Доэнлишь? Что такое её метка? И главное, что овладело тобой и заставило ебать ту чокнутую суку, которой мы так глупо служили?
К счастью, Джалайне вскоре удалось найти рычаг, который отцеплял вращающиеся камни от шестерёнок, избавив нас от постоянного жужжания. Я думал отказать ей, считая, что это будет в своём роде доброта. Я не сомневался, что без ответов она сдержит слово и оставит меня в этом путешествии в компании одного только Эйтлиша. Но не эта печальная перспектива развязала мне язык. Честность — меньшее из того, что я был ей должен.
Итак, мы сидели на мельнице в сгущавшемся мраке, который лишь немного разгоняла маленькая свечка. Её принесла Патера вместе со шкурами, в которые мы завернулись, и я рассказывал Вдове свою историю. Я ничего не упустил из виду, даже самые странные эпизоды, которые рациональный ум либо презрел бы, либо отбросил как причудливую чепуху. Некоторые из них текли легко. Некоторые было труднее выделить из парада замешательства и самообмана, что мы называем памятью. Но, конечно, та часть моей жизни, которая не поддавалась истинному объяснению, даже для меня, была ответом на её главный вопрос.
— Она убила светящего Дюрейля? — спросила Джалайна, когда я, наконец, подошёл к сути дела, нерешительно описав события, последовавшие за нашим побегом из Жуткого Схрона.
— Да, — сказал я.
— Прямо перед тобой?
— Да.
— И тогда вы трахались впервые? Прямо перед трупом убитого светящего?
Я не смог придумать ничего лучше, кроме как пробормотать:
— Да.
Рискнув взглянуть на её лицо, я не нашёл там отвращения и осуждения, которых ожидал. Вместо этого увидел только недоумение. Вздохнув, она плотнее закуталась в меха и спросила:
— Когда ты узнал, что у неё будет ребёнок?
— Не знал ничего до того дня, когда сгорел собор вместе с большей частью Куравеля. Я пытался убить её. Я собирался, но… — Мои слова умерли в беспомощном вздохе, голову переполняли воспоминания об ужасной ночи. «Ты убьёшь нашего ребёнка?» — Делрик подтвердил это, когда приходил ко мне в камеру лечить мои раны. Я не знал, за это ли она его убила, или за его участие в её лжевоскрешении. Сомневаюсь, что сейчас ей ещё нужны причины для убийства.
— Делрик был хорошим человеком, и всегда с радостью давал сонное снадобье, когда я просила. И от порезов, которые он зашивал, всегда оставались самые маленькие шрамы. — Она пристально посмотрела на меня. — Но он умер виноватым человеком, Элвин. Потому что все мы виноваты. Все мы, кто шёл за ней, сражался в её битвах и сделал её тем, кто она есть. Да уж, ты дурак, но и я тоже. И Тайлер, и Эйн. У всех нас есть счёты, которые нужно свести.
Я кивнул в ответ, но не мог полностью принять правоту её рассуждений. Да, все мы были дураками, но я был королём дураков.
— И вот теперь ты знаешь, почему я убил Арнабуса, — сказал я. — И почему она напала на меня. Интересно, к безумию её привело то, что она узнала о своём воскрешении, или тот факт, что это было сделано каэритскими руками?
Джалайна покачала головой.
— Она всегда была безумной. Мы просто этого не видели. Или, возможно, мы тоже сошли с ума, и разум прояснился только тогда, когда мы увидели, что она собой представляет. — Она придвинулась ко мне поближе, из шкур показались её руки и сжали мои. — Ребёнка нельзя оставлять в её руках. И ты это знаешь.
Я отвернулся, встревоженный твёрдой, немигающей целеустремлённостью в её глазах.
— Ты знаешь это, Элвин! — она ещё сильнее сжала мои руки. — Любовь просто так не исчезает. Я вижу, как она по-прежнему живёт в тебе, словно болезнь, от которой ты никак не можешь избавиться. Но, люби-не-люби, этому не будет конца, пока она жива. Я знаю, что ты пытался раньше, но сильно ли? В следующий раз тебе нельзя оплошать.
Она придвинулась ещё ближе и прижала свои губы к моим. Я хотел вернуть поцелуй, прижать её к себе, но не стал. Джалайна на секунду положила голову мне на грудь и прошептала:
— Ещё живёт. — Отвернувшись, она устроилась на своей постели из сложенных шкур. — Словно болезнь.
Мы покинули деревню на рассвете, разбуженные грохотом двери мельницы, которую пинком распахнул Эйтлишь. Наш отъезд не ознаменовался никакой церемонией, что меня удивило. А ещё я заметил, что в этот день он шёл медленнее и слегка горбил широкие плечи.
— Те, кто просили о прикосновении Эйтлиша, — прокомментировал я, наслаждаясь новизной возможности идти в кои-то веки с ним рядом. — Ты же их вылечил? Как вылечил меня.
Он, как обычно, ничего не сказал, ответив только едва заметным раздражённым движением глаз.
— Это тебя утомляет, не так ли? — продолжал я, поскольку моё любопытство разыгралось. Я-то считал его существом, обладающим, возможно, неиссякаемой силой и магическими дарами. А теперь оказалось, что даже у него есть пределы.
