Ричард выругался, поняв, что за звук отвлекает его. Кто-то с улицы хочет попасть в квартиру. Гидеон? Боже, неужели Гидеон? Нет, у него есть свой ключ. Зачем ему звонить?
Гудение продолжалось. Ричард больше не обращал на него внимания. Он направился к двери.
Гудение стало тише. Совсем прекратилось. Ричард опять слышал только свое дыхание, подобное вою потерянных душ, и вдруг к нему прибавилась боль, разрывающая правую ногу, и тут же ее подхватила ноющая, тупая боль в правой руке до самого плеча. В боку закололо от усилий. Он не мог отдышаться, как ни старался.
Выйдя на лестницу, Ричард вынужден был остановиться. Он глянул вниз. Сердце билось о грудную клетку как молот. Грудь вздымалась. Он втянул в себя сырой, затхлый воздух.
Восстановив силы, он начал спуск. Ему пришлось почти лечь на перила и боком преодолевать ступеньку за ступенькой. Джил не сдвинулась с места. Жива ли она? Или нет? Сейчас это вряд ли имело какое-то значение. Надо догонять Гидеона.
– Мамочка… Помоги…
Ее голос был еле слышен. Но мамочки здесь нет. Мамочка не поможет.
А папа тут, он всегда рядом. Папа поможет. Он всегда будет с тобой. Не тот папа из прошлого, не та фигура, окутанная мрачным плащом безумия, которое то приходило, то уходило, которое стояло между папой и «да, мой сын, ты мой сын». Нет, это папа из настоящего, который не подводил, не подведет, не может подвести, потому что «да, мой сын, ты мой сын». Ты, и то, что ты делаешь, и то, на что ты способен. Ты мой сын.
Ричард добрался до промежуточной площадки.
В вестибюле раздался звук открываемой двери.
Он позвал:
– Гидеон?
– Черт возьми, проклятье! – раздалось в ответ.
Голос был женский.
Приземистое существо в бесформенной синей куртке одним прыжком очутилось рядом с Джил. За ним в вестибюле появилась мужская фигура в плаще, которую Ричард Дэвис узнал мгновенно. Этот человек – инспектор полиции Линли – держал в руке кредитную карточку, с помощью которой, по-видимому, и попал в Бреймар-мэншнс. Старая покосившаяся дверь не оказала серьезного сопротивления.
– Боже праведный! – сказал Линли, падая на колени рядом с Джил. – Вызывайте «скорую», Хейверс.
Он передал ей мобильный телефон. Потом поднял голову.
Его взгляд сразу же упал на Ричарда, который так и застыл посреди лестницы с ключами от машины Джил в руке.
Хейверс поехала в больницу сопровождать Джил Фостер. Линли повез Ричарда Дэвиса в ближайший полицейский участок. Им оказался участок на Эрлс-Корт-роуд, тот самый, из которого однажды вечером двадцать лет назад Малькольм Уэбберли отправился расследовать подозрительное дело о смерти Сони Дэвис в ванне.
Если Ричард Дэвис и почувствовал иронию этого совпадения, то ничего по этому поводу не сказал. Он вообще отказался говорить после того, как Линли зачитал задержанному его права. Ричарду немедленно предоставили государственного адвоката, но с адвокатом он тоже разговаривать не стал, только спросил, как можно передать сообщение для его сына.
– Я должен поговорить с Гидеоном, – сказал он адвокату. – Это мой сын, Гидеон Дэвис. Вы наверняка слышали о нем. Скрипач…
А больше он ничего не желал говорить. Он заявил, что придерживается собственных слов, сказанных им в предыдущих беседах с Линли. Он знает свои права, и у полиции нет ничего, на чем можно было бы построить обвинение против отца Гидеона Дэвиса.
Однако в их распоряжении оказался «хамбер», и Линли отправился в Корнуолл-гарденс с командой специалистов для временного изъятия автомобиля. Как и предсказывал Уинстон Нката, повреждения, полученные машиной после наезда на двух, а возможно, и трех человек концентрировались вокруг переднего хромированного бампера, покрытого вмятинами и царапинами. Однако подобные повреждения любой более-менее опытный адвокат сможет объяснить десятком невинных причин, и Линли не рассчитывал на мятый бампер как основу обвинения против Ричарда Дэвиса. Он рассчитывал на результаты трасологической экспертизы днища «хамбера» и участков вокруг бампера, а такие результаты ни один, даже самый опытный, адвокат не сможет отмести как бездоказательные. Было бы крайне маловероятно, чтобы после того, как Дэвис несколько раз переехал свою бывшую жену и сбил Кэтлин Ваддингтон и Малькольма Уэбберли, на корпусе автомобиля не осталось ни капли крови, ни кусочка кожи, ни обрывка ткани, ни волоска – волоска, вырванного с корнем или даже с частью кожного покрова головы, потому что только такой волос представляет интерес для следственной команды. Линли знал это по опыту. Чтобы избавиться от улик подобного рода, Ричарду Дэвису пришлось бы предусмотреть возможность их появления. Линли был уверен, что Дэвис не сделал этого. Ни один убийца не может предусмотреть всего.
