Точно беременная.
Эмоции дочу слишком остро простреливают, и в самые внезапные моменты.
— Эти цветы меня уже бесят, — шумно выдыхает и крепко зажмуривается, — может, нафиг их?
Будем без цветов!
— Марш обедать, — еще строже отзывается Богдан, — и все по правилам, первое, второе, десерт и чайник травяного чая с медом.
Узнаю в его голосе те нотки, которые вибрировали в его голосе, когда я рыдала у него на плече после признания, что беременная:
— Люба, справимся. Ты и я — не дураки, ноги и руки есть. Здоровые. И что ты ревешь? Будем папой и мамой и точка.
Сердце щемит тоской по прошлому, в котором Богдан и я — молодые, глупые и очень смелые в уверенности, что мы справимся.
Справились?
Может, лучше бы он тогда послушался отца, который бы все взял в свои руки… Нет.
Прижимаю ладонь к щеке. Тогда бы не было Светы. Не было Аркаши.
— Как принято, Света?
— Пойти плотно и хорошо пообедать…
— И с удовольствием, — четко проговаривает каждый слог.
Сынок пинается в животе, будто хочет поздороваться с папой, который задает обычный вопрос, но я в нем слышу намек и угрозу:
— Как там мама? Держится?
Глава 14. Я папе пожалуюсь
— Я папе пожалуюсь, что ты плохо ешь.
Нет, я чувствую голод, но кусок в горло не лезет, и глотаю я через силу.
А вот Света с большим аппетитом уминает стейк средней прожарки и с подозрительным удовольствием ест горчицу, которую раньше терпеть не могла.
Мажет толстым слоем на мясо. Не стесняется и не боится.
Когда она планирует нам сказать, что я и Богдан станем бабушкой и дедушкой?
Готовит сюрприз на свадьбе или уже после свадьбы нас обрадует?
— Сами-то мы не додумались пойти и пообедать, — Света слизывает горчицу с вилки и смеется.
Мне хочется расплакаться.
Вот прям театрально выдернуть несколько салфеток из салфетницы и заплакать с тихой исповедью, что наша семья разваливается, но я себе потом этого не прощу.
Света сейчас светится мягким счастьем, и я не могу позволить стереть с ее лица улыбку и заглушить ее смех жестокой правдой.
— На и тебе горчички, — Света переваливается через стол и выкладывает мне на тарелку рядом с фрикадельками ложку желтой горчицы, — она такая вкусная, блин.
Попробуй. Никогда такую горчицу не ела.
Горчица как горчица.
Ничего особенного. Остренькая, да, но я бы не сказала, что это самая вкусная на свете горчица.
Зато я могу пустить слезу под оправданием, что горчица — злая.
— Да ладно тебе, она же не острая…
Это была плохая идея позволить себя пустить слезу, потому что за ней следуют всхлипы и новые слезы, которые я торопливо вытираю салфеткой.
— Мам? Мам, ты чего?
У меня вздрагивают плечи.
Прикусываю кончик языка до острой боли, что простреливает к глотке. Нет, я не скажу.
Не имею права, как мать, портить дочери эти несколько недель скандалами, дрязгами, слезами и истериками.
— Я вспомнила кое-что…
Надо срочно придумать что-то, во что Света поверить.
— Помнишь… помнишь, как вы с Аркашей сделали нам с папой завтрак? — прижимаю салфетки к глазам, — овсянка и бутерброды с колбасой, вареньем, горчицей, майонезом, яйцами…
Света тоже всхлипывает.
Тоже выхватывает салфетки из салфетницы:
— Помню, — шепчет она, — горчицу налил Аркаша, а я против была… Мы чуть не передрались там…
Сработало.
Но легче мне не стало.
Новое воспоминание прошло по моему сердцу острым краем бумаги, ведь у него уже тогда была внебрачная дочь, а он…
Он с поцелуями будил меня, щекотал и шептал:
— Просыпайся, соня-засоня… — чмок в ухо, — мне тут из-за двери серьезно поугрожали, что нам приготовят завтрак.
— Да ну? — не поверила я.
— Да, представляешь, — рука нырнула под одеяло и поглаживала мое бедро, — выросли детки…
Света откладывает скомканную и влажную салфетку в сторону и сердито смотрит на меня:
— Все, хватит. Успокоились.
Торопливо вытираю слезы с щек и делаю глубокий вдох.
Продолжаем обед, а после нас ждет небольшая передышка, и мы заказываем десерт и чай, который я тоже силком в себя заливаю.
В кафе людей немного.
Кафе почти пустое, а мы сели у окна в конце зала. Иногда я выпадаю из реальности, разглядывая абстрактные картины на стенах у барной стойки. В голове только один вопрос: Почему?
Делаю глоток ромашкового чая и замечаю, как на парковку перед кафе заезжает гелик Богдана.
— Мы, что, тут уже два часа? — спрашиваю я.
— Даже чуть больше, — бубнит Света, запихивая в себя ложку с куском торта. — Блин, торт тоже классный, — придвигает мне тарелку с бисквитным десертом, — попробуй. Чистый кайф.
Я рассеянно киваю и вновь перевожу взгляд на машину Богдана, крепко стискиваю в руках чашку чая.
Богдан энергично выскакивает из авто, придерживая у уха телефон. Хмурится, что-то наговаривая в смартфон мрачной рожей. Одергивает пиджак.