— Да, — проворчал он, ускоряя шаг, чтобы вырваться вперёд. — И в твоём случае, Элвин Писарь, не жди, что я проделаю это дважды.
По моим расчётам, следующие несколько дней мы следовали курсом на юго-запад. У здешних лесистых холмов то и дело встречались крутые склоны, что во многом сводило на нет любое наслаждение неоспоримой красотой этих земель. Вскоре к Эйтлишу вернулись прежние жизненные силы и утомительно быстрый темп, хотя он и согласился на ежедневный кратковременный отдых в полдень. Патера дала нам мешок солёного мяса, лепёшек и орехов, большая часть которых была съедена к тому времени, как мы подошли к другому поселению. Оно оказалось даже больше, чем деревня Патеры: скопление домов на вершине хребта с видом на высокий водопад. И снова собравшиеся таолишь с глубочайшим уважением встретили Эйтлиша, и многие явно добирались сюда издалека. Говорил он коротко, но настойчиво.
— Направляйтесь на север и не задерживайтесь. Ваалишь ждёт вас. Его слову верьте, как моему.
Он не позволил нам остаться там на ночь, и настоял, чтобы мы двинулись дальше, как только нам дадут припасы. Когда мы спустились с хребта, лес значительно поредел, и широкие поляны вскоре уступили место открытым полям. Мы с Джалайной глазели на бродившие по холмистым лугам непривычные стада крупного рогатого скота — высоких животных с огромными изогнутыми рогами и лохматыми шкурами. Если мы проходили слишком близко, то они предупреждающе мычали, и по их агрессии и отсутствию преград становилось ясно, что они дикие.
— У каэритов нет фермеров, которые бы ухаживали за землями и за скотом? — спросила Джалайна у Эйтлиша во время одной из наших кратких остановок.
— Мой народ держит животных ради молока и шерсти, — ответил он. — Но по большей части мы считаем, что ни земля, ни звери не нуждаются в уходе. Когда моему народу требуется мясо, они охотятся. Всё остальное можно вырастить, собрать и сохранить, в зависимости от времён года. Мы берём только то, что нам нужно, а не то, что хотим. — Он говорил с озабоченным видом, постоянно осматривая окрестности.
— Паэлиты? — спросил я, отчего его губы раздражённо напряглись, но он ничего не ответил. — Каэриты не сражаются друг с другом, и всё же ты их боишься. Почему?
— Даже в самых могучих камнях бывают трещины, — сказал он. — И это не со мной они хотят воевать.
— Значит, со мной? Они возражают против моего присутствия, даже несмотря на то, что на мне метка Доэнлишь?
— Её метка не похожа на металл, в который вы заковываете себя в битвах. А её слова слышат не все. У паэлитов свой мейлах, и люди с ваэрит ведут их по другим путям.
— Они попытаются убить меня, если найдут?
Эйтлишь ничего не сказал, что я воспринял за «да».
— Ты их остановишь?
Он снова пошёл быстрым шагом и вскоре скрылся в высокой траве. Это я воспринял за «нет».
За следующие недели установился некий распорядок. Каждые два-три дня мы приходили в поселения. Одни достаточно большие, чтобы их можно было назвать городом, другие — просто маленькие деревеньки среди холмов. Обычно Эйтлиша приветствовала группа воинов, к которым часто присоединялись местные охотники, после чего он убеждал их отправиться на север. Вскоре я понял, что наш поход на юг имел для нашего проводника двойную цель. Он хотел не только доставить меня в свой Зеркальный город и к необъяснимому пока каменному перу, но ещё и убедить сопротивляющихся каэритов ответить на призыв к войне. Таолишь, собиравшиеся на нашем пути, ждали его прибытия и требовали его благословения, прежде чем отправиться на север.
— Такого раньше никогда не было, — сказал я ему однажды. Это был пятнадцатый день нашего путешествия, и говорил я кислым голосом от растущей усталости. — Войны, — добавил я, когда моё замечание вызвало острый взгляд. — Или угрозы войны такого масштаба. Лилат говорила, что таолишь часто сражались с налётчиками на южных побережьях, но никогда каэриты не сталкивались со вторжением.
— «Никогда» — глупое слово, — ответил Эйтлишь. — Наша история дольше, чем ты можешь себе представить, Элвин Писарь. Твоя безумная королева — не первая, кто бросил голодный взгляд на эти земли. Но, — он пожал плечами, — прошло уже очень много времени с тех пор, как нависала такая серьёзная угроза. Тогда мы её встретили и победили, хотя это стоило нам очень много крови. Далеко отсюда есть место, бухта на южном берегу, где песок покраснел от крови. Даже сегодня я чувствую пятно той резни.
— Ты говоришь так, будто был там, — заметила Джалайна.
На это Эйтлишь никак не отреагировал. Обычно, когда его готовность к разговору иссякала, он вставал и уходил в ночь. Но на этот раз он почему-то остался.
— Он был там, — ответил я за него, глядя, как Эйтлишь, полный мрачных воспоминаний, отстранённо смотрит на огонь. — У тебя есть хоть какое-то представление о том, сколько тебе лет?
Я не привык к каким-либо эмоциям на его лице, кроме неодобрения, поэтому поразительно было видеть, как на его губах играет слабая улыбка.