— Люба? — слышу в трубке удивленный голос Ирины, сестры Богдана. — А я о тебе вот только подумала.
Вслушиваюсь в ее голос в попытке понять: а в чьей она команде. В команде лжецов или в команде наивных дурочек.
— Я тут такие сладкие пинетки купила, — воркует она. — Ничего не знаю. Это уже десятая пара, но это просто отвал башки. Тебе понравятся. Хотя не тебе же носить…
— Слушай, а почему звоню…
Блин, как бы вывести ее на чистую воду с вопросами о ее бывшей подружке? Была, не была.
— Я видела сегодня Кристину, — говорю я.
— Какую Кристину? — голос недоуменный.
— Ну, Кристину, — теряюсь я, а затем понимаю, что на кухне я не одна.
Оглядываюсь. Богдан стоит у стола, вскинув бровь. Вот черт. Сглатываю, но он молчит. Ему, видимо, любопытно, к чему придет мой разговор с его сестрой.
— Твою подружку, — крепко сжимаю телефон. — Крис…
— Господи! — охает Ирина. — Ту Кристину!
Богдан усмехается и подхватывает яблоко из вазы. Садится за стол и откидывается на спинку стула.
Кажется, я опять сделала неверный шаг в игре против будущего “короля”
— Офигеть, — отзывает Ирина. — ОЙ, я ее с первого курса не видела.
Лжет?
— Как у нее дела? — интересуется Ирина. — Все такая же? Она же не любила тебя.
— Ага, — соглашаюсь я, — потому что была влюблена в твоего брата, — щурюсь на Богдана, который с хрустом кусает яблоко. — Вот и ненавидела меня.
— Ей все равно не светило, — Ирина хмыкает, — но это было очень обидно, что со мной дружили из-за Богдана, а после еще обвинили, что это я виновата, что вы поженились.
Богдан медленно жует яблоко, продолжая буравить меня взглядом.
— Почему?
— Ну… — Ирина вздыхает и замолкает на несколько секунд, — слушай, это было так давно, Люб…
— Да, говори уже… А то она была со мной такая милая, — вздыхаю я и с трудом выдерживаю зрительную дуэль с Богданом.
— Конечно, милая, — фыркает Ира, — она умеет быть милой и мило уговаривать о том, чтобы подставить тебя и наговорить на тебя, что у тебя был другой… Ради шутки, ага. Весело же.
— И?
— Ну, — Ирина зевает, — у меня мозгов хватило не делать этого, Люб. Ты мне тоже тогда не особо нравилась, но… мне было стремно врать Богдану.
У меня в груди растекается какая-то детская обида за то, что меня никто не любил из семьи
Богдана.
— Я хоть кому-то нравилась?
— Богдану, Люб. Это же самое важное, разве нет? — Ирина чем-то шуршит на стороне. — А потом и мы привыкли.
— Ну, спасибо.
— Не обижайся, — теперь Ирина чем-то аппетитно похрустывает. — Да, честно говорю, что ты мне не нравилась, но я же не пошла против тебя, хотя…
— Что хотя?
Богдан опять с хрустом кусает сочное яблоко и прищуривается на меня. Капля яблочного сока падает ему на грудь.
— Я ведь ждала его свадьбы с Бруньковой.
— Какой Бруньковой? — тихо спрашиваю я.
Богдан опускает взгляд на темное пятнышко на футболке от яблочного сока.
Вздыхает и вновь смотрит на меня.
— Люба, да ты чего? — Ирина снисходительно смеется. — Бруньков. Ну! Ты чего?!
Алмазная девочка.
Мозги у меня совсем не соображают. Фамилия знакомая, но я никак не могу за нее зацепиться.
— Брулмаз, Люб, — Ирина вздыхает. — Сейчас, правда, уже не Брулмаз
— Господи… — выдыхаю я. — Не Брулмаз… А Албоза…
Приваливаюсь к холодильнику.
Бозанины — это та семья, с которой мы породнимся меньше через неделю. Отец Андрея —
Бозанин Валерий владеет алмазодобывающей компанией, которую он якобы выкупил за долги у
Брунькова Виталия около двадцати лет назад.
Я подробностей не знаю, но я помню ту статью в газете о банкротстве Брунькове, и помню, как
Богдан после этой статьи позвонил отцу и поднялся к себе в кабинет.
— Так что, хорошо, что не женился, — подытоживает Ирина, — казались такими крутыми, а все просрали… Говорят, что Бруньковы сейчас в какой-то глухой деревне живут. Вот так, с вершины в грязь, но мне не жаль, там столько понтов было, а после… ну, после того, как Богдан заявил, что женится на тебе, там угрозы посыпались… — вздыхает. — Я же везде свой нос совала и подслушала тот разговор, в котором Бруньков обещал устроить нам все сладкую жизнь, а тебе…выкидыш.
— Чего?
— Но это дело прошлого, — Ирина цыкает. — Отпускай меня, мне надо на встречу.
Гудки, и я откладываю телефон.
— Надо сказать, — Богдан откладывает огрызок яблока в сторону, — это была та самая многоходовочка от моего отца, которая показала, насколько он может быть, изворотливыми и жестоким, когда вопрос касается угроз в сторону его семьи, — встает и усмехается, — и я думаю, что его из себя вывела именно угроза о твоем выкидыше.
— Но… я не понимаю… если так, то почему он себе не забрал…
— В разрушении чужой жизни, чужой империи, чужих планов, надо быть в стороне.
