Всё вокруг в зелени. Беседка во дворе заплетена виноградом. Кроме винограда у дома клумбы с остроконечными можжевельниками, перед домом розы (красные, белые и кремовые) и тоже виноград. Куча гравия – за воротами. Миша набрал почти две трети ведра и еле его дотащил.
– Уф!
– Так. Зачем так много берешь?.. Сыпь сюда потихоньку. Всё-всё сыпь.
– Дедушка, а правда, что бабушка еврейка?
– Наполовину. У неё только отец был еврей, а это у них не считается.
– Почему не считается?
– У евреев национальность считается по матери, а не по отцу.
– А-а… А вы только по отцу казак?
– Только по отцу, мать была русская… Вера Сергеевна Кудинова, урождённая Борзякова, твоя прабабушка.
– А разве казаки не русские?
– Сейчас уже русские.
Никак у Миши не получается подвести дедушку к войне, а наоборот, они начнут сейчас с ним спорить о происхождении казаков, от беглых крестьян они (как в учебнике истории) или от печенегов (как дедушка сам придумал); про бабушкину национальность Миша тоже давно всё знает, только притворяется.
– Дедушка, а вы в каких войсках воевали?..
– Он во власовских войсках воевал.
Миша вздрогнул, поднял голову. За забором, в тельняшке и с тазом в руке, стоял пьяный Петрович.
5
Все впечатления дня перемешались в Мишиной голове, так, что нельзя было сложить образы и мысли во что-то цельное. Можно было плакать и бесконечно повторять одно только слово: «предатель… предатель… предатель…»
Трудно было сказать, вкладывал ли Миша в это слово какое-либо значение, просто ему было обидно, так обидно, как никогда ещё в жизни.
Миша не пошёл в дом, когда бабушка кричала: «Миша, дети…», и потом несколько раз: «Миша-маленький…» Злой на всех и на весь мир, он не отозвался даже, когда его искал Сева.
Постепенно мысли в его голове перестали мельтешить и смешиваться.
Миша вспомнил, как они с папой ездили на рыбалку на мотороллере, сколько они там и какой тогда поймали рыбы. Он вспомнил про рыбалку потому, что ему обязательно нужно было вспомнить что-то хорошее. Но вот папа же говорил, что дедушка на войне убил немца?..
Миша вспомнил, как отмалчивалась и прятала глаза бабушка, когда он пытался выведать у неё про дедушкину войну… И военных наград у него нет… Только медаль «За трудовую доблесть» – а такого не может быть!
Обязательно всех награждали, хотя бы «За победу над Германией». У Мишиного второго деда Феди была медаль «За победу над Германией» (она и сейчас у них хранится), хотя его только на фронт везли, по дороге разбомбили, а когда он лежал в госпитале, война закончилась.
Как это он раньше не мог догадаться!.. И бабушка врала, говорила, что награды (какие-то медали) у него пропали в госпитале, а восстанавливать их очень долго. «Ты его, Миша, не расспрашивай про это, он очень сильно всегда переживает…» Теперь всё понятно, почему он переживает!
Всё-всё теперь понятно! Почему он говорил, что стахановское движение – это была показуха для галочки, а субботники для того, чтобы люди бесплатно работали. А бабушка ему тогда говорила: «Не морочь детям голову глупостями!»
Может, он поэтому говорил, что казака можно расказачить, а он всё равно останется казаком?.. Может, он просто за своего отца мстил?.. Ведь он же не трус?..
И почему он говорил, что коммунизма никогда не будет и что это фантазия! Никакая это не фантазия! Потому что это просто и нет ничего фантастического.
Все заходят в магазин и берут всё, что им нужно. Без всяких денег и очередей. Вот Мише мама покупала зимнюю куртку, и долго она её искала, и даже хотела заказывать тетё Рите в Москву, а потом купила. А так бы пошла и взяла просто в магазине, и любой размер на выбор, а не только – большие.
И будто бы все тогда будут брать по три или по десять курток. А зачем одному человеку десять курток?.. И продуктов можно взять только – сколько можно съесть… Ну, раз ты объешься пирожными, ну, второй… а потом же надоест!.. И будет каждый брать только по два пирожных – трубочку и заварное.
Коммунизм – очень даже хороший строй. Нужно просто, чтобы никто не жадничал, не врал и не воровал.
Миша поймал себя на том, что по привычке хорошо подумал о дедушке, вспомнив, как он по-доброму обошёлся с Лахно и что тот после этого ничего больше и не украл… Миша понял, что запутался, что ничего ему совсем не понятно, а просто пусто и больно на душе.
И главное, что он ничего ему не ответил! Продолжал себе работать, будто бы ничего не услышал, а Мишу услал ещё за гравием. А этот стоял и ухмылялся с тазом… И за это ещё больше обидно!
Уже смеркалось, когда Миша вышел из своего укрытия в кустах смородины и крыжовника.
Дедушка сидел на лавочке у входа в сад. Миша тихонько обошёл сливы и черешни и через «фольварк», осторожно ступая по не убранному от убитых солдатиков полю боя, подобрался к нему поближе.
Дедушка плакал. Боясь пошевелиться, Миша сидел над полем боя за его спиной. В ерике за забором подняли квач лягушки, стрекотали сверчки. На улице хозяйки палили мусор, и в сад проникал дым, смешиваясь с запахом стоялой воды и навоза. Быстро наступала ночь, но сидевший на скамейке человек ничего этого не замечал.
