Боевой конь споткнулся как раз, когда Офила подъехала почти на расстояние удара мечом, из его пасти полилась кровавая пена, и он свалился в поток алой воды. Капитан откатилась от бьющегося зверя, пока тот не утащил её за собой. С трудом поднявшись на ноги, она от досады издала бессловесный крик и зашлёпала ко мне, но тут же замерла, поскольку меткий лучник попал ей в щель между наплечником и горжетом. Я посмотрел, как она, дёргаясь, падает в воду, а потом обратил всё своё внимание на её приближающихся товарищей.
Первый — ветеран, которого я помнил по стенам замка Уолверн — бросился на меня, разинув рот, издавая полный ярости крик и вытянув длинный меч, что вонзить мне в лицо. К счастью, его доспехи были хуже, чем у капитана, и второй залп из длинных луков попал и в лошадь, и во всадника, прежде чем те съехали с дамбы. Ещё одна удача заключалась в том, что в предсмертных судорогах этот парень затянул уздечку коня так, что они упали прямо на пути атакающих позади него. Вскоре дамба превратилась в хаос борющихся, встающих на дыбы лошадей, которых хлестали всадники, потерявшие, казалось, всякий рассудок. Это была лёгкая цель для лучников — их стрелы наносили смертельный урон, окрашивая болотные воды в ещё более глубокий красный оттенок.
Несмотря на такую резню, большая часть подчинённых Офилы оставалась на дальнем берегу целыми и невредимыми, и многие оказались куда благоразумнее, чем их капитан. Больше дюжины спешились и пошли по воде по обе стороны от дамбы. Шли они медленно, представляя собой отличные мишени для лучников, но их у нас было слишком мало. И к тому же арбалетчики наших врагов вскоре пришли в себя и начали отвечать. Крик привлёк мой взгляд к лучнику, который рухнул в камыши с вонзившимся в грудь арбалетным болтом. Последовали новые залпы, заставившие наших лучников укрыться, в то время как идущие вброд люди с трудом выбирались на твёрдую почву.
Я вздрогнул от сердитого вжика арбалетного болта, пролетевшего в дюйме от головы, а затем высоко поднял меч, подавая заранее оговоренный условный сигнал для нашей контратаки. Коротко прогрохотали копыта, и Уилхем повёл половину нашего отряда против врагов слева от меня, а Десмена двинула остальных вправо. Неистово поднимались и опускались мечи и топоры, а у камышовых берегов росли кучи тел. Солдаты Ковенанта, не испугавшись, двинулись вперёд, плотной толпой пробираясь по воде. Наших лучников отбросили назад, они выбирались из камышей и отступали, а потом развернулись и снова начали обстрел, нанося ужасающий урон, но стрелы у них вскоре закончились.
На дамбе солдаты Ковенанта передо мной смогли оттолкнуть трупы лошадей и товарищей и бросились вперёд. Я приотпустил поводья Черностопа, дав ему сигнал встать на дыбы, и его копыта со смертоносным эффектом заколотили по нападавшим. Первые несколько человек свалились с расколотыми черепами или разбитыми лицами, а Черностоп опустился, чтобы растоптать очередную жертву. Всадник Ковенанта увидел свой шанс и двинулся на меня, занеся топор, чтобы рубануть по голове моего скакуна. Я отразил опускающееся оружие ударом длинного меча, а затем надавил глубже, наклонив лезвие так, чтобы вонзить его в шею солдата с топором. Когда всадник упал, меня окружили спешившиеся солдаты, тыкая клинками, словно стальными зубами смыкающейся челюсти. Я рубил и бил по каждому кричащему лицу, а Черностоп снова и снова вставал на дыбы, размахивая копытами.
Из-за разницы в численности нам неизбежно пришлось отступить, а Черностоп получил несколько порезов. Ни одного настолько глубокого, чтобы свалить его с ног, но им удалось распалить его ярость. Развернувшись, он принялся бить задними ногами, отчего нашим врагам пришлось отступить на несколько шагов, а ещё я вылетел из седла. Я крепко ударился об землю, и едва успел откатиться, когда один из солдат рванул вперёд, рубанул фальшионом и получил в награду за храбрость копытом в челюсть. Черностоп в яростном безумии отвернулся от меня, позволив мне встать на ноги, но также дав моим врагам шанс возобновить атаку.
Я отбил выпад меча, ударил его владельца локтем по лицу, развернулся и зарубил человека с кинжалом, который прыгнул на меня со спины. После этого бо́льшая часть этой бесславной битвы тускнеет в моей памяти, становясь уродливой мешаниной беспощадной борьбы. Я осознавал, что окружающее сражение перерастает в кровавую драку, лишённую всякого порядка. Мельком увидел спешившуюся Джалайну, боевой молот которой где-то потерялся — она колотила по лицу солдата, зажатого между её коленями. Ещё один встал позади неё с поднятым топором, но его сбил Адлар. Жонглёр опустился на солдата с ножами в обеих руках и стал дико наносить удары.
Рубанув по ногам очередного врага, я столкнулся с крепкой, непоколебимой фигурой. Зарычав со звериной враждебностью, свойственной таким схваткам, я выставил меч для удара и оказался лицом к лицу с сэром Элбертом. Он выглядел гораздо сдержаннее, чем я — суровый и целеустремлённый, но лишённый мании боя.
