Он вошел без стука и очутился в приемной, удивительным образом не соответствующей району, непосредственному окружению и помещению напротив. Нката даже оглянулся – не перенесся ли он каким-то чудом в более фешенебельную местность. Бо́льшую часть полированного паркета покрывал персидский ковер, и на нем разместились стойка секретаря, диван, кресла и столики – все выдержанные в холодном, жестком стиле. Состоящая сплошь из острых углов, дерева и кожи мебель должна была бы диссонировать с ковром и обоями на стенах, но вместо этого придавала атмосфере приемной ту самую долю отваги, которую надеешься найти, выбирая себе адвоката.
– Чем могу помочь?
Вопрос исходил от женщины средних лет, которая сидела перед монитором и клавиатурой. В ушах у нее виднелись крошечные наушники – очевидно, она печатала с диктофона. Вся ее внешность говорила о высоком уровне профессионализма: темно-синий костюм, кремовая блузка, короткие, аккуратно подстриженные волосы с начинающей седеть прядью, уходящей от левого виска к затылку. У нее были самые черные брови из когда-либо виденных Нкатой и самый враждебный взгляд, который он когда-либо получал от белой женщины, хотя он привык, что белые женщины смотрят на него с подозрением.
Он предъявил женщине свое удостоверение и спросил, может ли он видеть адвоката. О встрече он не договаривался, сообщил он миссис Черные Брови, не дав ей задать этот вопрос, но тем не менее надеется, что миссис Льюис…
– Мисс Льюис, – поправила его секретарша ледяным голосом и сняла наушники.
…примет его, как только узнает, что предметом разговора будет Катя Вольф. Он положил на стойку свою визитку и добавил:
– Можете передать ей вот это. Скажите, что мы с ней беседовали по телефону сегодня утром. Полагаю, она помнит об этом.
Миссис Брови демонстративно дождалась, чтобы Нката убрал пальцы от визитки, и только тогда прикоснулась к ней.
– Подождите здесь, пожалуйста, – сказала она и исчезла вместе с визиткой за дверью, ведущей во внутренние помещения.
Минуты через две она вернулась, вновь надела наушники на голову и, ни слова не говоря и даже не взглянув в сторону Нкаты, возобновила печатание. Такая грубость могла бы привести Нкату в негодование, но он давно уже, с ранних лет, научился видеть в поведении белых женщин только то, из чего оно, собственно, и состоит: глупость и дурные манеры.
Поэтому он углубился в изучение фотографий на стенах – старинных черно-белых портретов, напомнивших ему о временах, когда Британская империя простиралась по всему земному шару. Закончив с портретами, он взял со столика какой-то женский журнал и погрузился в чтение статьи об альтернативах гистерэктомии, написанной женщиной, которая, казалось, несла на себе всю тяжесть мира.
Нката не присаживался, читал стоя. В конце концов миссис Черные Брови не выдержала и многозначительно заявила:
– Вам придется подождать некоторое время, констебль, так как вы пришли не по записи.
– Такова природа убийства, понимаете? Нельзя сказать заранее, когда оно произойдет, – сказал Нката и прислонился плечом к обоям в бледную полоску. Для пущего эффекта он шлепнул по стене ладонью. – Симпатичные обои. Как называется такой рисунок?
Секретарша впилась глазами в участок стены, к которому он прикоснулся, словно выискивая жирные отметины. Она ничего не ответила, тем не менее Нката любезно кивнул ей, перегнул журнал, чтобы удобно было держать его в одной руке, и откинулся головой на стену.
– У нас есть диван, констебль, – процедила миссис Брови.
– Насиделся за день, – сообщил он ей доверительно и, не удержавшись, добавил: – Геморрой, знаете ли.
Это подействовало. Секретарша вскочила, снова скрылась во внутреннем офисе и быстро вернулась. На этот раз она вынесла поднос с остатками послеобеденного чая и объявила, что адвокат готова принять его.
Нката улыбнулся про себя. Ну разумеется, она готова.
Харриет Льюис, одетая в черное, как и прошлым вечером, встретила Нкату, стоя у своего стола. Вместо приветствия она произнесла:
– Мы уже имели возможность пообщаться, констебль Нката. Полагаю, мне следует позвать своего адвоката.
– Вы так считаете? – спросил Нката. – Женщина вроде вас – и боится остаться один на один с полицией?
– Женщина вроде меня, – передразнила она его, – совсем не дура. Я каждый день говорю своим клиентам, чтобы в присутствии полиции они держали рот на замке. Было бы глупо с моей стороны не следовать собственному совету.
– С вашей стороны было бы еще более глупее…
– Более глупо, – поправила она.
– Еще более глупее, – повторил Нката, – получить обвинение в препятствовании полицейскому расследованию.
– Вы ни в чем меня не обвинили. Вам даже зацепиться не за что.
– День еще не закончился.
– Не надо мне угрожать.
– Ну тогда вызывайте своего адвоката, – сказал ей Нката.
Оглядевшись, он увидел в глубине комнаты своеобразную зону отдыха – три кресла и кофейный столик, вразвалочку прошел туда и уселся.
– О-ох, как же славно вытянуть ноги после целого дня беготни! – И кивнул головой на телефонный аппарат: – Ну, давайте же. Звоните. Время у меня есть. Мамуля моя – отличная повариха, она не даст моему ужину остыть.
