Этот момент неподвижности нес в себе какое-то значение, но ухватить его целиком Ясмин не смогла. Поэтому она повернулась лицом к подруге, когда та уже натягивала одеяло на плечи.
– Привет, бэби, – пробормотала она сонно и положила ногу поверх Катиной. – Где ты была?
– Утром, – тоже шепотом ответила Катя. – Слишком долго рассказывать.
– Слишком долго? Почему?
– Шш. Спи. Завтра.
– Я ждала тебя, – проговорила Ясмин.
Она проверяла Катю и, отдавая себе отчет в том, что проверяет ее, не знала пока, что будет делать с результатами. Она подставила губы для поцелуя подруги, вытянула вниз руку, чтобы погладить мягкий кустик ее волос. Катя, как всегда, ответила на поцелуй и после секундного колебания нежно повернула Ясмин на спину. Глубоким горловым шепотом она произнесла:
– Ненасытная девчонка.
На что Ясмин ответила:
– Ненасытная тобой, – и услышала тихий смех Кати.
Что можно понять из акта любви в темноте? Что можно понять из ртов, и пальцев, и прикосновений к мягкой сладкой плоти? Что можно узнать из скольжения по течению, которое в конце концов становится столь сильным, что уже неважно, кто ведет корабль, главное – чтобы он пришел в пункт назначения? Какого рода знание, черт возьми, можно почерпнуть из всего этого?
«Надо было включить свет, – корила себя Ясмин. – Тогда я бы все поняла по ее лицу».
В одно и то же время она убеждала себя, что не испытывает сомнений и что испытывать сомнения – это естественно. Она говорила себе, что в жизни нет ничего бесспорного. И все-таки она чувствовала, что внутри ее затягивается узел неуверенности, как винт, закручиваемый невидимой рукой. Она не хотела обращать на этот узел внимания, но оказалось, что игнорировать его невозможно, как невозможно игнорировать опухоль, угрожающую твоей жизни.
Ясмин затрясла головой, отмахиваясь от тяжелых мыслей. Грядущий день с его хлопотами вступал в свои права. Она поднялась с кровати и стала заправлять ее, говоря себе, что, если ее худшие подозрения окажутся правдой, у нее еще будет возможность узнать об этом.
Затем она пошла на кухню, где одуряюще благоухали пышные оладушки, обожаемые Дэниелом. Катя напекла их столько, чтобы хватило всем троим; они лежали горкой в металлической миске возле плиты, чтобы не остыли. Помимо оладий Катя собиралась подать к завтраку и традиционно английское блюдо: на сковороде уже шипели полоски бекона.
– А вот и ты, – с улыбкой сказала Катя. – Кофе готов. И чай для Дэниела. Где же наш мальчик? Кажется, душ принимает? Это что-то новенькое. Уж не появилась ли в его жизни девочка?
– Не знаю, – ответила Ясмин. – Если и появилась, то он еще ничего не рассказывал.
– В любом случае это должно случиться. Дэниел и девочки. Раньше, чем ты думаешь. Сейчас дети растут очень быстро. Ты с ним уже говорила на эту тему? О фактах жизни, так сказать?
Ясмин налила себе кружку кофе.
– О фактах жизни? – повторила она. – С Дэниелом? Ты имеешь в виду, о том, откуда берутся дети?
– Ему было бы полезно знать, если он еще ничего об этом не знает. Или ему уже рассказали другие? Раньше, еще до тебя.
Катя старательно избегала упоминать слова «интернат» или «опека», и Ясмин знала, что вызвано это не только нежеланием ранить ее чувства, но и стремлением Кати оставить прошлое в прошлом и двигаться дальше. «Как, по-твоему, я выживаю в этих стенах? – спросила она однажды Ясмин. – Только благодаря тому, что строю планы. Я думаю о будущем, а не о прошлом». И для Ясмин, продолжала Катя, будет лучше, если та тоже будет придерживаться этого правила. «Ты должна знать, что будешь делать, когда выйдешь отсюда, – настаивала она. – Знать во всех деталях, что и как будешь делать, кем и чем станешь. А потом тебе останется только воплотить все это в реальность. Ты сможешь. Но начинать нужно уже сейчас, здесь, пока у тебя есть время сконцентрироваться на своих целях».
«А ты сама? – думала Ясмин, сидя за кухонным столом и наблюдая за тем, как ее любовница раскладывает оладьи на тарелки. – А ты сама, Катя? Какие планы ты строила, пока сидела в тюрьме, каким человеком ты хотела стать?»
До Ясмин вдруг дошло, что Катя никогда не рассказывала об этом, она лишь говорила: «Когда я стану свободной, придет мое время».
«Время для кого? – гадала Ясмин. – Время для чего?»
Оказывается, раньше она не отдавала себе отчета в том, как надежно и спокойно жить в заключении. Когда ты в тюрьме, у тебя возникают только самые простые вопросы, и ответы на них столь же просты. На свободе вопросов и возможных ответов слишком много.
Катя обернулась от плиты с тарелкой в руках.
– Ну, где же Дэниел? Если он не поторопится, оладьи совсем остынут и станут невкусными.
– Он хочет поехать в «Дисней уорлд» на рождественских каникулах, – сказала Ясмин.
– Да? – улыбнулась Катя. – Что ж, надо подумать, может, мы сумеем это устроить.
– Как?
– Есть несколько вариантов, – уклончиво ответила Катя. – Он славный мальчик, наш Дэниел. Он должен получать то, что хочет. Как и ты.
