Она была на моих руках, на белой блузке… Повсюду…
— Женя! — брат встряхнул меня. — Смотри на меня! Все будет нормально, слышишь! Его спасут! Возьми себя в руки! Мы поедем за скорой помощью, но я не смогу рулить, если придется стабилизировать тебя…
— Д-да… Х-хорошо….
— Выпей воды, — сунул мне в руку бутылку, потом пристегнул мой ремень и завел мотор.
Кое-как я открутила крышку и поднесла горлышко к губам. Вода тоже пахла кровью. Но я заставила себя сделать пару маленьких глотков. Потом еще и еще.
Пульс грохотал в ушах. Тошнило. Ужасно кружилась голова и дрожали руки. В ритме сердца уходили секунды. Время песком сквозь пальцы.
Перед глазами багровая пелена. Окровавленная рубашка, кровь на губах, бледное лицо с горящими на нем синими глазами — вспышками.
Я… Всегда на тебя смотрел. Только на тебя…
А я не замечала. Потому, что все время смотрела в другую сторону. По привычке смотрела. По одной только привычке, незаметно вытеснившей придуманную юношескую любовь к несуществующему человеку. Из-за нее не замечала, что, успела влюбиться. Вот так взяла и успела, неизвестно когда и в какой момент. Без фейерверков, без подгибающихся коленок и бабочек в животе. Без бездумного обожания, которое бывает только придуманным. Но с теплом, уютным ощущением защиты, заботы о себе, радости, веселья…
Так трудно объяснить почему. Почему и как. Но это и не важно. Ничто не важно кроме того, чтоб не оказалось слишком поздно.
Нет, Господи! Ну, пожалуйста…. Пусть он будет жить!
Вадик влетел в ворота больницы. Затормозил и я выскочила из машины. Спотыкаясь помчалась в приемный покой. Брат быстро догнал, приказал сесть и сидеть, а сам убежал куда-то. На целую вечность убежал, чтоб вернувшись сказать, что Рома в операционной.
— Все, теперь только ждать, Женя. Идем в туалет, руки вымоешь.
Вымою руки. Стану и буду заторможено смотреть, как розовая вода закручивается воронкой и исчезает в водостоке. Как она светлеет. Как становится прозрачной. Подниму голову и посмотрю на себя в зеркало. Увижу там бледный призрак с пятнами крови на лице и огромными испуганными глазами, опухшими от слез. Умоюсь. Снова и снова. Но все равно буду чувствовать запах крови. Наверное, я теперь его всю жизнь буду чувствовать, ну и пусть.
Только бы он выжил.
Когда вышла, Вадик с кем-то говорил по телефону.
— …шмотки привезет, пожалуйста. Угу, да. И из тачки документы, а саму тачку закрой. Все…
Прервал соединение, засунул телефон в карман джинсов. Обнял меня за плечи и отвел к лифту. Третий этаж. Белые стены и пластиковая дверь. Над ней надпись. Операционная.
Меня трясло. Челюсть болела от того, как сильно я стискивала зубы, чтоб они не стучали.
Откуда-то взялся чай. В двух стаканчиках, чтоб не обжечься.
— Пей.
Я пью. А Вадик меня обнимает. У брата тяжелые горячие руки. Совсем, как у Ромы. Я вспомнила, как он меня обнимал, когда я рыдала в том ресторане. Не понимала. Я тогда не понимала…
Господи, хоть бы не было слишком поздно!
Чай был с мятой. И, кажется, с чем-то спиртным. Каждый глоток разливал тепло по телу. Я обхватила стаканчик обеими руками. Грела их о него…
Вскоре я увидела папу. Папу и Алю.
— Женечка, — подруга крепко обняла меня. — Я вещи привезла. Идем, переоденемся.
— Нет! Нет, я никуда не уйду.
— Пойдешь. Это две минуты, — она потянула меня за руку.
Потом сунула бумажный пакет с одеждой и подтолкнула к двери.
Джинсы, футболка с рубашкой, нижнее белье, полотенце. На улице сегодня жарко. Но меня так морозит, что рубашка пригодится. Сняла одежду. Включила горячую воду, ополоснулась. Переоделась. Сунула окровавленные шмотки в пакет. Вымыла руки. Все, теперь на мне ни капли крови. А я все равно чувствую ее запах.
Жуткий, металлический запах смерти.
Из-за двери донеслись голоса и я, распахнув ее, выскочила в коридор. Увидела, что возле папы и Вадика полицейские в форме. Ждавшая у двери Аля забрала из моих рук пакет с одеждой.
— …не готова давать показания, — говорил папа, — Сами понимаете…
— Нет, — сказала я, подходя к ним. — Я готова.
— Евгения Андреевна, давайте присядем, — мягко сказал один из копов.
Это был молодой человек, примерно моего возраста с приятным широкоскулым лицом и сними глазами. Так похожими на глаза Ромы….
— Просто расскажите, что случилось.
— Я приехала домой. Припарковалась, направилась к парадному. Меня окликнули. Это была бывшая девушка Ромы — Полина. Она направила на меня пистолет. И в этот момент появился Рома. Он заслонил меня собой… Поймал мою пулю, — голос сорвался.
Приятное лицо полицейского расплылось перед глазами от набежавших слез.
— Она была ревнивая. А Рома… Он с ней расстался из-за меня. Это все из-за меня, — разрыдалась я.
— Хватит на сегодня, — веско сказал папа, обнимая меня за плечи.
— Да, конечно.
Полицейский поднялся и отошел к своему напарнику. Я зажмурилась. Спрятала лицо у папы на плече, вцепилась в него скрюченными пальцами.
Господи, пожалуйста…. Я молитв никаких не знаю! Пожалуйста, пусть он будет жить.