— О, папа, приехал, — Света погружает ложку в торт, — злой какой-то.
Прячет телефон в карман. Мы его не слышим, но мне кажется, что я чувствую его разъяренный рык в груди.
Я жду, что он сейчас пнет колесо, но он затягивает галстук и широким шагам направляется к крыльцу кафе.
Света вскидывает руку, привлекая внимание молодой рыженькой официантке:
— А можно еще одну чашку для чая? И давайте еще…ммм… кусочек шоколадного счастья, —
косится на меня и шепчет, — надо папу задобрить.
Глава 15. Ты не дура, Люб
Обреченно наблюдаю, как Богдан входит в двери кафе. Высокий, широкоплечий и строгий.
Бариста у кофемашины с его появлением даже втягивает голову в плечи, ‘будто не хочет, чтобы его заметили.
А официант у двери с подносом в руках отступает с его пути с тихим и напряженным:
— Здравствуйте.
Сейчас я смотрю на мужа, как не на родного и близкого человека, в котором вижу любовь и нежность.
Я смотрю на него сейчас, как на чужого человека. Как на незнакомца.
Мы же с ним выросли, и я упускала из вида, что он такой большой, высокий и мрачный. С
тяжелым взглядом и размашистым напряженным шагом.
И во мне вспыхивает искорка страха, потому что я сейчас вижу моего мужа без идеализации влюбленной дурочки, которая воспринимала своего мужа сначала как любимого мальчика, а потом как сытого домашнего и ласкового котика.
Нифига он не котик. И давно уже не мальчик.
Только я как-то упустила этот момент.
— Пап! — Света оглядывается и поднимает руку. — Мы тут!
Богдан кивает в ответ.
С каждым новым его шагом я все больше хочу вскочить с диванчика, обитого, мягким велюром, и бежать без оглядки.
Но я не бегу.
Я делаю глоток остывшего чая, а Богдан уже у нашего столика.
— Привет, моя хорошая, — наклоняется к Свете и целует ее в щеку, а после отстраняется и настороженно всматривается в заплаканные глаза.
Хмурится.
— Ты плакала?
На виске тут же проступает пульсирующая венка.
— Да, — Света шмыгает, — мама довела.
Богдан кидает на меня напряженный взгляд, и я в нем успеваю уловить вспышку гнева, которая быстро тухнет.
Он же не идиот. Если бы я все разболтала, то разговор с дочерью прошел иначе.
— Помнишь, как мы с Аркашей вам завтрак готовили?
У меня опять сердце сжимается и не разжимается обратно, будто застыло перед громким ударом.
Богдан вновь смотрит на Свету и шепчет:
— То королевский бутерброд?
— Да, — по щеке Светы катится слеза, а я задерживаю дыхание.
— Помню, — Богдан смахивает слезу с щеки Светы, — конечно, помню, — целует в лоб.
Задерживает губы на ее коже, на пару секунд прикрыв глаза.
Какой любящий отец. Смотрю на его игру, и почти верю в нее, потому внутри все переворачивается от тоски по прошлому, в котором я была счастлива.
— Все, я успокилась, — сипит Света.
Я жду, что Богдан сядет со Светой, но он опускается на диван рядом со мной. Мягко приобнимает и целует в висок.
Когда его теплые и сухие губы касаются меня, я на мгновение будто обращаюсь в камень, который затем идет глубокими трещинам отвращения и злобы.
Как он смеет?
— Привет, милая, — его шепот обжигает ухо, а терпкий древесный парфюм душит.
— Как ты себя чувствуешь?
Он все еще обнимает меня, и я чувствую тепло его тела. Нет. Я бы сказала, что я чувствую жар его тела.
— Хорошо, — сдавленно отвечаю я и затем разворачиваюсь к нему, чтобы заглянуть в его лживые глаза, — а ты как?
Может, сыграть в его игру, чтобы узнать, какой он на самом деле?
Да и выбора у меня сейчас нет.
Пинок. Кладу руку на живот, и Богдан накрывает мою ладонь своей. Взгляда не отводит, мерзавец.
Он в этой игре годами, а я всего пару часов. Есть ли у меня шанс не то, чтобы выиграть, а хотя сохранить свой разум в целости?
— Как обычно, — тихо отвечает, а у меня от его голоса мороз по коже, — проблемы, но… —
делает небольшую паузу, немного щурится, — все решаемо. Нервы, конечно, подергали, но я сейчас тут, и остальное, — делает акцент на последнем слове, — неважно.
Его ладонь — тяжелая.
— Блин… — Света с обеспокоенным шепотом вскакивает, прижимает салфетку губам, — блин… —
бежит прочь, — я в уборную!
О, нет.
Я не хочу оказать наедине с Богданом, который обхватывает мое запястья и мягко его сжимает, продолжая изучающе и пытливо всматриваться в мои глаза.
Я чувствую себя кроликом в силках.
Улыбается лишь уголками губ и говорит:
— Правильное решение, Люба. Все же ты не дура.
Глава 16. Преодолеем
Я не могу оторвать взгляд от Богдана. Его наглость и уверенность в собственной безнаказанности завораживают меня.
В его самонадеянности и мужской заносчивости есть что-то очаровательное и гипнотическое, как в огромном хищнике, который лениво щурит на тебя глаза.
Он улыбается, а меня будто парализовало от укуса смертельно ядовитой