— Что же, — Алиса кутается в халат, — будет за нами наблюдаться с небес.
Нет, спасибо. Не хочу, чтобы он еще мертвым за мной следил.
— Он прожил хорошую жизнь, — выдыхает Алиса, — и столько людей будут помнить его… Все хорошо… Мы с ним еще встретимся… Он дождется меня…
— Только вы не торопитесь с ним на встречу, — ежусь от холодного ветра, что вырывает из костра веер оранжевых искр.
— Не буду, — держит меня за руки. — Сейчас главное — друг друга беречь.
Вот я и стараюсь сберечь хрупкую иллюзию обычной семьи, по которой расползаются черные трещины.
— Мы будем все по нему скучать, — Алиса печально улыбается на затухающий огонь. — Теперь я ему буду цветы покупать.
Очень неловко.
Если честно, хочется просто уйти.
— Зато Гордей может выдохнуть, — горько усмехается Алиса, — никто не будет его поучать, как быть отцом и что надо третьего родить.
Мы с Гордеем планировали и договаривались о двух детях с небольшой разницей, а тут выясняется, что “дедушка” третьего нам хотел?
Мне опять становится мерзко и начинает подташнивать, а после всю изнутри передергивает. Мне опять чудится выдох у шеи и шепот:
— Ты же мой Цветочек.
— Пойдемте в дом, — хрипло отзываюсь я и тяну за собой Алису, — нам надо поспать… поспать…
Кусаю внутреннюю сторону щеки, чтобы выдернуть себя из холодной липкой лужи страха, которая начала меня засасывать.
— Мы живем дальше, — оглядываюсь на Алису. — А живым важно спать и отдыхать.
Мне теперь надо добраться до ноутбука. Я с каждой секундой убеждаюсь в том, что свекр хранил не только физические фотографии в сейфе. Распечатал свои самые любимые снимки, как мы делаем это с семейным архивом, а остальное сохранил на ноутбуке.
— Да, ты права, — кивает Алиса. — Надо отдохнуть, — так и стоит на месте. Хмурится и шепчет. — Что могло спровоцировать сердечный приступ?
Глава 22. Претензии?
Мы с Гордеем почти сталкиваемся лбами, когда я распахиваю дверь.
Девять часов утра.
Мы оба помятые, бледные и молчаливые. И смотрим друг на друга уставшим зверьем.
От него тянет прогорклым перегаром и сигаретным дымом.
— Чего тебе? — спрашиваю я.
Я почти не спала. Только ныряла в дремоту, так мне казалось, что со мной в кровати лежит холодный труп свекра.
— Душ принять, — беспардонно проходит в комнату. И доброе утро, дорогая.
Расстёгивает помятую рубашку, стоя ко мне спиной.
Не защитил и предал.
Да, к моей обиде за его измену примешалось нелогичное разочарование, что мой муж не смог рассмотрел в отце тихого маньяка.
Или, может, рассмотрел, а?
Может, он знал, что его папаша был одержим мной, и подыгрывал ему?
Гордей оборачивается, почувствовав мой взгляд.
Меня внутри передергивает от того, что вижу в Гордее тень свекра. В его темных глазах, черных бровях, волевом подбородке и губах.
— Я сегодня пойду на консультацию с адвокатом.
Это наглая ложь. Сегодня я займусь не адвокатами, а поисками ноутбука, который я должна уничтожить. Я даже не стану его открывать, подбирать пароль. Просто разобью, а после я загляну к Алле, которая подозрительно затихла.
— Удачи, — Гордей усмехается. — Могу поделиться контактами.
— Обойдусь.
— Ну да, — стягивает рубашку, — ты же гордая и независимая. В любом случае, мы бы могли вдвоем сразу обратиться к адвокатам. Нет?
— Нет, — цежу я сквозь зубы. — Возьми с собой Верочку.
— Зачем она мне у адвоката? — расстегивает ремень на брюках.
— Для поддержки, — ехидно отвечаю я.
— Боюсь, что та поддержка, которую она мне оказывала, будет верхом неприличий, — снимает брюки и отбрасывает их в сторону. Стоит передо мной в одних тонких трусах-боксерах, которые не могут скрыть его утренней эрекции.
— Кажется, кто-то вышел из горя, раз пошли разговоры о поддержке, — вскидываю бровь.
— А ты и рада? — хмыкает. — Ну, я же тебе сказал, что тебе стоит чуток подождать со своими разговорами о том, какой я кобель и козел. И сейчас, кстати, — его глаза разгораются злостью, — будет к слову, что мой отец переворачивается в гробу, да?
Я молчу.
Руки мокрые от холодного пота.
— Кстати, ты, наверное, думаешь, что он помер от того, что узнал о Верочке? — Гордей щурится. — От Аллочки?
— Я ничего не думаю.
— И вызвал он меня на порку? М?
— Без понятия.
— Ну а что? Все очень логично, нет?
— Какая уже разница, — цежу сквозь зубы. — Он уже мертв.
— Можно ли тогда сказать, что я убил своего отца? — Гордей насмешливо вскидывает бровь.
Я должна сейчас уйти, но я не могу сдвинуться с места.
— Действительно, — Гордей тихо посмеивается и шагает в сторону ванной комнаты, — как я мог милому и прекрасному Цветочку так подло изменить?
— Не называй меня так, — глухо клокочу я.
— Почему? — останавливается у двери ванной комнаты. — Тебе же вроде нравились каламбуры “цветочки для цветочка”.