Глава 22
— Ненавижу тебя! Ненавижу! Это все из-за тебя! Из-за тебя-а-а-а, — рыдала Ромина мама.
— Простите…
— Майя Сергеевна, пожалуйста, успокойтесь. Врачи делают все, что в их силах, — говорил папа, став между нами. — Присядьте, пожалуйста…
— Не успокаивайте меня! Это не ваша дочка сейчас на операционном столе лежит! Господи… Из-за какой-то шалашовки…
— Иди сюда, — Вадик обхватил меня за плечи и увел вглубь коридора. — Не слушай ее, ладно? Она мать, она не в себе. Ты ни в чем не виновата!
— Как не виновата, Вадь? Если бы не я, этого бы не случилось…
Сил плакать больше не было. В принципе сил не было ни на что. Я стояла пошатываясь и чувствовала, что в любой момент могу упасть, но не обращала на это внимание. Все оно было приковано к чертовой белой двери, ведущей в реанимацию, которая не желала открываться.
— Если бы не ты, Полина бы не была психопаткой? — рыкнул Вадик.
Я закрыла лицо руками.
— Ладно. Иди сюда, — снова обнял меня. — Все будет нормально.
Из-за плеча брата я увидела, что пришел еще кто-то. Какой-то парень в сером спортивном костюме. Он подошел к Майе, обнял ее и стал что-то говорить.
В этот момент открылась дверь операционной и вышел хирург. Седой, широкоплечий и подтянутый, с густыми седыми усами, он так напоминал моего папу…
— Операция прошла успешно. Состояние Романа тяжелое, но стабильное…
— Мой сын будет жить?!
— Организм молодой, здоровый, сильный. Мы сделаем все возможное…
Я зажмурилась. Мая зарыдала вголос.
— Послушайте, сейчас вы ничем не можете помочь. Езжайте домой, отдохните. Если будут новости, я сообщу.
— Нет, я останусь!
— Майя Сергеевна, — мягко сказал незнакомый парень, — поедемте домой. Вам нужно отдохнуть, набраться сил. Я побуду с вами… Если что, то сразу же приедем. Тут двадцать минут езды. Пожалуйста, поедемте домой!
К счастью, женщина дала себя увести.
— Вадик, Алину отвезешь? И ты Женька, давай-ка тоже домой. Причем к нам. Одна ты не останешься, пока эта психопатка на свободе, — сказал папа.
— Пап… Я хочу быть здесь.
— Нет, Женя, “здесь” ты не будешь. Помочь ты ничем не можешь. А вот навредить — запросто. Самой себе. Свалишься и что дальше?
— Можно его увидеть? На минуточку, папа… Тогда я поеду домой, — попросила я.
Хмыкнув, папа пошел в кабинет врача.
— Звони мне! В любое время, Женя, — сказала Аля, обнимая меня.
Вадик сделал то же самое и они ушли.
— Только на минуту, — сказал вернувшийся папа и, взяв меня под локоть, отвел к лифту.
Мы поднялись на следующий этаж, вошли в двери с надписью “Реанимация”. Небольшой коридор, четыре двери. Папа распахнул одну из них. Сестринский стол, три койки. Занята только одна…
На подгибающихся ногах, я подошла к ней. Рома, бледный настолько, что сливался с белой наволочкой на подушке, неподвижно лежал под простыней с закрытыми глазами. Во рту трубка от аппарата искусственной вентиляции легких….
Осторожно сев на краешек, я взяла его за руку. Та была холодной, вялой. А мои слезы — горячими. Они оставляли на щеках обжигающие дорожки и капали на нее…
Я прижалась к ней губами. Потом склонилась и поцеловала ледяную скулу.
— Я люблю тебя, Ромочка. Я так тебя люблю. И я… Я буду рядом.
— Жень, — позвал папа.
— Я завтра приду, — прошептала я.
Ушла. Каждый шаг, словно к ноге по огромной гире привязано. Или словно мне сто лет, а не двадцать пять… Я и правда ощущала себя постаревшей. На много-много лет…
Папа усадил меня в машину и отвез домой. Там ждала встревоженная мама.
— Идем кушать, Женя.
— Я не могу, мам…
— Я не спрашиваю, можешь ты или нет. Идем!
Я механически жевала, не чувствуя вкуса, запивала теплым чаем, а мама с папой о чем-то тихо переговаривались в соседней комнате. Здесь, в кухне родительского дома, наполненной с детства знакомыми запахами случившееся казалось кошмарным сном. Нереальным. Но, к сожалению, это было не так.
— Поела? Вот и умница, — проигнорировав то, что тарелка едва на треть опустела, сказала мама, — Я ванну набрала, иди купайся.
Пена пахла фруктами. Теплая вода приятно окутывала, прогоняла дрожь из тела.
— Выпей, пожалуйста, — когда я вышла, папа протянул мне стакан воды и таблетку.
— Пап, никаких снотворных…
— Это просто успокоительное, Женя, — отрезал он. — Чтоб взять себя в руки. Не более.
Выпила. Ушла в свою девичью комнату, в которой поджидала расстеленная постель. Проверила телефон. Там ничего… Но иконки стали расплываться перед глазами. Клонило в сон.
Черт, папа… Ты же обещал…
*******
— Кузей, я прошу прощения, что подвела вас. Но я не смогу с вами сотрудничать, — говорила я, глядя в доброжелательное лицо несостоявшегося босса.
— Андрей рассказал мне о случившемся, Евгения. Мне очень жаль, что вы такое пережили и я надеюсь, что ваш друг скоро поправится. Понимаю, что вам нужно время для того, чтоб со всем разобраться. Давайте перенесем разговор… Скажем, на две недели?