Он позвонил с новостями старшему инспектору Личу и попросил его передать их помощнику комиссара Хильеру. Сам он, сообщил Линли, проследит за тем, чтобы «хамбер» в целости и сохранности был отправлен на экспертизу, а затем поедет за компьютером Юджинии Дэвис, что и было его изначальным планом. По-прежнему ли старший инспектор желает, чтобы Линли привез компьютер?
Старший инспектор по-прежнему этого желал. Несмотря на арест Дэвиса, Линли по-прежнему оставался в немилости из-за своего проступка. Компьютер должен быть доставлен в участок и зарегистрирован как имущество жертвы.
– Раз уж об этом зашла речь, что еще вы припрятали от меня? – спросил Лич с недюжинной проницательностью.
Линли ответил, что больше ничего из вещей, принадлежавших Юджинии Дэвис, он не брал. И говорил он это с чистой совестью, поскольку жизнь научила его, к счастью или нет, что рожденные страстью слова, которые мужчина пишет в послании женщине – и даже те, которые он говорит ей вслух, – даются женщине в пользование лишь на тот срок, пока слова эти служат своему предназначению. А принадлежат они только мужчине, от начала и до конца.
– Он меня не толкал, – вот первое, что сказала Джил Фостер сидящей рядом с ней Барбаре Хейверс, когда пришла в себя в машине «скорой помощи». – Вы не должны думать, будто он толкнул меня.
Ее голос был слаб – еле слышное бормотание, нижняя половина тела залита кровью, водой и мочой, которые потекли из нее, пока она лежала в вестибюле подъезда. Но больше она ничего не смогла произнести из-за нового приступа боли – по крайней мере, так показалось Барбаре, потому что Джил вскрикнула, а один из команды врачей «скорой помощи» озабоченно вгляделся в мониторы, где отражались основные жизненные показатели пациентки, и сказал водителю:
– Включи-ка сирену, Клифф.
Этого было достаточно, чтобы Барбара сделала выводы о состоянии Джил Фостер.
– Это ребенок? – тихо спросила она у врача.
Тот бросил на нее хмурый взгляд, ничего не сказал и вернулся к пакету с раствором для внутривенного вливания, который подвешивал на стойку над пациенткой.
Даже с сиреной поездка до ближайшей больницы с родовым отделением показалась Барбаре бесконечной. Но когда они наконец прибыли, их встретили с внушающей надежду и успокоение энергичностью. Санитары бегом доставили носилки с Джил из машины в больницу. Там ее окружила толпа медиков, которые повезли ее дальше, по пути выкрикивая запросы на оборудование, консультации педиатров и акушеров, диковинные препараты и таинственные процедуры, названия которых были призваны скрыть их назначение.
– Она выкарабкается? – спрашивала Барбара у всех, к кому могла пробиться. – Она рожает, да? С ней все будет в порядке? А с ребенком?
– Роды не должны быть такими, – был единственный ответ, которым удостоили Барбару озабоченные врачи. – У нее множество травм.
Джил Фостер отправилась прямо в операционную, а Барбара осталась в отделении, ожидая результатов и меряя шагами комнату ожидания. Никто не сообщил ей никаких подробностей, потому что в ответ на встречный вопрос: «Вы член семьи?» – Барбара могла лишь отрицательно качать головой. Она сама не очень понимала, почему ей так важно было знать, что незнакомая ей женщина выберется из переделки живой. Может, это неожиданное сестринское чувство, которое она почувствовала к Джил, объяснялось тем, что ее саму не очень давно точно так же увозили на «скорой помощи» после ее столкновения с убийцей.
Она не поверила, будто Ричард Дэвис не толкал Джил Фостер с лестницы, но с этим придется разбираться позднее, когда Джил немного поправится и узнает, что еще натворил ее жених. А она поправится, сообщили Барбаре примерно после часа ожидания. У Джил родилась дочь, и малышка здорова, несмотря на свое стремительное появление на свет.
Услышав это, Барбара почувствовала, что теперь сможет отправиться домой. Она так и сделала и уже расспрашивала у главного входа в больницу, какие автобусы ходят отсюда в сторону Фулем-Палас-роуд, когда вдруг обнаружила, что стоит под вывеской больницы «Чаринг-Кросс». Да ведь здесь лежит суперинтендант Малькольм Уэбберли! Барбара вновь нырнула в пропахшее лекарствами здание.
На одиннадцатом этаже она сумела остановить бегущую куда-то медсестру реанимационного отделения. «Критическое» и «без изменений» – так описала сестра состояние суперинтенданта, из чего Барбара заключила, что он до сих пор находится в коме, до сих пор подключен к системам поддержания жизни и до сих пор ему грозят такие осложнения, что молитвы о его скорейшем выздоровлении будут столь же рискованным делом, как и мысли о его возможной смерти. Когда человека сбивает машина, когда его мозг получает тяжелые повреждения, даже после долгого лечения этот человек больше никогда не становится самим собой. Барбара не знала, готова ли она желать своему начальнику такого излечения. Она не хотела, чтобы он умер. Эта мысль была для нее невыносима. Но и вообразить его влачащим жалкое растительное существование месяц за месяцем, год за годом она не могла.
– Его семья с ним? Я состою в команде, которая расследует это происшествие. У меня есть для них новости. Если, конечно, они захотят их услышать.
Медсестра с сомнением оглядела Барбару. Барбара вздохнула и вытащила из кармана свое удостоверение. Придирчиво изучив его, медсестра кивнула: