Константин тогда свел разговор на нет, перестал обивать ее пороги, но иногда попадался Даше на глаза. Девушка прекрасно понимала, что эти встречи были не случайными, но терпела их. Ради Кости, которому они, кажется, были необходимы как воздух.
Глава 17
Прошла неделя. Даша каждый день порывалась приехать к Давиду, но Максим ее останавливал:
– Не время еще. У него пока никаких успехов, и он на нервах, даже меня видеть не хочет! Что говорить о тебе.
– А меня захочет, поверь, – стояла на своем Дарья.
– Не захочет. Он тебя уже один раз послал и продолжит. Не будет он с тобой, пока хотя бы не поймет, что есть шанс встать.
– Будет! – упрямилась Морозова. – Дай мне еще один шанс!
– Хорошо, давай еще пару дней подождем. У меня там адвокат работает, и в тот день, когда я принесу ему хорошие новости – вечером ты придешь.
На этом и договорились.
Максим в пятницу вечером пришел в другу с улыбкой до ушей и сообщил, что Коганов прищучили.
– Я подал от тебя иск на огромную сумму, в качестве компенсации, и параллельно сейчас закатываю их в суде. Он не явился на заседание, но это только нам в плюс. Дело действительно легкое, мы за месяц справимся.
– Неужели ты думаешь, что он так легко сдастся? – вздохнул Давид.
– А что ему остается делать? Против доказательств не попрешь! Те бумаги, который принес твой управляющий, идеальны, крыть ему нечем. Там еще письмо от твоего отца было, датированное за трое суток перед несчастным случаем, где он пишет о том, что на него готовят покушение, и указывает на Когана. Правда, больше всего он боялся, что его лучший друг, – Максим показал воздушные кавычки на пальцах, – подставит его по рабочим моментам.
– Так ведь и произошло, – хмыкнул Гуревич. – Две смерти на стройке – точно его рук дело. До этого работали тридцать лет – и ни одной, а тут и проверки, и облавы, и нелепая смерть двух рабочих, которые ночью оказались на крыше. Еще и пьяные. У нас никогда никто не распивал на участке. Мы за этим очень следили.
– Повесили на вас?
– Если бы отец не погиб и я не пострадал, то думаю, что у нас были бы большие проблемы. Но так как компания перешла к Когану, то брать на себя эту смерть и развивать события в намеченном сценарии – это уже самому себе могилу рыть, – объяснил Давид.
– Слушай, скажи мне, у тебя есть хоть какие-то версии насчет того, почему Коган так взъелся на твоего отца? Мне казалось, они хорошо ладили.
– Раньше – да. На выходных частенько выпивали, курили сигары, говорили о жизни. Не знаю. У меня нет по этому поводу никаких мыслей, – признался Давид.
– А должны быть! – помотал головой Максим. – Тут явно что-то личное.
– Я бы мог сказать, что он мстит за дочь, за то, что я не оправдал его надежд.
– Нет, Дав, у него точно что-то ещё с твоим отцом! – настаивал на своем Максим.
– Личное?
– Да. Но я даже не знаю, как это раскопать, – буркнул Виткин. – Подумай хорошо, вдруг вспомнишь какие-то терки между ними, а? Может, тайны какие-то? Семейные.
– Если бы было так, то отец бы мне оставил письмо, а он даже намека не сделал.
– Да, это очень странно.
Давид, помолчав несколько минут, вдруг сменил позу и ойкнул – Максим даже подумал, что у него болит что-то. Но Давид ткнул пальцем в воздух и произнёс полувопросительно:
– Единственное, Валерий Степанович сказал, чтобы я навестил тетю Беллу, когда поправлюсь. Это может считаться?
– Которая в Штатах живет? – уточнил Максим.
– Да, они с отцом, знаешь, лет двадцать в ссоре и, конечно, странно, что отец вообще о ней вспомнил.
– А это уже интересно. Может, позвонить ей? Вдруг он через нее оставил что-то? – оживился друг.
– Что он мог оставить, если они не общались? Кстати, а когда его хоронили, тети не было? Кто организовывал похороны?
– Я не помню… А руководила всем Регина. Она еще такую речь толкнула на кладбище и разрыдалась вполне искренне. Сказала, что Генрих Владленович был ей как второй отец, всегда заботился о ней и очень любил, – Максим скривился, как будто ему было противно вспоминать об этом.
Давид поджал губы, глядя на мимику друга.
– Это действительно было так. Я поначалу думал, что отец просто хочет угодить своему другу, её отцу, но потом я и сам заметил, как он ласков с ней, – Давид замер, задумавшись.
– Что? Какая мысль тебя сейчас посетила? – дотронулся до его руки Максим.
– А вдруг… они были любовниками? – спросил Гуревич и сам испугался этой версии.
Максим опустил голову и дернул плечами:
– И дальше? Коган об этом узнал и наказал твоего отца? И заодно и тебя убрал?
Давид помотал головой:
– Подставить он пытался двумя смертями на стройке, и думаю, что это было только начало. И все же я очень надеюсь, что падение крана было случайным. Я связывался с моим заместителем, и тот сказал, что по итогам разбирательства проблема была с крановщиком. Человеческий фактор, типа. Сам кран чуть ли не на прошлой неделе проверяли.
