— Если я виновен, то и ты тоже. Мы спасли её, разве не помнишь? Я не знал, чем она станет, но ты-то знала. Так почему?
— Потому что твой сын должен был родиться. Его присутствие в этом мире стоит всей той крови, которая пролилась из-за нашего поступка. Со временем ты поймёшь. Но я не буду уклоняться от твоего гнева, ибо заслужила его.
Внезапно она показалась такой усталой — обмякла на стуле, свесив кубок в вялой руке. Устало моргнула, глядя на меня, когда я взял у неё сосуд и отставил в сторону. На секунду я уловил её истинный возраст в этих глазах, за которыми ярко сияла глубина опыта и знаний.
— Поэтому ты пришла? — спросил я. — Чтобы принять наказание, которое, по-твоему, заслужила?
— Как ты пришёл ради меня. — Она протянула руку и провела ладонью по моему лицу. — Так и я пришла ради тебя. — Она вжалась в стул, спрятав руки в рукава халата. — Думаю, посплю немного. Я уже так давно этого не делала.
Тогда меня охватил приступ паники — отчаянное осознание того, что я не могу допустить, чтобы ей причинили какой-либо вред.
— Я могу вывести нас отсюда, — сказал я, схватив её за руку. — Не составит труда одолеть этого тупицу-сержанта. Мы можем разжечь здесь огонь, дым прикроет наш побег…
— Нет. — Её древние глаза смотрели на меня, с неоспоримой решимостью останавливая мои замыслы. Должно быть, на моём лице отразилось горе, потому что её взгляд смягчился, и она снова улыбнулась. — Просто дай мне поспать, Элвин. — Она откинулась назад, закрыла глаза и тихо прошептала: — Любопытно, приснится ли мне сон…
Через несколько часов после того, как рассвет забрезжил в разбитых окнах постоялого двора, появилась просящая Ильдетта. Дверь распахнулась под тяжестью её удара, и она появилась в поле зрения в сопровождении пары весьма высоких солдат Ковенанта. Просящая и её сопровождающие выглядели заметно чище, чем немытая толпа, через которую меня провели накануне вечером, а их полированные нагрудники украшал незнакомый герб: белый щит, окружённый столпами пламени. «Щит Леди», вспомнил я слова Эвадины, когда эта фанатичка и её брат появились в Атильторе. «У восходящей-королевы есть своя личная гвардия». По голодному предвкушению на лице рианвельской женщины я сделал вывод, что в этой армии они исполняли и ещё одну роль: королевские палачи.
— Связать предателя! — рявкнула она, быстро заметив мои несвязанные руки. — И ведьму!
Моя спутница спала, пока её не разбудила хлопнувшая дверь, а я все эти часы то пребывал в безнадёжном, яростном отчаянии, то панически пытался строить какие-то планы. Много раз я шёл будить её, чтобы заставить идти за собой в побег. Но всякий раз, как доходил до неё, моя рука начинала так сильно дрожать, что я быстро бросал эту затею. Не знаю, стало ли это результатом какого-то магического влияния с её стороны, или я просто был не в состоянии действовать против её воли. Она твёрдо решила сдаться огню в этот день, и ничто из того, что я мог сделать, этому бы не помешало.
Я встал и позволил снова связать мне запястья, на этот раз спереди, наблюдая, как один из гвардейцев Ильдетты обвивает верёвку вокруг стройного тела Ведьмы. Он так крепко затягивал узлы, что вызвал у неё болезненный вздох, отчего я бросился к нему, выкрикивая оскорбления, но успокоился, когда его товарищ пнул меня по ногам.
— Писарь, чтобы без выходок, — промурлыкала мне на ухо Ильдетта, присев на корточки. — Королева приказала не причинять тебе вреда, но это не остановит меня от того, чтобы запихнуть кляп в твой говнорот. — Она снова встала, отдавая резкие команды охранникам. — Поднимайте их, и приступаем к делу. Можете использовать клинки, если толпа станет слишком надоедливой.
Снаружи нас ждало двадцать человек из «Щита Леди» с обнажёнными мечами. За развалинами Амбрисайда, перед осадными сооружениями, я увидел площадку, полную людей — все лица были обращены в нашу сторону, и в воздухе висело молчаливое ожидание. Над толпой возвышался высокий конический штабель досок, из центра которого поднимался шест. Я видел, как рабочие деловито обливали древесину маслом и засовывали в щели деревянную растопку.
Повернувшись к Ведьме, я не увидел ни безмятежного спокойствия, которого ожидал, ни ужаса, которого боялся. Вместо этого её поведение отражало сосредоточенный интерес: она осматривала всё вокруг, словно намереваясь запомнить каждую деталь. Если бы мои руки были свободны, то в этот момент я выхватил бы кинжал у одного из охранников и вонзил ей в грудь. Уж лучше так, чем смерть, ожидавшая её на вершине костра.
— Ты можешь всё это прекратить, — сказал я, не обращая внимания на нотку отчаяния в своём голосе. — Я знаю, можешь. Прошу тебя!
— Осталось ещё заклинание в рукаве, а, ведьма? — хрипло усмехнулась Ильдетта. — Думаешь, те, кто купаются в свете Воскресшей мученицы, испугаются твоих фокусов?
Ведьма бросила на неё лишь краткий раздражённый взгляд, а потом кивнула на ожидавшую толпу.
