таликам и плоским лукам. На некоторых также были кольчуги, а не только обычная варёная кожа. Таолишь сопроводили нас в свой лагерь, состоящий из конических убежищ, и там все смотрели на нас свирепо и подозрительно. Трудно было точно оценить их число, поскольку лагерь явно был обширным. Быстрое появление Эйтлиша накануне вечером ясно дало понять, что нас ждали, поэтому я предположил, что они обосновались здесь до нашего прибытия.
Мы нашли Рулгарта на небольшой поляне, где он обучал группу воинов обращению с алебардой, выкрикивая наставления на неплохом каэритском, хоть и с акцентом. Его ученики достаточно хорошо владели оружием, но без всякого подобия порядка в строю.
— Писарь, — сказал Рулгарт, осматривая меня сверху донизу с выражением, в котором читалось много осуждения, но мало приветливости. — Значит, не помер?
Я проигнорировал подколку Рулгарта и кивнул на таолишь.
— Им придётся выучить кучу правильных упражнений, если они хотят иметь шанс противостоять войску восходящей-королевы.
— Так ты всё-таки сделал её королевой? Как же ты, наверное, гордишься. — Рулгарт одарил меня жиденькой улыбкой, напомнив, что, хотя навыки, которым я научился у этого человека, несомненно, спасли мне жизнь, неприязнь между нами была полностью взаимной. Напряжённый момент затягивался уже настолько, что вполне могло бы случиться обострение, если бы не вмешался другой голос.
— Неужели это Уилхем Дорнмал? — спросил юный таолишь, отделившись от тренирующихся воинов и приближаясь к нам. Он говорил на языке Альбермайна с лёгкой алундийской картавостью, но во всех других отношениях настолько походил на каэритов, что я только через секунду узнал Мерика Альбрисенда, племянника Рулгарта.
— Рыцарь, который чаще всех терпел поражения, насколько я помню, — продолжал Мерик, отвешивая Уилхему чересчур витиеватый поклон.
— Турнир — это не то же самое, что битва, — ответил Уилхем, хотя я не заметил особой злобы, когда он поклонился Мерику в ответ.
— Тоже верно, — уступил Мерик, а потом повернулся ко мне. Весёлость его угасла, хотя он и соизволил кивнуть. — Писарь. Я поверить не мог, когда Эйтлишь сказал нам, что вы прибудете, намереваясь воевать со своей сукой-мученицей, не меньше. И вот вы здесь.
— Как и вы, — ответил я. — Надеюсь, вы теперь сражаетесь лучше, чем когда я сбил вас с ног у за́мка Уолверн.
Когда-то подобная колкость вызвала бы, по меньшей мере, недовольную гримасу на лбу Мерика, но теперь он просто рассмеялся.
— Лучше, благодаря моему дяде и этим ребятам, которых я с гордостью называю братьями и сёстрами. — Он указал на таолишь, большинство из которых прекратили тренироваться и наблюдали за этой беседой. Глядя на них, я узнал одну из воинов из деревни Лилат. Судя по её суровому, обвиняющему взгляду, она меня тоже узнала.
— Сколько человек под вашим командованием? — спросил я, повернувшись к Рулгарту.
— Нисколько, — сказал он. — Они называют меня Ваалишь, и этот титул подразумевает уважение, но не подчинение. У каэритов нет правителей, Писарь. Ни королей, ни маршалов, ни герцогов, которые бы отправляли их на войну. Они здесь потому, что Эйтлишь рассказал им, что их домам угрожает опасность, растущая за северными горами. Но это они решили прийти, и решение сражаться тоже будет за ними. А что касается численности… — он задумчиво поджал губы, — здесь около двух тысяч, и до конца месяца соберётся ещё.
— Скоро у вас будет ещё больше, когда прибудет войско Короны. И там многие остро нуждаются в обучении и маршале, который будет руководить ими в бою.
— И что, ваш маленький король, а точнее его мать, с радостью поставит изгнанного алундийца во главе своей армии? — рассмеялся Рулгарт. — Сомневаюсь.
— Маленький король обручён с вашей племянницей, которая тоже скоро здесь будет. Разве она — будущая королева, которая с вами одной крови — не заслуживает так же вашей службы?
Лицо Рулгарта потемнело, но на этот раз не от гнева. Передо мной стоял человек, который решался нести неприятное бремя.
— Если такая служба вернёт моей семье Алундию, то я перенесу все раны чести и гордости, какие только придётся. Чему меня и научил этот народ, так это силе смирения.
— Не сомневаюсь, что принцесса-регент пойдёт на переговоры.
Наблюдавшие за нами воины зашевелились, и я повернулся к ним, увидев, как они расступились, уступая место большой фигуре в капюшоне. Появления Эйтлиша — даже в уменьшенном состоянии — было достаточно, чтобы вызвать тревогу у Уилхема и Джалайны. Оба сделали шаг вперёд, когда каэритский гигант приблизился ко мне. Их руки потянулись к оружию, что, в свою очередь, вызвало волну агрессивного возбуждения среди таолишь.
Остановившись, Эйтлишь обратился по-каэритски к Рулгарту:
— Ваалишь, ты согласен ждать здесь орду ишличен?
— Да, — ответил Рулгарт. — Хотя сложно сказать, что из этого выйдет.
