— Только одна сцена.
— Сцена на восьми страницах, хорошая работа оператора, блестящая оркестровка и семь ролей с текстом.
— Кто этот парень?
— Его зовут Элиот Розен.
— Ну, по крайней мере, он еврей.
Майкл засмеялся.
— Майкл, а ты еврей? Я никак не пойму.
— Наполовину, — солгал Майкл. — По матери.
— А отец кто?
— Итальянец.
— И как был решен вопрос вашего религиозного воспитания?
— К шести годам я стал католиком.
— Из тебя бы вышел отличный еврей.
— Вам понравится Элиот Розен. Он способен кого угодно вывести из себя, но вы его полюбите. Он может стать новым Орсоном Уэллсом.
Лео застонал.
— Ты имеешь хоть малейшее представление о том, сколько денег ушло впустую на поддержку Орсона Уэллса?
— Элиот принесет вам кучу денег, я уже это предвижу.
— Ну что ж, деньгам счет ты знаешь лучше чем кто-либо, а если он будет работать на тебя, он принесет деньги и мне.
Лео стряхнул пепел со своей сигары.
— Я слышал, что директора картины ты тоже взял не со студии.
— Так и есть, Лео; мне нужен был человек, который будет отчитываться не перед вами, а передо мной.
— И ты нанял Барри Уиммера.
— Верно.
— Майкл, тебе следует знать, что одно время он воровал деньги из бюджета картин.
— Тогда он был наркоманом. Теперь он вылечился.
— Я все равно в нем не уверен.
— Лео, он так мне благодарен, что будет работать втрое больше, чем кто-либо. — Майкл помолчал. — Да еще и задешево.
— Вот это мне нравится. А если он попытается украсть у меня, я вычту все из твоего гонорара.
— Справедливо.
— А сколько ты платишь тому еврейскому пареньку режиссеру?
— Двести тысяч.
Лео широко улыбнулся.
— Смотри, чтоб он тебя не подвел.
— Даже если это и случится, Лео, он едва ли будет вам стоить столько, сколько вы заплатили Марти Уайту.
Женщины вернулись, и когда они садились за столик, нога Аманды Голдман прильнула к ноге Майкла. Он ответил ей короткой улыбкой и решил на досуге обдумать, как с этим быть.
Глава 28
Майкл отложил первый вариант сценария «Тихих дней», присланный Марком Адером, и взялся за телефон.
— Алло? — ответил низкий голос.
— Марк, это Майкл Винсент.
— Каково ваше мнение?
— Я считаю, что это просто замечательно. Вы точно передали суть книги, и композицию, и авторский замысел, ваши диалоги выразительны и несомненно будут действовать на зрителей.
— Но?..
— Никаких «но». Я думаю, что по этому сценарию уже можно снимать фильм.
— Ни один продюсер мне еще этого не говорил, — осторожно сказал Адер. — Должно же быть что-то не так.
— Кое-что есть, но это ни в коей мере не умаляет того, что вы сделали.
— Что именно?
— Ближе к концу вы почему-то выкинули решающую сцену и заменили ее другой, которая работает несколько в ином ключе.
— Вы говорите о той сцене, где доктор поет для девушки и покоряет ее сердце?
— Да.
— Она не может быть в фильме по двум причинам, Майкл.
— По каким же?
— Во-первых, современным зрителям она покажется слащавой, сентиментальной и неправдоподобной; во-вторых, вы не заставите Боба Харта ее сыграть.
— Марк, я признаю, что эта сцена трогательна, но она ни в коем случае не слащаво-сентиментальна — по крайней мере в том виде, как мы ее снимем.
— Назовите хоть одну картину, где такой эпизод понравился бы зрителям?
— Пожалуйста, «Комната с видом», например.
Адер немного помолчал.
— Там не было пения.
— Вы правы, но в то время сентиментальность принимали как должное, и «Тихие дни» принадлежат той же эпохе, да и герои во многом схожи.
— А как быть с Бобом Хартом? Как вы его заставите петь?
— Предоставьте это мне. Впрочем, когда придет время, мне все же может понадобиться ваша поддержка, чтобы убедить его.
— Сомневаюсь в успехе.
— Вот что, Марк; я заключаю с вами частную сделку. Вставьте эту сцену обратно — так, как она идет в книге, — а потом, когда фильм будет готов, если она, по вашему мнению, не сработает, я заменю ее вашим вариантом.
— Вы делаете мне предложение, от которого я не могу отказаться. А теперь скажите мне, какие еще у вас замечания к моему сценарию.
— По-моему, все остальное в порядке. Я уверен, что Бобу Харту и, в особенности, Сьюзен Харт будет что сказать; может быть, режиссер захочет что-то изменить, но в любом случае это не сможет испортить вашей работы. Я этого не допущу.
— А кто будет режиссером?
— Молодой постановщик по имени Элиот Розен. Он очень умен и способен тонко чувствовать; я думаю, он вам понравится.
— Что ж, приступаю ко второму варианту.
— Не пишите второй вариант. Просто вставьте ту сцену, а все остальное пусть будет как есть.
— Благодарю вас, сын мой.
Адер повесил трубку.
Закончив разговор, Майкл подумал, что пока все складывается удачно.
Зазвонил внутренний телефон.
