Она ещё ниже опустила голову и ничего не говорила, пока я не подсказал:
— Эймонд убил его, да?
— Хуже того. Он заманил его в нашу комнату в таверне, когда меня там не было, чтобы его остановить. Я ходила на рынок купить продуктов в дорогу. Когда вернулась… — Она сглотнула и потрясённо посмотрела на меня. — После того, как меня коснулась Леди, всё плохое, что я сделала, казалось, исчезло, словно кошмары, которых я почти не помню. Я никогда особо об этом не думала, потому что не хотела. Когда я открыла дверь и увидела Эймонда с Окопом, всё вернулось. Я стояла там, неподвижно, как статуя, и смотрела, как он его режет. Знаю, он выглядел в точности так, как выглядела я, когда ты пинком открыл ту дверь сарая в Каллинторе. — Голос её оставался твёрдым, но слёзы, струившиеся по щекам, говорили об ужасной внутренней боли. — Я была безумна, так ведь, Элвин? Вот почему ты за мной присматривал. Бедная безумная девочка со своим острым ножиком.
— Я заботился о тебе, потому что ты заслуживала моей заботы, — сказал я. — Потому что именно это мы делаем для тех, кого любим. И к тому же, на моих страницах гораздо больше крови, чем на твоих.
Она крепко зажмурила глаза, лицо несчастно сморщилось.
— Я была безумной, но стала лучше, по крайней мере, я так думала. Взглянув на Эймонда, я поняла, что он настолько же безумен, как я была когда-то. Возможно даже сильнее. «Имя главы шпионов?», всё спрашивал он Окопа, и резал, хотя тот явно уже был мёртв. «Назови его имя!». Я попросила Эймонда остановиться, но он едва меня слышал. Я толкнула его, чтобы привлечь внимание, и он… — Эйн содрогнулась, обхватила себя руками и, рыдая, повалилась вперёд. Я бросился к ней, поднял и крепко обнял.
— Всё в порядке, — прошептал я. — Не нужно больше ничего говорить.
Она покачала головой, шмыгнула носом, прокашлялась, и слова снова полились:
— Он набросился на меня, в точности, как и остальные. Как те, кого мама говорила ранить. Он бредил, Элвин. Говорил такие вещи… я и не подозревала, что они приходили ему в голову. Сказал, что я должна принадлежать ему. Сказал, что я с радостью продалась бы сыну того герцога на севере. Сказал, что сама Леди предупреждала его обо мне. Предупреждала, что я не была верна делу. Что я её предам. Он не хотел этому верить, но теперь увидел правду.
Она обмякла в моих руках, и слёзы уже лились свободно. Я держал её, пока дрожащие рыдания не сменились неглубокими вздохами.
— Зачем она ему такое говорила? — спросила она меня. — Зачем, Элвин?
— Виде́ние, — вздохнул я. — У неё было очередное ебучее виде́ние. — Осознание этого вызвало множество неудобных вопросов. «Сколько она видела? Как далеко и как глубоко заходит её прозрение?». Я прижал Эйн покрепче, и ради неё, и ради себя, а потом повернул её лицом к себе. — Ты его убила?
Эйн сделала глубокий вдох, вытерла лицо рукавом и покачала головой.
— Я пыталась не убивать. — Она замолчала и вздрогнула. — Я порезала его, глубоко и сильно, через всё лицо. Думала, этого хватит, чтобы отвадить его. Пыталась убежать, но он снова набрасывался, кричал, бредил, и наверняка привлёк бы внимание. Надо было заставить его замолчать.
Она снова заплакала. К моему удивлению, она прижалась ко мне, положила голову мне на грудь, и её стройная фигура содрогалась от рыданий.
— Всё прошло чисто, — прошептала она, когда печаль утихла. — Быстрый удар в грудь. Вряд ли он много почувствовал. Я так долго стояла и смотрела на него. Мои мысли снова смешались, как раньше. Я вспомнила, где нахожусь, только когда почувствовала запах дыма. Тогда я поняла, что нужно бежать. Когда я добралась до южных ворот, уже бушевали пожары. Не могла прийти в себя, пока несколько дней спустя меня не нашла Джалайна.
Я прошерстил свои воспоминания об Эймонде и решил, что в основном это был искренний и по-настоящему благочестивый, хоть порой и неосторожный юноша. Но бывали и моменты беспокойства, случаи, когда вера превращалась в дикость, как в замке Уолверн и в других местах. Неужели всё это была маска? Неужели он всё время был таким, какой раньше была Эйн, скрывая это месяцами, пока восходящая-королева не позволила ему выпустить это на свободу? Мне пришло в голову, что я ни разу не спросил Эймонда о времени, когда он был послушником, решив, что он всего лишь один из дюжин, кого Помазанная Леди вдохновила забыть старый продажный Ковенант. Возможно, он вовсе не сам захотел оставить своё святилище, а его выгнали. В равной степени было возможно, что долгие месяцы войны и жестокости просто свели его с ума. Он определённо не первая невинная душа, которую ужасные события превратили в чудовище.
— Всё это было ложью, Элвин? — спросила меня Эйн. Теперь она поуспокоилась, но её влажные глаза блестели несчастной мольбой. — Всё, что Леди нам говорила. Она ведь на самом деле не мученица?
— Нет, — сказал я. — Совсем наоборот.
— Но она коснулась меня… — Эйн сдержала очередной всхлип. — Она сделала меня лучше.
— У неё есть сила, способность захватывать сердца людей, которых она встречает. Это неоспоримо. Мы видели, как при помощи этой силы она совершает добро. И это я тоже не стану отрицать. Но я думаю, она делала всё, чтобы привести нас к этому. Она хочет разрушить весь мир. Это её цель. — Я взял и крепко сжал руки Эйн. — Нам нужно её остановить. Мы помогли ей стать королевой, так что правильно будет, если мы её и сбросим. Если ты не против.
Эйн не отвечала, а вместо этого прижалась губами к моим рукам и высвободилась. Поднявшись, она пошла к костру побольше, где видел Квинтрелл.
— Сыграйте, — сказала она, нагнувшись, чтобы взять мандолину, и сунула её ему в руки. — Мне очень хочется спеть сегодня.
И она действительно спела. Впервые за долгое время, которое казалось целой вечностью, я снова услышал песню Эйн, одну из её бессловесных мелодий, более печальную, но и более сильную, чем всё, что она пела раньше. Гул приглушённых разговоров затих в нашем лагере, когда её песня поплыла над болотом. Мне больно думать об этом сейчас, потому что это был единственный момент безупречной красоты, после которого в течение довольно долгого времени для меня ничего подобного не повторится.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Бугор мы нашли на следующий день, и привела нас к нему не Джалайна, а столп чёрного дыма над туманом, закрывавшим северный горизонт. Поселение было названо в честь монолитного каменного холма, вокруг которого оно образовалось. Когда мы выезжали из тумана, его гладкие бока покрывала сажа, все жилища вокруг него горели, а землю усеивали трупы. Хотя те, кто это сделал, скорее всего, уже ушли, я приказал роте спешится и подходить осторожно, а отряд Десмены отправил вокруг, чтобы закрыть путь к отступлению. Однако в Бугре не осталось никого живого, кто мог бы сбежать. Двери хижин были заперты снаружи, а сквозь соломенные крыши струился густой дым с запахом горелого мяса. Тех, кто каким-то образом сбежал из своих огненных тюрем, зарубили, их кровь всё ещё стекала в грязь, истоптанную копытами и сапогами.
— Прирезали каждую душу, — сказала Джалайна, сплюнув на землю. — Даже детей.
— Зачем? — удивлялся Уилхем, не отводя взгляда от обугленного тела, наполовину свисающего из окна. — Может, наказание? За отказ признать дело восходящей-королевы?
— Всё гораздо проще, — проговорил я. — Эвадина не может позволить себе свидетелей гибели Алгатинетов.
— Эти люди, скорее всего, даже не знают, где они, — сказала Джалайна.
— Всё равно. Те, кого она послала на это дело, не хотели рисковать. — Я подошёл к тому месту, где Тайлер, присев на корточки, осматривал дорогу, ведущую на запад от поселения.
— Сорок, — сказал он мне. — Может и больше. Направляются точно на запад.
— В таком случае, — встряла Джалайна, — кто-то дал им неправильное направление. — Она кивнула в сторону тропы, змеившейся по болоту на север. — Святилище в той стороне.
— Капитан, у них перед нами не меньше часа форы, — сказал Тайлер. — И свою ошибку они осознают довольно быстро.
— Тогда не будем медлить, — сказал я, спеша подняться на Черностопа.
Несмотря на всю мою спешку, попытка хоть сколько-нибудь быстро двигаться по болотам — бесплодная затея. Черностоп, которому не нравилась нетвёрдая земля, не захотел идти быстрее, чем полурысью, а другие лошади шли и того осторожнее. Лишь ближе к вечеру из редеющего тумана появился шпиль святилища мученика Лемтуэля.
Зная, что это весьма важное место в рассказе о жизни Сильды, я ожидал чего-то большего, чем просто скопление убогих одноэтажных зданий со стенами, которые уже много лет не видели ни капли побелки. Само святилище представляло собой всего лишь сарай с покатой крышей, примыкающий к шпилю, который, казалось, был готов обрушиться в любую секунду. Рядом стояло несколько хозяйственных построек, давно не использовавшихся, а в загоне для скота не хватало большей части забора, как не имелось и животных, которых можно было бы там содержать. Место выглядело совершенно безжизненным, если бы не тоненькая струйка дыма, поднимавшаяся из единственной трубы святилища. Я-то думал, что Леанора, по крайней мере, оставила при себе достаточное количество королевских солдат, чтобы выставить пикеты, но нашему продвижению по дамбе из затонувших брёвен ничто не препятствовало.
Дверь святилища открылась, как только я остановил Черностопа на твёрдой земле за дамбой. Сэр Элберт Болдри оказал мне любезность, встретив нас в доспехах, блеск которых указывал на недавнюю полировку. Ещё ярче блеснул его длинный меч, когда он покрутил им, остановившись в дюжине шагов от нас. Он ничего не сказал, просто поменял хватку на мече, упёр его кончиком землю и положил руки на навершие. На нём не было шлема, а бородатое лицо выражало скорее суровое ожидание, чем обвинение.
Шелест шагов приковал мой взгляд к дверям святилища. Принцесса Леанора крепко прижимала к себе двоих детей. В отличие от Элберта, выражение её лица было мрачным от праведного осуждения.