Уэбберли увидел ее снова через два года после суда, совершенно случайно, на Паддингтонском вокзале. Он ехал на конференцию в Эксетер. Она сказала, что приехала на встречу с кем-то. С кем – не назвала.
– Приехала? – переспросил он. – Значит, вы теперь живете в другом месте? За городом? Для вашего мальчика это весьма полезно, наверное.
Оказывается, нет, они не переехали за город. Переехала она одна.
Он сказал:
– О, простите. Сожалею.
Юджиния ответила:
– Спасибо, инспектор Уэбберли.
– Малькольм. Прошу вас, просто Малькольм.
Она повторила:
– Спасибо, просто Малькольм.
Улыбка на ее губах была бесконечно печальна.
Под воздействием момента и торопливо, потому что до отхода его поезда оставалось всего несколько минут, он попросил:
– Вы не дадите мне свой номер телефона, Юджиния? Я бы хотел время от времени справляться, как ваши дела. В качестве друга. Если вы не против.
Она написала несколько цифр на газете, которую он купил в дорогу.
– Спасибо за вашу доброту, инспектор, – сказала она на прощание.
– Малькольм, – напомнил он ей.
Лето на реке случилось двенадцатью месяцами позднее, и это был не первый случай, когда он нашел предлог поехать в Хенли-он-Темз и навестить Юджинию. Она в тот день была хороша, тихая по своему обыкновению, но в ней ощущался покой, какого он в ней раньше никогда не видел. Он греб, а она откинулась на борт лодки и отдыхала. Она не опускала руку в воду, как делают некоторые женщины, рассчитывая принять соблазнительную позу, а просто наблюдала за водной гладью, как будто глубины реки прятали что-то, что могло вот-вот появиться на мгновение. Когда их лодка скользила под деревьями, на лице Юджинии играли блики тени и света.
В сумятице охвативших его эмоций Уэбберли все же осознавал, что влюбился в нее. Но позади у них уже было двенадцать месяцев целомудренной дружбы: прогулки по городу, поездки за город, обеды в пабах, изредка – ужины. И тепло разговоров, настоящих разговоров о том, кем была Юджиния Дэвис раньше и как случилось, что она стала такой, как есть.
– В молодости я верила в Бога, – рассказывала она ему. – Но по дороге во взрослую жизнь потеряла Его. Вот уже долгие годы я живу без Него и хотела бы вернуть Его, если смогу.
– Даже после того, что случилось?
– Именно потому, что это случилось. Но боюсь, Он не примет меня, Малькольм. Мои грехи слишком велики.
– У тебя нет грехов. Ты просто не способна грешить.
– Уж ты-то, с твоей работой, не можешь верить в это. Грешат все.
Но Уэбберли не видел в ней греха, что бы она ни говорила о себе. Он видел только совершенство и то, что ему хотелось видеть. Однако говорить о своих чувствах казалось предательством во всех смыслах. Он женат, отец ребенка. Она хрупка и ранима. И несмотря на время, прошедшее после убийства ее дочери, он не мог воспользоваться ее скорбью.
Поэтому он решился только на вопрос:
– Юджиния, ты знаешь, что я женат?
Она перевела на него задумчивый взгляд.
– Я так и думала.
– Почему?
– Ты добрый. Ни одна женщина в здравом уме не упустила бы такого мужчину, как ты, будь у нее такая возможность. Ты хочешь рассказать мне о своей жене и семье?
– Нет.
– А… зачем тогда упомянул о ней?
– Браки иногда распадаются.
– Да.
– Твой распался.
– Да, мой брак распался.
Она снова стала смотреть на воду. Он продолжал грести и наблюдать за ее лицом, понимая, что и через сто лет, будучи слепым старцем, смог бы нарисовать по памяти каждый изгиб и линию.
С собой они захватили еду, и, приметив подходящее местечко, Уэбберли причалил к берегу.
– Подожди. Оставайся в лодке, Юджиния, – сказал он. – Я сначала привяжу ее.
Но, карабкаясь по крутому скользкому склону, он оступился и свалился в воду, где и остался стоять, униженный, по бедра в прохладных волнах Темзы, с веревкой, намотанной на руку. В ботинки стремительно проникала вода.
Юджиния подскочила со словами:
– Ох, Малькольм! Ты цел?
– Я чувствую себя полным идиотом. В фильмах такого никогда не случается.
– Но так даже лучше, – возразила Юджиния.
Не успел он сказать и слова, как она перепрыгнула через борт лодки и оказалась в воде рядом с ним.
– Грязь… – начал он.
– Такая нежная на ощупь, – закончила она. И засмеялась. – Ты покраснел до корней волос. Почему?
– Потому что я хочу, чтобы все было идеально, – признался он.
– Малькольм, все идеально, – сказала она.
Его раздирали противоречия, он хотел и не хотел, был уверен и не уверен. Больше он ничего не сказал. Они выбрались из реки на берег. Уэбберли подтянул лодку и вынул сумку с едой. Расположиться они решили под ивой, которая им обоим понравилась. Когда они уселись на землю, она сказала:
– Если ты готов, Малькольм, то готова и я.
Вот как все началось.
– И таким образом, ребенка отдали на усыновление.