– Нашел кого слушать! Аркашу? Пф! Тот твоему папе в рот смотрел и кивал еще до того, как тот его открывал! – возразил Виткин.
– Ну так теперь отца нет, чего бы ему врать? – не понял Давид.
– Сейчас Коган есть. Он перед ним преклоняется и расскажет тебе то, что в официальных документах, а свои сомнения будет держать при себе…
– Значит, всё-таки надо позвонить тете Изабелле!
– Вот и займись этим! – Максим встал и тихо добавил: – Ладно, мне пора. Скажи, как тебе Надежда Петровна? Не раздражает? Не мешает?
Тот поморщился, поискал слова и ответил:
– Нет, все отлично, мы с ней быстро поладили. В первый день было сложно, конечно, но… – Гуревич тяжело выдохнул.
Максим еще немного посидел с другом, Надежда Петровна принесла им ужин на подносе, и, уже сытый и довольный, что друг перестал хандрить и настроен на серьезную борьбу, уехал домой.
Прошло всего минут пять, как в дверь позвонили.
– Это Макс, наверное, что-то забыл, – крикнул Давид своей помощнице, и она поспешила открыть дверь.
На пороге стоял мужчина в бежевом плаще. Немного отодвинув Надежду Петровну, он вошел в квартиру и спросил:
– Где Давид?
Женщина растерянно указала на комнату, и тот, не снимая обуви, зашагал в том направлении.
Гуревич, увидев гостя, прищурился, но промолчал.
Глава 18
На пороге стоял не кто иной, как Коган Эдуард Богданович. Черные с проседью брови нахмурены, прямой нос слегка заострен, выразительные скулы и тонкие губы делали его лицо хищным. И взгляд тяжелый, суровый. Так смотрит хищник на мелкую добычу.
Он вытащил одну руку из кармана плаща и пробасил:
– Какого черта ты творишь?
Давид сглотнул, страх перед этим мужчиной был огромным. Всегда. Не только сейчас.
– Вы имеете в виду, что я возвращаю себе свое? – все же набрался он храбрости и ответил.
– Оно никогда не было твоим! – грубо бросил Коган.
– Оно было моего отца. А я – его наследник.
– Где это написано? – хмыкнул Эдуард Богданович.
– В завещании, – резко ответил Гуревич и сразу же пожалел о своих словах.
Хорошо, что у него хватило мозгов и выдержки не смотреть по сторонам, ведь наверняка где-то совсем рядом лежала папка со всеми документами, которую ему передал помощник отца.
– Твой отец тридцать лет назад нагло украл у меня огромный контракт и на нем разбогател. Если он тебе не соизволил рассказать, то это ещё ничего не значит. Пришло время отдавать долги. Все, что он нажил – сейчас перейдет ко мне.
– Кто это сказал? – поднял подбородок Давид.
– Я! – громко крикнул Коган.
Давид скривился и ответил:
– Я не знаю, что между вами произошло тридцать лет назад, но я точно видел, что вы прекрасно общались все эти тридцать лет. И заявлять сейчас о том, что произошло в прошлом веке, в виде претензий – бессмысленно.
– Ты меня будешь учить, что бессмысленно, а что нет? – холодно рассмеялся Эдуард Богданович. – Я верну себе все, что по праву мое, и меня никто не остановит.
– А я буду действовать по закону, – дернул плечами Гуревич. – А там посмотрим.
Гость помотал головой:
– Нет. Ты сейчас же отзываешь все иски и забываешь обо всем, что принадлежало твоему отцу, – спокойно, с хищной улыбкой на устах, произнес Коган.
– Нет, – помотал головой Давид. – Мне нужны деньги на реабилитацию, и я не собираюсь отдавать вам то, что считаю своим.
Эдуард Богданович нахмурился, нагло рассматривая Давида.
Под его взглядом Гуревич почувствовал, как по шее пробежал холод.
Коган провел языком за щекой, под губами и издал неприятный чавкающий звук, открывая рот и облизывая тонкие губы.
– А я тебе сказал, что ты отзовешь все свои сраные исковые заявления и прикажешь своей долбанной адвокатше сидеть на ее тощей заднице ровно! – хмыкнул он. – Понял?
– А не то что? Добьете инвалида? – резко бросил Давид.
Он кивнул, обвел комнату взглядом и, улыбаясь, произнес:
– Тут мне будет намного проще это сделать. Стоит всего лишь поджечь свечу, которая нечаянно упадет, и начнется пожар. Ты потушить не можешь, а твоей гувернантке я заплачу за молчание неплохую сумму, а если она будет дурить – грохну.
Давид не знал, что ответить. Видел, что Коган не шутит. Ему вообще ничего не стоило сделать это прямо сейчас.
Когда Гуревич об этом подумал, ему вдруг очень сильно захотелось жить. Неужели он раньше допускал мысль о том, чтобы уйти?
– Чтобы завтра все подчистил за собой! – Эдуард Богданович вытянул губы и снова причмокнул, кривя лицо.
Гость еще раз брезгливо обвел глазами комнату и в три больших шага вышел. Вскоре за ним захлопнулась дверь, и Гуревич откинул голову на подушку. Его тело трясло так, что он слышал, как стучат зубы.
Отвратительное состояние беспомощности!
Взрослый и никому не нужный мужик, который все же хочет жить.
А может быть, это урок такой?
Хотя почему – может? Это действительно урок! Уже второй!