— Богдан похрустывает шеей. — И забавно, что мои внуки все равно будут алмазными детками, —
задерживает взгляд на моем лице. Хмурится, — и не одобряю того, что ты позвонила Ирине. Я же тебе сказал, никто кроме моего отца ничего не знал.
— Но он мне так ничего о Кристине и не сказал, — приподнимаю подбородок, чтобы скрыть вспышку страха перед Богданом.
— А, может, мне вам устроить встречу, а? — Богдан смеется, и я опять вся покрываюсь острыми холодными мурашками. — Чтобы вы друг другу мозги жрали, а не мне. Люба, ты все эти годы жила спокойно и никуда не лезла. Вот и не лезь.
Глава 26. Удивляешь
Я, конечно, знала, что отец Богдана серьезный дядя, но я, если честно, не думала, что настолько.
Если он и Богдан подвели одну из богатых и влиятельных семей к банкротству, то у меня вообще никаких шансов им противостоять.
Что я смогу сделать против тех, у кого деньги, связи и власть?
Да, я понимала, что в браке с непростым мужчиной и на всех встречах, торжествах и мероприятиях я видела, что к Богдану и его отцу относятся с большим уважением и даже где-то заискиванием, но…
Я была по ту сторону, на которой я была частью сильной и опасной семьи, и со мной тоже разговаривали с улыбками полушепотом.
А теперь я могу оказаться капризной бабой, которую надо прижать к ногтю, еслирешит пойти против.
И вместе со мной в опасности и мои родители.
Будто уловив мою тревогу, мне звонит отец.
Я до сих пор не верю, что обманщик и игроман.
— Телефон, дорогая, — говорит Богдан и вскрывает банку с оливками с тихим щелчком.
Смотрю на него и крепко сжимаю деревянную лопаточку.
Он, видишь ли, решил помочь мне с ужином.
Садист. Он даже на кухне не оставит меня одну.
— Телефон, — повторяет он и делает глоток глоток рассола из банки с оливками.
Одобрительно хмыкает.
Он проверяет меня на стрессоустойчивость? Контролирует? Или просто наслаждается тем, что загнал меня в угол?
Откладываю лопаточку и подхватываю со стола телефон. На глазах от улыбчивой фотографии папы выступают горячие и едкие слезы. Я ведь разрыдаюсь.
Я хочу ему пожаловаться.
Я хочу услышать от него, что все будет хорошо.
— Да, па?
Прикладываю телефон к уху и придаю голосу привычную беззаботность. Богдан косится на меня и вываливает оливки в стеклянную чашку с рукколой и черри.
— Привет, доча, — голос у папы ласковый и тихий, — как ты?
— Хорошо, — закрываю глаза, и по щеке скатывается слеза. — Вот ужин готовлю.
Светка с Андреем придут…
Молчание на несколько секунд, и затем следует обеспокоенные слова:
— Голос у тебя какой-то… расстроенный…
Точно сейчас выпущу из себя всю обиду и слезы. И мне все равно. к черту Богдана и его отца. Они лжецы. В достижении своих подлых целей они пойдут на все, и даже на то, чтобы оклеветать моего отца.
— Неужели с Богданом поссорилась?
Замираю.
Открываю глаза.
Я уловила в голосе отца вместе с тревогой что-то нехорошее. Что-то меня в его вопросе царапнуло холодным когтем настороженности.
Богдан отставляет пустую банку оливок, и разворачивается ко мне. В ожидании вскидывает бровь.
— Нет, не ссорились, — отвечаю я и крепко сжимаю смартфон, — он мне сейчас с ужином помогает…
А после я ставлю звонок на громкую связь.
Я не могу, объяснить, почему я так поступаю, но я почувствовала в отце липкую ложь. Он звонит не для того, чтобы узнать, как я, а для того, чтобы услышать плохие новости.
Он ждал, что я расскажу ему о Доминике. Расскажу, и… Дальше что? Свекр был прав?
Отец бы начал грызню с адвокатами за половину материальных благ, которые причитаются мне, как жене морального урода?
— Приветствую, Константин, — Богдан ловко выхватывает нож из стойки и тянется к фиолетовой луковице, — как вы?
Мой папа молчит, наверное, около минуты.
Явно, не ожидал того, что я сыграю другую карту в его игре. Богдан за одно движение снимает кожуру с луковицы.
— Да… Все хорошо, — наконец, сдавленно отвечает папа, — вот позвонил, чтобы…
— Чтобы? — спрашивает Богдан.
— Чтобы услышать голос дочери, — тихо говорит папа, — соскучился. И волнуюсь.
Поздний срок, все-таки… — смеется, — вдруг, родила?
— Нет, еще не родила, — хмыкаю я и накрываю лицо ладонью.
Хотя могла.
Мой отец связан с появлением Доминики?
Это он постарался, что она появилась именно сейчас?
— Пап, потом поговорим, — я продолжаю держать голос в тональности беззаботной домохозяйки, — меня курица ждет. Я должна будущего зятя хорошо накормить.
Я сбрасываю звонок и отворачиваюсь от Богдана к окну. Прижимаю пальцы к губам и медленно выдыхаю.
Папа решил, что пора с семьи Абрамовых содрать то, на что он давно слюни пускал?
Теперь понятно, почему он однажды с наигранным жутким смехом пошутил:
— Я так-то тоже не пальцем деланный, и на моей улице будет праздник.
И это был ответ на новость, что Богдан добился очередного успеха в переговорах с иностранными инвесторами, которые готовы вложится в строительство элитного поселка.