Над тем, что осталось от окопов погибшего батальона, с хрустальной чёткостью стоял солнечный день. И стелился дым от сожжённых фаустпатронами танков. И за дымом два Т-34 медленно отползали к насыпи, пропуская вперёд автоматчиков.
Младший урядник Кудинов сменил позицию и вогнал ленту в MG.
2. Первый снег
В грубый защитный рюкзак ложатся завёрнутый в бумагу кусок простыни, железная кружка, бритвенный станок, лезвия… Особенно беспокоится бабушка. Она стоит над душой, а Миша говорит ей: «Ба, ты ещё валенки мне принеси дедушкины!..» Миша устал отбиваться от доброй старушки, потому что она и в самом деле собралась идти за валенками. В конце концов сошлись на тёплых вязаных носках.
Наконец, легли спать. Всем не спалось, кроме маленького Димки. Миша выходил на улицу курить. Он крался по залу, чтобы никого не разбудить. Но всё равно мама окликала его: – Ты куда? Миша.
– Покурю выйду, – отвечал Миша: он впервые так отвечал маме.
Ночью пошёл снег и быстро таял в лужах и на сыром асфальте. Но, когда Миша вышел в следующий раз, всё изменилось.
В свете фонаря вьются и блестят снежинки. Примораживает. Снег густо укладывается на землю, на крыши и капоты машин, скамейку. Миша бродит у подъезда, вытаптывает фигуры в снегу, бросает снежки.
Ему легко дышалось и думалось в ту ночь. Вспоминалось детство в этих дворах: штурм снежной крепости, хоккей без коньков на бельевой площадке. Вот ему восемь лет: он обморозил руки, отец больно отливает их холодной водой. «Терпи, казак», – говорит отец.
Миша пытался вообразить людей из части, в которую он скоро попадёт. Пытался представить обстановку в армии. У него плохо получалось. Представлялся монтажный цех, где он работал после школы. По цеху ходили условные парни в солдатской форме. И даже ходил Толик Снегирёв, сварщик металлоконструкций.
Ещё Миша гадал, в какие всё-таки попадёт войска, – об этом он гадал с детства. Почему-то его не интересовало место службы, а только род войск.
Утром звенит будильник. Это старинный будильник с противным звуком страшной силы. Только бабушка проснулась заранее и лепит на кухне вареники. Миша очень любит бабушкины вареники, и она старается специально для него.
Сидели «на дорожку». Мама встала первой. Миша надел у зеркала фуфайку. «Господи, какой же он большой!..» – думает мама. А говорит с раздражением: «Давай, Миша, пошли уже. Согояны уже вышли». Бабушка в кухонном фартуке плачет у двери. Миша поцеловал её и сказал: «Ба, не на войну же, не надо».
Зато Димка уже бегает у дома и обстреливает снежками голубей и гаражи. Нахохлившиеся голуби шумно взлетают, но тут же опускаются на прежнее место у мусорных баков: там кто-то раскрошил для них хлеб. Металлические гаражи весело грохочут от Димкиных снежков. Димка радуется выпавшему снегу и тому, что старший брат уходит в армию, и это так интересно!
По дороге в совхоз «Солнечный», на районный сборный пункт, подошли Согояны: Карен, друг Миши, и его мама Агнесса Львовна.
Карен светится, будто его начистили пастой-гоя. А печальная Агнесса Львовна тянется к Мише, чтобы поцеловать.
Снег хрустит под ногами. Даже женщинам веселей идти, и они разговорились. Мише вообще радостно на душе, почти как Димке. А Карен шагает с ним рядом и что-то бойко рассказывает. Он худой и длинный: ростом Карен пошёл в отца, а не в Агнессу Львовну.
Шли среди панельных пятиэтажек. Однообразных и мрачных. Но в этот день казалось – пятиэтажки преобразились: «Удачи, Миша! Мы тебя помним», – говорят пятиэтажки. А когда проходили мимо дома Согоянов, в одном из окон на них смотрел дедушка Карена и махал старческой рукой.
К совхозному клубу пришли первыми. Карен дёрнул дверь – закрыто. На снегу нет следов. Вдруг, как из-под земли, вырос подполковник Амилахвари. Агнесса Львовна воскликнула: «Ой!»
Димка ухватился за мамино пальто: он подумал, что усатый военный играл в прятки и теперь решил себя объявить.
– Прибыли? Молодец! Будем ждать остальных», – сказал Амилахвари. Он сдвинул обшлаг шинели, посмотрел на часы и обратился к Мише: – Ну что, орёл! готов служить?
От неожиданности Миша замешкался. Его выручила Агнесса Львовна, засыпав Амилахвари вопросами. Она смешная в этот момент – так она наседает на подполковника, словно подпрыгивает храбрый воробей. Мама не выдержала и тоже спросила про тёплые вещи.
Но Амилахвари весело отражает все вопросы: «Мамы! Войска из Афганистана вывели десять месяцев назад, да?.. Тёплые вещи выдадут всем, да?.. Дедовщину-медовщину в армии отменили – слушай! телевизор пока не в курсе, да?..» – Он говорит без акцента, а сейчас немножко шутит.
Женщины заулыбались и почти успокоились. Хотя они ничему не поверили, кроме того, что войска вывели из Афганистана.