– Что у вас за дело ко мне, констебль? Мы уже разговаривали с вами. Мне нечего добавить к сказанному утром.
– У вас нет партнера, как я погляжу, – сказал Нката. – Или она прячется под столом?
– Не припоминаю, чтобы я говорила о том, будто у меня есть партнер. Вы сами сделали такое допущение.
– Основываясь на лжи Кати Вольф. Номер пятьдесят пять по Галвестон-роуд, мисс Льюис. Не хотите порассуждать на эту тему? Кстати, именно там живет ваш партнер, как мне сказали.
– Мои отношения с клиентами – закрытая информация.
– Ага. Значит, там живет ваш клиент?
– Этого я не говорила.
Нката наклонился вперед, оперся ладонями о колени.
– Тогда послушайте, что я вам скажу. – Он взглянул на свои наручные часы. – Семьдесят семь минут назад Катя Вольф потеряла свое алиби на то время, когда был совершен наезд на женщину в Западном Хэмпстеде. Улавливаете? Потеря алиби поднимает ее в верхнюю строчку нашего хит-парада. Мой опыт подсказывает, что люди не станут врать о том, где они находились в момент убийства, если только у них нет на это серьезных причин. В данном случае причиной может быть то, что она имеет отношение к убийству. Погибшая женщина…
– Я знаю, кто она, – отчеканила адвокат.
– Знаете? Отлично. Тогда вы, вероятно, знаете и то, что ваша клиентка точила на эту женщину зуб.
– Смехотворные инсинуации. Если уж на то пошло, то в реальности все обстоит как раз наоборот.
– То есть Катя Вольф хотела бы, чтобы Юджиния Дэвис осталась в живых? С чего бы это, миссис Льюис?
– Это закрытая информация.
– Чудненько. Тогда добавьте к вашей закрытой информации кое-что еще: прошлой ночью в Хаммерсмите был совершен второй наезд на пешехода. Примерно в полночь. Жертва – полицейский, который упрятал Катю за решетку. Он не погиб, но его жизнь сейчас висит на волоске. А уж кому, как не вам, знать, как копы относятся к подозреваемым, когда пострадал их коллега.
Эта новость пробила первую брешь в броне спокойствия Харриет Льюис. Она едва заметно шевельнулась, выпрямляя спину, и заявила:
– Катя Вольф не причастна ни к одному из этих происшествий.
– Вам платят за то, чтобы вы так говорили. И платят за то, чтобы вы сами в это верили. Ваш партнер сказал бы то же самое и верил бы в то же самое, если бы таковой у вас имелся.
– Хватит уже об этом. Мы с вами оба прекрасно знаем, что я не несу ответственности за сведения, которые вы получили от моего клиента в мое отсутствие.
– Верно. Но сейчас вы присутствуете. И раз уж нам стало ясно, что никакого партнера у вас нет, хотелось бы разобраться, почему мне было сказано обратное.
– Понятия не имею.
– Неужели? – Нката достал из кармана записную книжку и карандаш и постучал кончиком карандаша по кожаному переплету. – Вот как мне представляется это дело: вы адвокат Кати Вольф, но не только. Вы для нее и кое-что послаще, и именно это обстоятельство заставляет вас обеих так усердно путать следы…
– Вы переходите все границы.
– И если об этом станет известно, мисс Льюис, вам не поздоровится. Ведь у вас, юристов, существуют разные этические кодексы, и адвокат, который завел шашни со своим клиентом, в эти кодексы никак не вписывается. Да что там, все станут думать, что вы набираете клиентов из тюремных пташек как раз за этим: чтобы заполучить их, когда они беззащитны, и без особого труда заманить их в постель.
– Какая наглость! – Харриет Льюис наконец обрела дар речи и вскочила из-за стола. Она пересекла кабинет, встала за одним из кресел, обступивших кофейный столик, и схватилась за его спинку. – Покиньте мой офис, констебль.
– Давайте-ка поиграем с этой мыслью, а? – предложил он самым спокойным тоном и откинулся в кресле. – Подумаем вслух вместе.
– Вы из тех, кто неспособен думать даже про себя.
Нката улыбнулся. Он заработал еще одно очко.
– Ну все равно, сделайте мне одолжение.
– Я не намерена продолжать этот разговор. Уходите, или я подам жалобу вашему начальству.
– На что собираетесь жаловаться? И что о вас будут говорить, когда станет известно, что вы не справились с одиноким копом, зашедшим поболтать об убийце? И не о простом убийце, мисс Льюис. О детоубийце, отсидевшей двадцатник.
На это адвокат промолчала.
Нката продолжал давить.
– Идите же, звоните в Управление полиции, – мотнул он головой в сторону письменного стола. – Бегите жаловаться, обвиняйте меня в домогательствах, да в чем угодно обвиняйте. А когда вся наша история окажется в газетах, тогда и посмотрим, кто останется белым и пушистым, а кого вымажут дегтем с ног до головы.
– Вы шантажируете меня.
– Я говорю вам факты как есть. А вы можете делать с ними, что вам заблагорассудится. Лично мне нужно от вас только одно: правду о Галвестон-роуд. Дайте мне ее, и я уйду.