— Я в тебе уверен, как и таолишь, поскольку они тебе доверяют. Элвин Писарь… — Эйтлишь отвернулся, толстая рука высунулась из-под плаща, махнув мне идти за ним, — пойдём. Нам ещё далеко идти.
— Насколько далеко? — крикнул я ему вслед, но он уже шагал прочь. Ругнувшись себе под нос, я бросился за ним, отдавая через плечо череду приказов Уилхему и Джалайне. — Я должен пойти с ним. Оставайтесь здесь и приготовьтесь к прибытию войска. Лорд Рулгарт командует этим аванпостом. Если сможете найти лошадей, то разведайте земли отсюда до северных гор.
— Сколько тебя не будет? — крикнул мне вслед Уилхем.
— Не имею ни малейшего понятия. — Я остановился, глядя, как фигура Эйтлиша в капюшоне целеустремлённо шагает среди деревьев. Путешествие в одиночку в неизведанные земли с таким существом — существом, которое на самом деле ненавидело меня — не доставляло удовольствия. — Если я не вернусь, — повернувшись к Рулгарту, сказал я, — с наступлением зимы идите на Альбермайн. Проходимый маршрут будет на перевале «Кейн Лаэтиль». Каэриты знают, где его найти.
Лес казался бесконечным, и, судя по высоте и толщине деревьев, от Шейвинского он отличался как по природе, так и по возрасту. Чем дальше мы уходили от побережья, тем более величественными становились деревья. Я прошёл мимо нескольких, у которых стволы были шире до́ма, и поднимались они на такую высоту, что затмевали самые высокие шпили соборов. Целый день мы шагали на юг в тяжёлом темпе, заданном моим проводником, и не было видно ни конца этому походу, ни заметных изменений в ландшафте. Эйтлишь проигнорировал мой первый шквал вопросов, держа при этом длинный, размеренный шаг, к которому мне было трудно подстроиться. Также он не чувствовал необходимости отдыхать до наступления темноты, а к этому времени я уже устал и проголодался.
Мы встали лагерем в тени упавшего лесного великана. Кора огромного дерева была частично содрана, обнажая древесину глубокого красного оттенка. Эйтлишь, по-видимому, не чувствовал нужды в костре, но не возражал против того, чтобы я его разжёг, хотя мне и нечего было на нём готовить. У моего спутника еда имелась: связка грибов и съедобных кореньев, которые он съел, не видя необходимости делиться. Когда я заметил, что Доэнлишь определённо не хотела, чтобы я умер от голода, он откинул капюшон, демонстрируя выражение суровой покорности.
— Вон у этой есть еда, — сказал он, дёрнув подбородком в сторону леса. — Хотя понятия не имею, почему она так старается быть рядом с тобой.
Услышав шорох папоротника под ногами, я в тревоге поднялся, но расслабился, когда в поле зрения появилась Джалайна. На плечах она несла две котомки, и по её сутулой спине и осунувшемуся лицу было видно, каким напряжённым выдался для неё этот поход. Ясно, что часть пути она пробежала, чтобы наверстать упущенное.
— Жопы мученичьи, как же быстро он ходит, — сказала она, опуская котомки возле моего разгоравшегося костра. — Всё что могла собрать быстро, — сказала Джалайна, доставая припасы. — Хорошо ещё, что его легко выслеживать.
— Не надо было тебе идти, — сказал я, зная, что не прикажу ей уйти. — Но я рад, что ты пришла.
Джалайна передала мне железную сковородку, которую я держал над огнём, пока она отрезала полоски бекона.
— А куда конкретно мы идём? — спросила она, осторожно взглянув на огромного каэрита. Без капюшона его лицо предстало перед нами во всей своей безволосой, скульптурной необычности, и это зрелище наверняка привлекало бы к себе взгляды. Впервые увидев его лицо при дневном свете, я был поражён гладкостью его кожи, без шрамов и щетины, несмотря на непостижимый возраст. Я подумал о хищном, разъярённом существе из прошлой ночи, и у меня усилилось убеждение, что кем бы Эйтлишь ни был, его нельзя в полной мере назвать человеком.
Я ожидал, что он проигнорирует вопрос Джалайны, как игнорировал мои, но он ответил на слегка архаичном альбермайнском без проволочки, и более мягким тоном.
— На совет в Зеркальный город, добрая женщина. А оттуда, — он глянул на меня прищуренными глазами, — в другое место.
— Зеркальный город? — переспросила Джалайна.
— Плохой перевод, — сказал он ей. — Значение этого названия станет ясным, когда ты его увидишь. Считай, что тебе повезло, ведь лишь немногие ишличен когда-либо путешествовали так глубоко в Каэритские земли.
Я не чувствовал, что мне повезло. Вместо этого тяжесть его взгляда, когда он говорил «в другое место», окончательно вывела меня из себя.
— Ишличен? — спросила Джалайна.
— Так они нас называют, — ответил я, шевеля кинжалом бекон на сковородке, а она тем временем добавила бобов и немного воды. — Они также используют это слово для описания вещей, брошенных в кучу мусора.
— Это всего лишь одно из слов для вашего народа, — сказал Эйтлишь. — Другие не на настолько милые. Хотя в твоём случае, Элвин Писарь, думаю, оно подходит лучше всего.