Это был удобный случай задать вопрос, и Ясмин немедленно воспользовалась им.
– А если я хочу тебя? Если это все, чего я хочу?
Катя засмеялась, поставила тарелку Дэниела на стол и подошла к Ясмин.
– Видишь, как все просто? – сказала она. – Ты произносишь свое желание вслух, и оно тут же исполняется. – Поцеловав Ясмин, Катя вернулась к плите, громко крикнув: – Дэниел! Оладьи ждут тебя! Скорее за стол!
Вдруг в дверь позвонили, и Ясмин глянула на маленькие облупившиеся часы, стоящие на плите. Половина восьмого. Кто бы это мог быть? Она нахмурилась.
Катя тоже удивилась.
– Для соседей еще слишком рано, – заметила она, пока Ясмин перевязывала пояс-оби на алом кимоно, служившем ей халатом. – Надеюсь, ничего неприятного, Яс. Или это Дэниел что-то натворил, а?
– Пусть только попробует, – сказала Ясмин.
Она подошла к двери и посмотрела в глазок. И замерла на вдохе, увидев, кто стоит с другой стороны, терпеливо ожидая, когда ему откроют. А может, и не так уж терпеливо, потому что он поднял руку и еще раз нажал на кнопку звонка. В дверях кухни появилась Катя со сковородкой в одной руке и лопаткой в другой. Ясмин прошептала ей:
– Это опять тот проклятый коп.
– Чернокожий парень, что приходил вчера? А-а. Ну ладно. Впусти его, Яс.
– Я не хочу…
Опять зазвонил звонок, и Дэниел высунул из ванной голову с криком:
– Мам! В дверь звонят! Ты откроешь или нет?
Он не заметил сразу, что она уже стоит у двери, как непослушный ребенок, прячущийся от наказания. Потом он увидел и мать, и выглядывающую из кухни Катю.
– Яс, открой дверь, – сказала Катя, обращаясь к Ясмин, а Дэниела позвала завтракать: – Оладьи стынут, сколько можно говорить. Я испекла для тебя ровно две дюжины, как ты любишь. Твоя мама говорит, что на Рождество ты хочешь поехать в «Дисней уорлд». Беги оденься, и мы поговорим с тобой об этом.
– Мы никуда не поедем, – ответил мальчик уныло.
Конец его фразы заглушил очередной звонок.
– А-а, так ты знаешь наперед, что произойдет в будущем? Иди одевайся. Нам нужно поговорить.
– Зачем?
– Затем, что, если говорить о мечте, она станет более реальной. А когда мечта станет реальной, то у тебя больше шансов, что она сбудется. Ясмин, mein Gott[27], открой же дверь. Он все равно уже слышал нас, этот коп. Он будет звонить, пока мы его не впустим.
Ясмин послушалась. Она распахнула дверь с такой силой, что стукнула ею о стену. У нее за спиной Дэн шмыгнул в свою комнату, а Катя вернулась в кухню. Без каких-либо предисловий Ясмин спросила темнокожего полицейского:
– Как ты вошел в подъезд? Я не помню, чтобы кто-то звонил по домофону.
– Дверь лифта была открыта, – ответил констебль Нката. – Так что звонить не было нужды.
– И что тебе опять от нас нужно, а?
– Всего несколько вопросов. Ваша… – Он замялся и посмотрел через голову Ясмин в глубь квартиры, туда, где свет из кухни падал на ковер неосвещенной гостиной желтым овалом. – Катя Вольф здесь?
– А где еще она может быть в половине восьмого утра? – поинтересовалась Ясмин.
На лице констебля появилось многозначительное выражение, и Ясмин заторопилась сменить тему.
– Мы уже рассказали тебе все, что могли. Даже если мы повторим все с начала до конца еще раз, никакой разницы в том, что мы сказали раньше и что скажем теперь, не найдется.
– Появилось кое-что новое, – сказал он невозмутимо. – И у меня возникли новые вопросы.
– Мам, – раздался голос Дэниела из спальни, – а где мой школьный свитер? Его нет на телевизоре? А то я не могу его найти…
С этими словами он вышел в коридор, направляясь на поиски пропавшего предмета одежды. На нем была белая рубашка, трусы и носки, а волосы еще блестели после душа.
– Доброе утро, Дэниел, – сказал ему полицейский, кивая и улыбаясь. – Собираешься в школу?
– Тебя не касается, куда собирается мой сын! – рявкнула Ясмин прежде, чем Дэниел успел ответить. А потом прикрикнула на сына, хватая его свитер с полки книжного шкафа: – Дэн, иди, наконец, завтракать! Катя все утро печет для тебя оладьи. Чтобы съел все до единой!
– Здрасте, – робко сказал Дэниел констеблю с таким счастливым видом, что сердце Ясмин сжалось. – Вы помните, как меня зовут?
– Помню, – подтвердил Нката. – А меня зовут Уинстон. Тебе нравится ходить в школу, Дэниел?
– Дэн! – Ясмин крикнула так яростно, что ее сын подпрыгнул. Она швырнула ему через коридор свитер. – Ты слышал, что я сказала? Одевайся и иди есть!
Дэниел кивнул. Но глаз от полицейского не отвел. Наоборот, мальчик буквально упивался присутствием взрослого мужчины, разглядывал его с таким неприкрытым интересом и желанием знать и быть узнанным, что Ясмин захотелось встать между ними и толкнуть сына в одну сторону, а несносного копа в другую. Дэниел попятился в свою комнату, глядя на Нкату и отчаянно пытаясь продлить разговор: