и во многом благодаря нашим стараниям. Поэтому я немедленно отправлю свою роту обратно в замок Амбрис.
Поскольку возразить тут было нечего — разве только предложить взятку, которая, как я знал, скорее всего, побудит этого послушного парня к насилию, — я в ответ на невежливость обходительно поблагодарил его за услуги роты. Он не соизволил даже поклониться и без лишних слов потопал прочь, чтобы собрать своих солдат в дорогу.
Дарила и другие низложенные светящие оказались исключением из царившего хаоса, покинув собор с достоинством и прямотой, которыми я не мог не восхищаться. Эвадина, верная своему слову, проследила, чтобы они безопасно дошли до повозки, ожидавшей у лестницы собора. Однако я чувствовал, что масштаб унижения, перенесённого на глазах наблюдавшей толпы участников священного похода, стал для них сродни насилию. Самый древний светящий — маленький, высохший старик с затуманенными глазами, плохо понимавший, что происходит — безудержно зарыдал, плюхнувшись на сидение повозки.
— Побереги слёзы, брат, — сказала Дарила, положив руку на пятнистую макушку старика. — Это всего лишь мимолётный миг. — Она свирепо посмотрела на Эвадину, стоявшую на вершине лестницы, и громко прокричала, чтобы услышала вся толпа:
— Мы вернёмся во главе королевского войска, и всё станет по-прежнему.
На этот раз красноречие явно изменило Эвадине. На протяжении всей этой истории она в основном держалась безмятежно, но смелое сопротивление бывшей светящей, казалось, утомило её.
— Ох, — сказала она, даже не повышая голоса, и пренебрежительно махнула рукой, — да езжай уже, старая тупая корова.
Воцарилось молчание, и повозка покатила в сторону Королевского тракта, а вслед за ней побрела нестройная колонна верных священников. Их оказалось куда больше, чем мне хотелось бы — несколько дюжин писарей, лекарей и учёных, составлявших административное связующее звено не только этого города, но и всего Ковенанта. Я было закинул удочку о возможности насильно удержать самых образованных и способных, но Эвадина и слушать не захотела.
Она подождала, пока повозка не скрылась за дальними рядами участников священного похода, и начала свою речь, призывая поближе массу нетерпеливых сторонников и напуганных горожан. Последние, понятное дело, держались в сторонке. Мне удалось организовать уборку тел людей, пострадавших от безумия прошлой ночи. Однако я отчётливо понимал, что многие собравшиеся здесь послушать слово Помазанной Леди, потеряли друзей и любимых в битве за её возвышение.
— Больше здесь смертей не будет, — заявила Эвадина, и её голос с привычной непринуждённостью достигал всех ушей. — Всем, кто сражался здесь против меня, будет даровано прощение, ибо они были обмануты. Знайте же, что через меня Серафили объявили об окончании советов. И не будет больше разных рангов среди священников, ибо они порождают вредоносных близнецов — самолюбие и жадность, — которые барьерами встают на пути благодати Серафилей. Отныне только просящие будут смиренно служить Воскресшей мученице, которая, в свою очередь, смиренней всех служит Серафилям. Да будет этот день рождением Ковенанта Возрождённого.
Эвадина помолчала, пока люди восторженно кричали и размахивали оружием. Сегодня она намеревалась провозгласить не только свой приход к власти над Ковенантом, но и свой статус королевы. К счастью, хотя бы на этот счёт она согласилась прислушаться к моему совету, что с таким недвусмысленным вызовом Короне лучше подождать. Действительно, армия у нас имелась, но штурм Атильтора не прошёл бесследно. С приближением зимы у меня было мало надежды на пополнение наших рядов, а мои разведчики по-прежнему не докладывали ни о каких признаках Войска Короны. Отповедь посланнику Леаноры, несомненно, встревожила принцессу-регента, но, оставалось надеяться, что она не приведёт к войне, особенно когда королевская казна опустошена Алундийским священным походом и войной Самозванца. У меня не было ни малейших сомнений, что мы стоим на пороге новой конфронтации, но прямо сейчас тупиковая ситуация устраивала нас лучше всего.
— Знайте, что в сердце моём к вам только любовь, — продолжала Эвадина, когда стихли крики. — Знайте, что кровь, которую вы проливали, и друзья, которых вы потеряли ради этой святейшей из целей, не сгинули понапрасну, какими бы болезненными ни были ваши потери. Вы сделали больше, чем я могла бы просить даже от самых преданных душ. Итак, все, кто желают вернуться по домам, могут так и поступить, не опасаясь немилости. Ступайте и несите мою любовь и признательность до конца своих дней. Но те, кто захочет остаться со мной — добро пожаловать. Ибо вы мне понадобитесь. Вы понадобитесь Ковенанту Возрождённому. Враги, которых мы здесь победили — это лишь одно испытание, и, не сомневайтесь, будут и многие другие. Я никогда не обещала вам лёгкого пути. Я никогда не обещала вам ничего, кроме крови и жертв, ибо такова награда тем, кто поистине хочет служить нашему возлюбленному Ковенанту. Итак, я спрашиваю вас, братья и сёстры, в этом самом божественно-благословенном месте, останетесь ли вы со мной?
В ответ все даже не вскричали, а, скорее, неразумно громко взревели. Примечательно, что я увидел, как присоединились и многие горожане. За одну короткую речь Эвадина завоевала сердца людей, на которых пал её гнев всего несколько часов назад. Я часто наблюдал её способность демонстрировать власть простым ораторским искусством, но страсть, которую она пробудила в тот день, была иного порядка, настолько, что стала ещё одной гранью её легенды. Обращение Воскресшей мученицы со ступеней Атильторского собора — частый сюжет для картин и поэм. Хотя, как это обычно бывает с недоумками и пропойцами, из которых состоит художественная клика, большинство из них не включали меня в свои произведения. Справедливости ради, во время её речи я по большей части держался в тени. Если бы меня слишком часто видели возле Эвадины, то это могло бы вызвать нежелательное внимание и слухи. Мы вели себя сдержанно, однако угроза раскрытия меня постоянно тревожила. Воскресшая мученица должна быть чистой, а её душа и тело — не запятнаны похотью.