— Прошу прощения, Писарь, — проворчал он и отошёл от меня, а его меч мерцающей дугой отрубил руку солдату Ковенанта. Шагнув дальше, он отбил удар и глубоко вонзил клинок в плечо нападавшего — всё одним плавным движением. Я прежде видел Элберта в битве, но никогда так близко, и следующие несколько мгновений недвусмысленно продемонстрировали, насколько глупо с моей стороны было даже рассматривать возможность встретиться с ним в бою один на один. Солдаты Ковенанта падали вокруг него, как пшеница под косой, а он неуклонно продвигался по их рядам, убивая или калеча каждым ударом своего длинного меча. Такая контролируемая жестокость могла бы обратить в бегство многих солдат, но власть Эвадины над этими людьми не так-то легко было ослабить. Снова и снова они бросались на Элберта, не обращая внимания на обещанную им погибель, и снова и снова он убивал их.
Чувствуя, как смещается равновесие этого боя, я опять высоко вскинул меч и крикнул всем своим, кто ещё стоял на ногах:
— Все к сэру Элберту! — Я не стал ждать ответа, а бросился к Элберту и ударил по клинку, которым кто-то тыкал в него. И снова чувство времени и деталей потерялось в красном тумане боя, а моё сознание сжалось в смертоносную точку. Длинный меч двигался рефлексивно, когда я рубил тех, кем недавно командовал.
В чувство меня вернули брызги холодной воды, попавшие на лицо. Удивлённо моргнув, я понял, что стою по пояс в болоте, грудь вздымается, а тело охвачено болью перенапряжённых мышц. Рядом солдат Ковенанта — к счастью не из тех, кого я знал — выкашлял густой поток крови и скрылся под водой. Вокруг меня покачивались и другие тела: одни утыканные стрелами, другие изрубленные и истекающие кровью, а некоторые всё ещё дёргались на пути к смерти. Не все были врагами: я заметил юное, пустое лицо Йолланда, плывущего рядом с членом банды Десмены.
Гортанные крики привлекли мой взгляд к берегу, где сидел на корточках раненый солдат Ковенанта в окружении Тайлера и четверых всадников Свободной роты.
— Сдавайся, еблан! — приказал Тайлер, в ответ на что солдат бросился на него с кинжалом. Шквал клинков остановил вызывающие крики парня, и я отвернулся. Элберт возвращался к святилищу с мечом в ножнах, его работа завершилась.
Добравшись до камышового берега, я выбрался из болота, опустился на колени и пытался набраться сил, осматривая то, во что нам встала эта битва. По моим оценкам, в ходе уничтожения роты Офилы мы потеряли почти половину своей численности. Несколько выживших лежали на земле, держась за раны, которые никто из нас не умел лечить. Я увидел, как Фалько Йолланд с роднёй ходят от одного павшего солдата к другому, грабя мертвецов и приканчивая раненых. Будь то другое поле боя, я бы его остановил, но здесь не стал. Спасение тех, кто попал в ловушку заклинания Эвадины, не принесло бы нам никакой пользы. Отныне в этой борьбе не могло быть никакой пощады.
Поднявшись, я с трудом пошёл вдоль берега, испытав облегчение от вида невредимого Уилхема, который прижимал повязку к руке Адлара. Облегчение усилилось, когда я увидел, что и Джалайна, и Эйн живы. Вдова получила несколько новых ярких синяков, но в остальном казалась невредимой. Эйн же, как мне сначала показалось, сильно ранена, поскольку обе её руки были красными от кончиков пальцев до локтей. Но подойдя поближе, я увидел перепачканный кинжал в её руке, и понял, что кровь не её. Обе женщины сидели на корточках возле третьей, более крупной фигуры в доспехах, из щели которых торчала стрела, дёргавшаяся с её затихающим дыханием.
— Давай! — прохрипела Офила Эйн, и с её губ слетели красные брызги. — Кончай!
— Не могу, — дрожащим шёпотом пробормотала Эйн — у неё явно перехватило горло. Увидев меня, она сморгнула слёзы и, извиняясь, покачала головой. — Я не могу…
— Ничего, — сказал я, опускаясь возле Офилы. Всегда было трудно определить возраст её широкого лица с волевым подбородком, но теперь, обесцвеченное до мраморной белизны и изуродованное болью, оно казалось детским.
— Капитан, хотите оставить завещание? — спросил я, положив руку ей на голову.
— Не дури меня, предатель. — Она дёрнулась, но ей не хватало сил, чтобы избежать моего прикосновения. Её тело судорожно передёрнулось, вызвав всхлип с губ. Я смотрел, как на её лице страх сражается с яростью, а кожа холоднела с каждой секундой. Выносливая, как и всегда, она совладала с собой, сделав несколько неглубоких вдохов, и встретилась со мной взглядом. Теперь слова выходили с вымученной точностью.
— Мой завещание… это вопрос… если ответишь.
— Отвечу.
— Почему? — В её взгляде мелькнул жалобный, нуждающийся свет. — Почему… ты пошёл против неё?
— А почему льют воду на горящий дом? У меня не было выбора, капитан.
— Лжец… — Она снова дёрнулась, боль наконец превозмогала силу. — Ты всегда… замышлял… планировал. Она мне говорила. Сказала… как любовь… её ослепила… Каэритское колдовство… сказала она… — Слова Офилы утихли из-за дрожи, глаза потускнели, последние удары сердца выкачивали кровь из её тела. Я видел, как она боролась с этим, заставляя себя вернуться к жизни одним усилием воли, хотя её глаза теперь ничего не видели, и слова звучали как слабый, свистящий хрип. — Тория… что с ней… стало?