— Да?
— Майкл, — сказала Маргот, — здесь сержант Ривера; я сказала ему, что у вас напряженное утро, но он настаивает на встрече.
Страх холодной змейкой пробрался под ложечку.
— Пусть войдет. — Майкл старался говорить спокойно.
На этот раз Ривера был один.
— Спасибо, что нашли для меня минуту, — сказал он, протягивая руку. — Я не отниму у вас много времени.
— Рад видеть вас, сержант, — сказал Майкл, пожимая ему руку и жестом приглашая сесть. Он указал на сценарий Марка Адера.
— Первый вариант сценария «Тихих дней» уже готов, и получилось прекрасно. Скорее всего, весной начнутся съемки.
— Я рад за вас, — сказал сержант, устраиваясь в кресле поудобнее. — Решил, что стоит сообщить вам свежие новости про дело об убийстве Мориарти.
— Отлично, я весь внимание. В газетах я ничего об этом не видел в течение нескольких недель.
— Я не выпускал информацию из рук.
— Вы уже арестовали кого-нибудь?
— Нет, и я не уверен, что это вообще произойдет.
Майкл не дал себе расслабиться и почувствовать облегчение.
— А почему?
— Похоже, это бандитское убийство, все просто и ясно; работа по заказу.
— У Мориарти были связи с мафией?
— Точно ответить на этот вопрос трудно, но смерть Мориарти была нужна кому-то, кто связан с бандитами, это сомнений не вызывает.
— Расскажите мне об этом.
— За рулем машины были низкопробный гангстер из Вегаса по имени Доменик Ипполито — настоящий мерзавец.
— Как вам удалось это выяснить?
— Какие-то туристы обнаружили Доминика, сброшенного в ущелье с высоты четырехсот футов в районе двадцать девятого Палмса, его отпечатки были в картотеке.
— А машина найдена?
— Доминик был в ней. Жуткая картина — сплошное месиво.
— Так вот как обстоит дело!
— Это еще не все; мы нашли в машине другие отпечатки, весьма любопытные.
У Майкла екнуло сердце.
— Да?
— Машина краденая; конечно, мы обнаружили отпечатки и ее хозяина, и его жены, и еще кое-что интересное.
— Расскажите.
— В машине были найдены отпечатки, принадлежавшие некоему… — он достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги, взглянув на него, затем подал его Майклу, — Винсенто Майклу Калабрезе.
Майкл держал в руках свое собственное свидетельство о рождении.
— А кто он? — с трудом сумел выговорить он и положил бумагу на стол, чтобы Ривера не заметил, как дрожат у него руки.
— Он сын Онофрио и Мартины Калабрезе, и ему двадцать восемь лет. Вот и все, что я знаю; все это есть в свидетельстве.
Майкл, которому уже мерещились наручники, увидел проблеск надежды.
— Больше ничего выяснить не удалось?
— Ничего, и это очень трудно. Судя по всему, в мире больше нет никаких данных на этого парня — ни страховки, ни водительских прав, ни документов по социальному обеспечению; у него в жизни не было кредитной карточки или платежного счета в банке. Единственное, что о нем известно, что в восемнадцать лет он был арестован за угон машины (обвинения были сняты за недостаточностью улик), — тогда с него и сняли отпечатки. Так он оказался в картотеке ФБР. Но фотографии там не оказалось, почему — я не знаю.
Зато Майкл хорошо знал, почему.
— Вы хотите сказать, что выследить его невозможно?
— Невозможно. Но он почти наверняка втянут в банду.
— Почему вы так говорите? Потому что он итальянец?
— Да нет, просто в этой стране невозможно дожить до двадцати восьми лет и не иметь документов. А единственные люди, на которых у нас нет документов, это те, кто всю жизнь пользуется подложными или ворованными документами, то есть — мафиози.
— Итак, что все это означает?
— Вероятнее всего следующее: Мориарти был связан с кем-то из мафии; они не поладили. Калабрезе, или под каким он там именем сейчас живет, нанимает Ипполито, чтобы тот убрал старика, и едет с ним в машине, чтобы убедиться, что все идет по плану. Потом он всаживает пулю в Ипполито и сбрасывает его вместе с машиной, лишая возможности кому-либо поведать, кто его нанял. Но у Калабрезе не хватило ума стереть свои отпечатки в машине. Это кое-что о нем говорит.
— Что именно?
— Что организатор не он. В противном случае он бы сделал все, чтобы скрыть свои следы.
— Понятно. — Ривера был прав; он свалял дурака, но он был так напуган тогда, что вспомнил про отпечатки только позднее. — И каков же будет ваш следующий ход?
— Его не будет, — ответил Ривера, — но рано или поздно этот Калабрезе сделает ошибку и попадется. Я снял его отпечатки, так что если его арестуют, мне позвонят из ФБР.
— Сержант, буду с вами откровенен, — вряд ли из этого получится кино. История слишком туманна.
— Я так и думал.
— Но если вам когда-нибудь встретится с виду подходящее дело, надеюсь, вы мне позвоните. — Этой фразой Майкл давал полисмену понять, что он может идти, но Ривера не двинулся с места.
— Есть еще кое-что, что мне хотелось бы у вас спросить, — сказал он.