— У тебя какие-то ко мне претензии?
Гордей пристально смотрит на меня, и я понимаю, что сказала лишнего. Разговор становится липким.
— Претензии по поводу? — наконец спрашивает оторопевший Гордей.
Вот будет смешно, если я сейчас этой перепалкой подтолкну Гордея к мысли, что между мной и свекром могло бы что-то быть.
Поэтому я резко перевожу тему на обвинения:
— По поводу того, что я не в особом восторге от новости, что ты опять станешь папой.
Есть надежда, что Гордей еще не протрезвел. Он вчера много выпил, и у него явно сильное похмелье, которое угнетает когнитивные функции мозга.
— Да я тоже не в восторге, знаешь ли, — кривится, а после запирается в ванной комнате, и я закрываю глаза.
Прислушиваюсь к шуму воды, а затем стук, грохот и отборные маты от Гордея. Неужели я налажала со сборкой душевой лейки?
— Какого черта? — шипит Гордея и повышает голос. — Ляль! Это ты душ сломала? Нахуя, Ляль? Что за детские игры?
Похоже, он решил, что я душ сломала ему назло и чтобы с утра ему прилетела по голове моя маленькая женская мстя.
О камерах он не знал.
— Он ночью не работал, — отвечаю я Гордею тоже на повышенных тонах, прикидываясь дурой. — Я его немного поковыряла.
— Немного поковыряла?! — выглядывает из ванной комнаты мокры и разъяренный. — Да ты его на части раскурочила!
Вот теперь я выхожу из комнаты. Разбудить детей, позавтракать, и уехать на пару часов под каким-нибудь убедительным для свекрови предлогом.
Глава 23. Тошнит
— Гордей Вячеславович, — всхлипывает Лена, когда я вхожу в приемную.
Зареванная, опухшая и вся в черном. На похоронах секретарша отца очень много плакала. Сменила несколько платков.
Говорят, что секретарши либо отсасывают боссам, либо они в курсе всех его секретов. Либо одно, либо другое.
Я не думаю, что папа потрахивал Леночку. Вряд ли. Не тот он человек. И сейчас я не о благородстве его души говорю.
Не хочу сейчас думать, каким он был человеком.
— Я пришел поговорить, — закрываю дверь и щелкаю замком.
Выходит очень зловеще и мрачно.
— О чем? Меня теперь уволят?
— А есть за что?
— Теперь же все поменяется…
— И правда.
Шагаю к диванчику и плюхаюсь на него. Мог, конечно, зайти в кабинет отца, занять его стол, но что-то не тянет.
— Я должен знать, Лена, звонил ли ему кто-нибудь перед его смертью. Приходил ли, — закидываю ногу на ногу. — Может, он сам на какую-либо встречу ходил.
Я не могу понять, почему сегодня я проснулся с чувством, что мой отец был не тем, кем мы его видели и знали.
Это неправильно. Так не должно быть. Я обязан сохранить светлую память о нем и оставить его в могиле, но что-то не так.
И это “что-то не так” проснулось сегодня с диким похмельем. В тот момент, когда я хотел принять душ, а душевая лейка над моей головой буквально развалилась на части.
Она была явно разобрана и неумело собрана, судя по свежим царапинам и сколам. Я поинтересовался у Ляли, она ли этой ночью чудила, на что она огрызнулась: “Душ ночью не работал” и торопливо вышла из комнаты.
И в ней что-то поменялось. И дело не в моих подвигах.
Я учуял страх и стыд.
Что произошло ночью?
Я помню свой вопрос об Алле, потом Ляля заперлась в кабинете отца и затем этот взгляд, в котором больше не было скорби.
Что-то не так. С моим мертвым отцом и Лялей.
Нет, нет, нет. Не хочу об этом думать.
Может, нахуй все это? Он же умер, его закопали и пусть лежит под соусом “хороший отец, любящий муж и заботливый дедушка”.
Почему я сейчас почувствовал в нем такую явную угрозу? Он же действительно был хорошим семьянином.
Очень положительным человеком. Без изъяна. Не прикопаешься ни с одной стороны. И все его любили. Он был примером идеального мужика для женщин, друзей, родственников, подчиненных и для меня.
Только вот сейчас мне все это кажется лишь красивой картинкой, по которой я пытался строить свою жизнь, чтобы папу не разочаровать.
Если потеряешь Лялю, то второй такой женщины не найдешь.
Тебе повезло с Лялей.
Ляля такая умница и красавица. Настоящий цветочек.
Береги ее.
Я соглашался с ним, а сейчас понимаю, что меня все эти слова раздражали. Однако я давил в себе раздражение и даже агрессию, потому что… Потому что нет ничего плохого в том, что папа так любит невестку. Ляля же стала частью нашей семьи, и она, правда, замечательная женщина.
Он был частым гостем в нашем доме. Часто заезжал “по-пути” в те моменты, когда меня не было дома.
Чтобы увидеть внуков.
Внуков, ага.
Внуков.
Сжимаю кулак на подлокотнике.
Он мертв, и я не должен ковыряться в своих подозрениях. Мне противно. И было противно Ляле за закрытой дверью в кабинете, но почему? Что она там увидела, нашла, узнала?
И это давление от отца, что я должен носить идеальную Лялю на руках, пылинки сдувать было всегда в его словах и в отношении к ней.
И как не к месту я сейчас вспоминаю его шутку, которую он обронил.