— Алла, похоже, понимает, что мы тут не просто так… медленно разворачивается… — хмурится.
А Гордей не делал из этих сюрпризов грандиозных подношений, а мне хотелось показухи.
— И она принимает неверное решение бежать, — хмыкает Гордея и срывается с места. — Сиди и никуда не уходи.
Через несколько секунд мимо пробегает и охранник Василий.
Не видать мне больше каштанов и вяленого кабана. И невкусных конфет тоже.
— Помогите! — долетает обрывки истеричного голоса Аллы, и я встаю.
Разворачиваюсь и шагаю к цветочному, к которому охранник Василий тащит красную и испуганную Аллу.
Гордей точным броском попадает пустой бутылкой в урну, останавливается и дожидается меня.
— Тебе все-таки стало любопытно?
— Я думаю, что я должна избавиться еще от одной иллюзии, — вздыхаю я. — Я Аллу считала хорошей и верной подругой, — усмехаюсь, — а она ведь тебе не нравилась.
— Подруги жен редко нравятся мужьям.
— Знаешь, я на тебя ей не жаловалась, — цыкаю, — наоборот, я хвасталась, как у нас все замечательно. Ревностно охраняла идеальную картинку. И это куда хуже бабских жалоб на мужа козла.
— Я ни в чем не виновата! — визжит Алла.
— Да мы просто пришли по-дружески побеседовать, — Гордей переводит на нее взгляд. — А ты себя уже в чем-то обвиняешь. А есть в чем?
Глава 42. Хорошая подруга
— Вы не повесите на меня смерть этого старого урода!
Небольшой кабинет Аллы спрятался в коридоре за главным залом с домашними цветами. Тут пусть и мало место, но очень уютно. Чувствуется, что Алле нравилось здесь проводить время за налоговыми отчетами, договорами о поставках и другими важными бумажками.
— Вы каждую неделю с ним встречались, — цежу я сквозь зубы, вглядываясь в бессовестные глаза Аллы. — Зачем?
— Ты же не думаешь, что я была его любовницей? — она едко усмехается.
— Может, хватит тянуть кота за хвост? — вздыхает Гордей и вертит у окна горшочек с кактусом.
— Может, ты сама мозги немного включишь? — Алла игнорирует слова Гордея. — Зачем свекру встречаться с лучшей подругой его невестки? М?
— Да я без понятия, — рычу я в бессилии. — Что у вас за игры были?
Алла откидывается на спинку кресла, покачивается и вздыхает:
— Он хотел все знать, — пожимает плечами. — Как он говорил… особенно те секреты, которыми делятся с подругами. Повернутый был, дедуська.
— Ты, что, ему наши встречи сливала? Наши разговоры? — на меня потоком обрушивается озноб.
— Да, — Алла без стыда или чувства вины кивает, — наконец, наша дружба заимела хоть какой-то смысл, Лиля.
Хочу отобрать у Гордея кактус и сунуть его в лицо мерзкой Аллы, которая совершенно не стыдится своих поступков.
— Иногда приукрашивала, — Алла улыбается, — в сплетнях, как и в историях, самое главное - удерживать интерес. Я можно сказать своего рода Шахерезада.
Гордей в снисходительном удивлении изгибает бровь:
— Вот это у тебя самомнение.
— А, что, я могу поделать, — она разворачивается в кресле к нему, — твой папаша любил ковыряться в грязном белье твоей жены. Старики они, конечно, любят лезть в семьи своих детей, но тут явно была клиника. Я и подыгрывала.
— Видимо, переиграла в последний раз, — Гордей зло щурится.
— Отчасти вы сами виноваты, — Алла вновь разворачивается ко мне. — Вернее ты.
— Я?
— Ты мне столько розового говна сливала, Лиля, — Алла кривится. — Какой муж у тебя крутой, какие дети пупсики, какая ты счастливая. Я чуть не блевала каждый раз после воэтой херни с единорогами.
— Ну, хоть так я был крутым, — Гордей отставляет горшочек с кактусом.
— Ты меня, сука тупая, бесила, — Алла внезапно бьет по столу кулаком. — Ты, блять, типичная курица, которую посадили на золотой насест!
— Хотела бы я поспорить, но не могу, — сжимаю кулаки. — Умом и сообразительностью я не отличалась.
— И мне надоели эти встречи, надоел этот старпер, ты надоела, — шипит Алла. — И я… Я рассказала то, что вы все заслуживаете, ясно?
— Да нихуя, блять, неясно! — гаркает Гордей. — Шахерезада ты ебучая!
— Ты ей изменяешь, — Алла деловито закидывает ногу на ногу и высокомерно смотрит на Гордея. — Я думала, что с блондинкой, но у тебя жена блондинка, а мужики обычно в любовниц берут полную противоположность. Значит, с брюнеткой. Так вот, ты изменяешь, а Лиля сделала аборт.
— Чего, блять?!
— Да, аборт, — Алла печально вздыхает, — и сделала его тайно в другой клинике, а то ее личная врачуха могла сдать ее с потрохами. Вот. И я для убедительности я показала фотографию выписки об аборте, которую успела щелкнуть, пока Лиля была в туалете и плакала.
Она достает телефон, сосредоточенно копается в нем, и через несколько секунд я смотрю на снимок медицинской карты прерывания беременности с моим именем и всеми данными. И все по правилам: печать, подпись врача…
— И если бы позвонил в эту клинику и решил все перепроверить, то записи о тебе нашли бы, Лиля, — Алла прячет телефон в карман пиджачка. — У меня все схвачено. Я люблю, чтобы мои истории не были просто ложью. Но да я, видимо, переиграла, раз он помер.
Цыкает и кривится:
— Он же могу помереть и со мной на встрече. Вот черт…
— Ты мне позвонила с той же целью, — медленно проговариваю я, — чтобы твоя ложь была более убедительной для Вячеслава.
— Он очень расстроился из-за твоего аборта, — Алла пожимает плечами. — Он молчал, наверное, минут пять, а то и больше.
Смотрю на Аллу и понимаю, что передо мной сидит чудовище, которое помогло к другому монстру найти смерть.
— Слушай, Лиля, — Алла задумчиво смотрит на меня, — а, может, его так шарахнуло, потому что…
— Оставь при себе свои догадки, — тихо отвечаю я.
— Ты с ним, что ли, спала? — короткий и ехидный смешок.
Молчание, а затем я кидаюсь наперерез Гордею, который сейчас точно свернет шею Алле:
— Да пофиг! Гордей! Пофиг! — упираюсь руками в его грудь. — Пусть и тварь, но она женщина.
Он отступает и оправляет пиджак за лацканы, не спуская взгляда с Аллы:
— Зря ты так, Аллочка. Ох, зря… Рожу не набью, конечно, но с цветочками можешь попрощаться.
В глазах Аллы пробегает тень страха, но отказываться она от своих слов не намерена. Упрямая стерва, однако мне от ее слов не обидно.
— Так себе из тебя подруга, — подытоживаю я.
— Да и сама ты тоже, знаешь, недотягиваешь, — Алла усмехается. — Самовлюбленная пустышка…
Гордей хватает меня за запястье, выволакивает в коридор и с грохотом захлопывает дверь.
— Еще несколько минут и я ее задушу, — рычит мне в лицо. — И уж надеюсь, что теперь ты не будешь с ней дружбу водить?
— Ну, не настолько я блаженная овца, — пристыженно туплю взгляд. — Я вообще после такого дружить еще с кем-то побоюсь.
Глава 43. Надо тебя согреть
В другом зале за стеклянной тонкой стеной стоят в высоких вазах свежие цветы. Розы, лилии, хризантемы, ирисы…
Какая ирония судьбы.
Раньше в пышных красивых букетах я видела проявление мужского внимания, а теперь они ассоциируются с ложью и болью.
Красивые, но по сути своей мертвые.
Как и наш брак с Гордеем.
Я себя сейчас совсем не контролирую и не хочу контролировать.
Скидываю с плеч пиджак Гордея, отбрасываю в сторону сумку и решительно шагаю к цветочному аквариуму.
— Ляль?
Я медленно закатываю рукава, не сбавляя шага.
У меня не только брак оказался мертвой иллюзией, но и вся моя жизнь.
Я сама — иллюзия.
Тяну стеклянную дверь. На меня потоком льется влажный холод вместе со сладкими приторными запахами цветов.
Захожу, минуту разглядываю цветочные ряды, что расположились под кондиционерами, и тяжело вздыхаю.
Я теперь никогда не буду видеть в букетах романтики, любви и проявления мужского неравнодушия.
Они теперь напоминание о моей тупости, падкости на лесть, высокомерии и ничтожности перед лжецами, которые крутили и вертели мной, как хотели. Я им потакала и потеряла мужа с детьми, для которых я тоже стала просто картинкой, а не близким человеком.
Я скидываю вазы с цветами на кафельный пол. Грохот, шуршание листочков, веточек и бутонов, лужи воды и расколотая керамика.
После третьей вазы я кричу.
Истошно.
Выпускаю из себя боль, ненависть, гнев, жалость к себе и черное отчаяние. Моя жизнь разрушена и в ней не осталось правды, чистой привязанности и уюта.
Мы оказались не в болоте, а в вонючей выгребной яме Вячеслава. Мы оказались по уши в дерьме, и спасибо Алле, что толкнула тирана-извращенца к сердечному приступу.
Вот еще одно прозрение.
Я плохой и отвратительный человек.
Мне совершенно не жаль Вячеслава, и я рада его смерти.
Он годами уродовал Гордея, изуродовал меня и тянул свои лапы к нашим детям. И мне даже жаль, что умер он так быстро.
Это несправедливо.
— Несправедливо! — верещу я и переворачиваю высокую тяжелую вазу с белыми розами на пол. — Мудила! Ненавижу!
За стеклянной стеной стоит и наблюдает за моей бесноватостью Гордей. Под моими ногами хрустят осколки, стебли и растекаются лужи.
Смотрю на Гордея, а он на меня.
Вокруг меня цветы, а между нами прозрачное стекло.
Какой символизм, и как он идеально вписался в итог нашей семьи.
Теперь Гордею осталось сунуть сигарету в зубы, закурить, глубоко затянувшись, и уйти, выпуская клубы дыма, в новую жизнь без меня.
А я останусь в луже среди осколков и гниющих цветов, от сладкого аромата которых хочется проблеваться.
Но Гордей не уходит.
Стоит и смотрит.
В нем нет осуждения, гнева или снисходительной жалости. Он тоже наблюдает итог наших отношений по ту сторону стекла.
На секунду мне кажется, что он за пеленой моих слез идет рябью, и я вновь вижу его двадцатилетним.
Только на секунду, но это мгновение из прошлого, в котором я была влюблена до искр в глазах и глухих частых ударов в груди, вспарывает меня болью и дикими сожалениями.