— Не будем заставлять их ждать, — сказала она.
Я видел, как весёлость на лице Ильдетты сменилась гневом, а потом она схватила верёвки на животе Ведьмы, потянула её вперёд и толкнула так, что та споткнулась и упала на колени.
— Да, — прошипела она, — не будем! — Подняв пленницу на ноги, она принялась толкать её дальше, выкрикивая команду: — Дорогу еретичке!
В отличие от громкой ненависти прошлой ночи, на этот раз собравшаяся толпа войска Ковенанта молчала. Они расступились перед процессией без жалоб, без каких-либо выкриков оскорблений или града плевков. И всё же, я чувствовал их жажду крови, она висела над ними столь же густо и мощно, как и вонь их немытых тел. Я подумал, что все осадные линии, наверное, были оставлены в этот день — настолько многочисленной казалась эта молчаливая толпа. Причина их спокойствия была очевидна по самой восходящей-королеве. Эвадина сидела на Улстане и наблюдала за происходящим с возвышения, где на высоком шесте развевалось её знамя. Она облачилась в доспехи, которые разительно отличали её от грязной толпы солдат-прихожан. К её нагруднику был привязан небольшой свёрток, завёрнутый в белое покрывало.
Ленивые разумом часто полагают, что любовь и ненависть — это лишь два лезвия одного клинка. Я же склонен думать о них как об одном и том же море, но с постоянно меняющейся береговой линией. В хорошие дни волны мягко омывают залитые солнцем пляжи под безоблачным лазурным небом. А когда неизбежно приходит разлад, они бьются и накатывают на скалистые бухточки и отвесные, омываемые дождём утёсы. Иногда спокойствие восстанавливается, иногда нет. Вид моего сына на руках женщины, готовящейся совершить ужасное убийство, навсегда изменил то, что существовало между мной и Эвадиной Курлайн. Принести на это злодеяние ребёнка, даже самого маленького, могла только душа, преобразившаяся за пределами любого человеческого понимания. В этот момент исчезли все остатки нежелания, влиявшего на мои намерения после разрушения Куравеля. С этих пор между нами будут только бури.
Вокруг сложенных досок поставили кордон из охранников Щита Леди, который обеспечивал круг голой земли между толпой и костром. За кордоном Ильдетта последний раз толкнула Ведьму, снова поставив её на колени, что вызвало голодный ропот в толпе.
— Привяжите её к шесту, — приказала Ильдетта паре охранников, которые послушно наклонились, чтобы поднять пленницу на ноги. Однако, как только их руки коснулись её шерстяного халата, оба замерли. Секунду они так и стояли в том же положении, их лица приобрели болезненный оттенок белизны. Затем они без разрешения отступили на несколько шагов, их руки и ноги дрожали. При виде этого моё сердце в надежде ёкнуло. Наконец-то Доэнлишь собиралась высвободить свою силу. Но вместо этого она просто поднялась на ноги и начала карабкаться по сложенным доскам.
— Что ты делаешь? — крикнул я ей, получив от Ильдетты удар в живот. Просящая, явно разгневанная и расстроенная странным поведением своих подчинённых, отвела кулак в латной перчатке, чтобы ударить меня по лицу, но остановилась, когда впервые раздался голос восходящей-королевы.
— Придержи свою веру, просящая. — Как всегда, голос Эвадины доносился до всех присутствующих, хотя она явно не кричала. Кроме того, её тон был мягким, скорее укоризненным, нежели обвиняющим. Тем не менее, этого оказалось достаточно, чтобы поднятая рука Ильдетты опустилась, а её лицо приобрело оттенок, как у пары дрожащих охранников.
«Здесь что-то происходит», понял я, почти не ощущая боли в животе, и моё внимание теперь сосредоточилось на Ведьме. К вершине костра она продвигалась быстро, несмотря на связанные руки. Добравшись до шеста, она повернулась и прислонилась к нему спиной, окинув взглядом пристально смотревшую толпу перед собой. Я-то думал, она что-нибудь скажет — набросится на них с критикой, либо поделится проницательной мудростью. Но она не сделала ни того, ни другого, а просто печально нахмурилась, перевела взгляд на всадницу на возвышении, и её лицо теперь выражало суровое, почти настойчивое ожидание.
Если Эвадину и беспокоило отсутствие ужаса у её жертвы, она этого никак не выказала, хотя я заметил, как Улстан встряхнул головой и фыркнул. Восходящая-королева ответила на взгляд Ведьмы демонстративно без эмоций, а её лицо казалось более ледяным и похожим на статую, чем я видел раньше. Потом с тем же выражением лица она повернулась к своим прихожанам.
— Друзья, взгляните на эту женщину, — сказала она, указывая на Ведьму в Мешке. — Кого вы видите? Еретичку? Определённо, ибо она из каэритской породы, а значит навечно глуха к примеру мучеников и благодати Серафилей. Интересно, что ещё вы видите? Ведьму? Если так, то вы снова правы, ибо это очередная торговка безделушками и бессмысленными напевами. За эти ли проступки я приказала её справедливо казнить? Нет, друзья мои. Не за эти. Вы смотрите на неё и видите всего лишь нечто человеческое. Конечно, мерзкое и языческое, но всё же смертное тело, такое же, как и у нас. И в этом вы ошибаетесь. Очень