Барбара Хейверс закончила свой отчет, захлопнув потрепанный блокнот. Затем она чуть не с головой нырнула в свою заплечную сумку-мешок и откопала там пакетик жевательной резинки. Широким жестом она угостила всех присутствующих в хэмпстедском кабинете Эрика Лича. Старший инспектор взял пластинку. Линли и констебль Нката отказались. Хейверс сунула жвачку в рот и начала энергично работать челюстями. Линли догадался, что так она борется с желанием закурить. И когда только она насовсем избавится от этой привычки?
Лич тоже воспользовался жвачкой по назначению и стал машинально играть с оберткой из фольги. Он сложил из нее миниатюрный веер и приставил получившееся изделие к основанию фотографической карточки своей дочери. Она только что звонила ему, и детективы из Скотленд-Ярда застали старшего инспектора за окончанием этого разговора, когда он устало бубнил в трубку: «Ради бога, Эсме, это тебе лучше обсудить с матерью… Конечно, она послушает тебя. Она же любит тебя… Ты опережаешь события. Никто не собирается… Эсме, послушай меня… Да. Так. Когда-нибудь она… Может, и я, но это совсем не значит, что мы не…» Похоже, тут девочка повесила трубку, потому что старший инспектор замолчал, но продолжал стоять у стола с открытым ртом, не успев сказать то, что намеревался. Потом он с излишней аккуратностью положил трубку на рычаг и тяжело вздохнул.
А сейчас он подытожил отчет Барбары:
– Это может быть движущей силой нашего убийцы. Или убийц. Ребенок, отданный на усыновление. Вольф попала в интересное положение не сама по себе, а с чьей-то помощью. Это забывать нельзя.
Все четверо продолжили обмен информацией. Непреодолимый затор в Вестминстере не позволил детективам из Скотленд-Ярда присоединиться к утреннему совещанию команды Лича, и теперь ему пришлось самому делать записи.
Констебль Нката тоже захотел высказаться относительно результатов, полученных Хейверс при посещении монастыря Непорочного зачатия:
– Да, это может быть мотивом, которого у нас пока нет. Вольф хочет вернуть ребенка, но никто не помогает ей найти… сына или дочь, Барб?
Следуя своей давнишней привычке, Нката не сидел в кабинете начальства, а стоял у стены возле самого входа, привалившись широким плечом к рамке с благодарностью, которую Лич получил от комиссара.
– Сына, – сказала Хейверс. – Но мне кажется, причина не в ребенке.
– Почему?
– Если верить сестре Сесилии, Катя Вольф отдала сына на усыновление сразу после родов. Первые девять месяцев она могла бы держать его при себе, а если бы отбывала срок не в «Холлоуэе», а в другой тюрьме, то и еще дольше. Ладно бы она подала прошение и ей отказали. Нет. Она родила сына и прямо в родильной палате отдала его чужим людям. И больше им не интересовалась.
Линли возразил:
– Может, она боялась, что привяжется к ребенку, Хейверс. А зачем ей это, с двадцатилетним сроком впереди? Отказ от ребенка может быть свидетельством ее материнских чувств к малышу. Если бы она не согласилась на его усыновление, то он вырос бы, зная, что у него нет семьи.
– Но если она решила найти его, то почему не обратилась в монастырь? – спросила Хейверс. – Она знала, что усыновлением занималась сестра Сесилия.
– Возможно, она вовсе не ищет его, – заметил Нката. – Зачем? Она могла решить, что он не захочет встретиться с настоящей матерью, когда узнает, что она двадцать лет отсидела за решеткой. И кстати, именно по этой причине она могла расправиться с миссис Дэвис. Может, она считает, что, не будь миссис Дэвис, ей бы не пришлось сидеть в тюрьме. Проживи с такой мыслью двадцать лет за решеткой – наверняка захочешь сделать что-нибудь, чтобы сравнять счет, когда выйдешь на свободу.
– Нет, я в это не верю, – стояла на своем Хейверс. – У нас ведь есть этот тип Уайли, который сидит в своем магазине и следит за каждым шагом Юджинии Дэвис. Как удобно для него получилось, что он случайно застал жертву и загадочного мужчину в разгаре ссоры в тот самый вечер, когда ее убили. А кто подтвердит, что это была ссора, а не сцена совсем иного плана, при виде которой майор Уайли не выдержал и натворил дел?
– Так или иначе, этого парня, сына Кати Вольф, нужно найти, – решил Лич. – Тут есть еще один момент: может, она идет по его следу и мы должны предупредить его об этом. Я понимаю, придется повозиться, но все равно надо это сделать. Займитесь этим, констебль.
– Да, сэр, – ответила Хейверс, хотя не выглядела убежденной в целесообразности этого задания.
– Мне кажется, Катя Вольф – верное направление, – сказал Уинстон Нката. – Что-то в этой пташке меня настораживает.
И он описал для остальных свой разговор с немкой – тот, что состоялся после осмотра «фиесты» в компании Ясмин Эдвардс. В ответ на вопрос о ее местонахождении в интересующий полицию вечер Катя ответила, что была дома с Ясмин и Дэниелом. Они вместе смотрели телевизор, сказала она, хотя не смогла назвать ни одной передачи, объяснив это тем, что они часто переключали каналы и поэтому она не запомнила, что они в результате стали смотреть. Какой смысл в обладании спутниковой тарелкой и пультом дистанционного управления, если не пользоваться ими в свое удовольствие?