ыдержу.
– Веди уж, силачка, – усмехнулся Дикарь. – Надеюсь, место надежное.
– И я тоже надеюсь, – почти неслышно буркнула она.
Он нырнул в сырую темноту следом за девушкой. Когда глаза привыкли, дайвер разглядел лестницу многоэтажного дома, уходящую наверх. Внизу все было затоплено. Серая муть колыхалась. Накатывающие волны затапливали ступени и отступали, обнажая покрытый черной слизью бетон. Прямо по курсу темнела шахта грузового лифта. С потолка, теряющегося в непроглядной тьме, свешивались стальные канаты. Между ними, на уровне межэтажного перекрытия дрожали от порывов ветра многослойные паучьи сети. В белесых нитях лениво вздувалось что-то живое. Дикарь не заметил, как сам собой в его руку прыгнул пистолет.
– Нет-нет, – тихо сказа Кира. – Не трогай ее. Она безобидная. Если в нее не стрелять, конечно.
Невзирая на успокаивающие слова, Дикарь не спешил убирать оружие. Он думал, что придется подниматься и заранее прикидывал, как сэкономить силы. Однако, вопреки предположению, наверх они не пошли. Слева от шахты лифта в углу обозначилась стальная, перекосившаяся, в ржавых пятнах коррозии дверь. От толчка она распахнулась, задев углом бетон. Кира остановилась на пороге, достала из рюкзака фонарь и включила его, обозначив петляющую среди мусора дорожку.
– Все будет хорошо, – обнадеживающе сказала она, прежде чем шагнуть в заваленный хламом коридор.
И в то же мгновение, словно в противовес ободряющим словам, вдалеке послышался едва различимый шум мотора.
9
В древней Японии на потребу публике, жаждущей зрелищ, от которых стыла кровь, враги императора приговаривались к пытке, которая называлась «человек-свинья». Осужденному отрубали руки и ноги, ослепляли, вырезали язык и бросали в хлев, как правило, к свиньям, где лишенного зрения и речи, изувеченного человека ждала мучительная смерть.
Лодка прошелестела днищем по песку и прочно увязла в грязи. Далекое солнце выкатилось из-за горизонта, освещая остров – будущую могилу для пяти штрафников. Развалины старинного сооружения, маячившего на пригорке, только усиливали ассоциации со склепом.
Михась подвинулся на сидении, в такт его движению коротко звякнула цепочка на наручниках. Остров ждал. Похоронивший в развалинах не одну заблудшую душу, он ухмылялся, щеря распахнутую пасть разрушенной крепостной стены, полную дыр, оставшихся от бойниц. В предрассветном тумане блестела влага на старинной кладке, среди зарослей лиан, занавесивших обломки некогда грозной крепости.
– Прибыли, смертнички, – усмехнулся Симон, старший из охранников.
«Не дождешься», – скорее смерти, чем бойцу бросил последний вызов Михась. И в то мгновенье, когда ноги седовласого охранника, первым соскочившего на берег, коснулись земли, сжатая пружина распрямилась и выбросила штрафника за борт. Невысокий боец не успел оглянуться, как шею его перехватила стальная удавка. Цепью, стягивающей наручники, Михась захлестнул горло противника и развернулся, прикрываясь охранником. Его, пятившегося по берегу, провожали темные точки автоматных стволов.
– Не дури, Михась, – спокойно сказал Симон. – Отпусти Велюру. Тебе никуда не деться отсюда.
– Я так не думаю, – прошипел смертник, удерживая почти на весу хрипящего от боли бойца. – Выходите из лодки.
– Хорошо, мужик. А дальше-то что будешь делать?
– Все из лодки! – крикнул Михась. – Я сказал!
– Спокойно, не суетись. – Симон вскинул автоматный ствол. – Давайте, штрафники, высаживайтесь. Кто первым дернется – получит пулю в лоб. Досрочно.
У Михася блеснула надежда, что кто-нибудь из четверых, невзирая на предупреждение, бросится на охрану. Поднявшаяся буча могла закончиться чем угодно. Но призрачная надежда умерла, попираемая ногами неудачников, безропотно ссыпавшихся на берег.
– Все на колени, руки за голову! – рявкнул Симон, перехватывая инициативу. И, прежде чем Михась успел возразить, четверо обреченных выполнили приказ, погрузив колени в мокрый песок.
– Э! Симон! Хорош командовать. Тут есть один командир! Это я, – зло сорвался Михась.
Для подтверждения серьезности намерений он усилил хватку. Седовласый хрипел, царапая ногтями стальной ошейник. На его поясе болталась кобура, но нечего было и думать о том, чтобы завладеть оружием. Стоило дать слабину и открыться – риск поймать пулю головой увеличивался стократ. Слишком хорошо знал Михась, каким отменным стрелком был Симон.
– Я убью его! Теперь бросайте оружие! – приказал Михась. Он старался агрессивным тоном, на который только был способен, придать себе сил. Он отлично понимал, что охранники вряд ли пойдут на это. Симон с легкостью пожертвует одним из своих людей, если возникнет реальная угроза для жизни. И тем, что Михась еще был жив, он был обязан тому, что начальник пока не отнесся к происшедшему серьезно.
– Бросайте оружие, мать вашу! – крикнул Михась, с досадой отмечая, как кривая ухмылка перекосила лицо Симона, и так рябого, страшного, с выступающими надбровными дугами, под которыми прятался хитрый взгляд.
– Ты загнул, мужик. На что ты надеешься? С острова хода нет.
– Не переживай за меня. За себя переживай. Пошли все на хрен из лодки!
– Ага. Помечтай.
– Решил дружком пожертвовать? – злорадно усмехнулся Михась. Охранник в его руках задыхался. Его лицо посинело, на губах выступила кровь.
– Все под небом ходим.
– К черту! Тащи ключи от наручников!
– Угомонись, сынок. Ты знаешь правила. У меня нет ключей. Они лежат вон под тем камнем у стены.
– Ублюдки. Вы все ублюдки. Ладно, хоть оружие у нас будет. А то хороши правила – с голыми руками на острове…
– Зачем тебе оружие, Михась? – добродушно спросил Симон. – Когда на тебя такая махина надвигается? – он замолчал, устремив беспокойный взгляд куда-то за спину Михася.
Штрафник не оглянулся. Он только едва повернул голову, попавшись на старую как мир уловку. Но Симону этого оказалось достаточно. Автомат в его руках дернулся и плюнул огнем. Голова у Михася запрокинулась. Сквозная пуля, с фонтаном крови выходя из правого виска, разворотила ему полчерепа и вынесла ошметки мозга.
Тело Михася еще дергалось на песке, рядом кашлял охранник, пытаясь втянуть в легкие спасительный глоток воздуха, когда Симон по-хозяйски ступил на берег. Он повел оружием из стороны в сторону, пересчитывая автоматным стволом стоявших на коленях штрафников.
– Ну что, смертнички, – невозмутимо сказал он. – Повеселились и хватит. Правила прежние. Тот, кто дойдет до северной части острова – выживет. Грифон слово держит. Прощайте.
Он отступал, держа на мушке обреченных на смерть людей, пока не занял свое место в лодке харкающий кровью охранник. Один из бойцов толкнул судно от берега – без груза оно легко скользнуло по мелководью. Симон, с ходу перепрыгнув через борт, негромко скомандовал «полный вперед». Мотор завелся, лодка развернулась и понеслась в открытое море. Никто из охранников так ни разу и не обернулся в сторону безмолвных пленников острова.
Первым поднялся худощавый парень. Копна светлых, кудрявых волос, убранных в хвост, растрепалась. Пряди упали на выпуклый, покрытый испариной лоб, закрывая глаза. В морской дали, увлекая за собой пенный след, неслась к горизонту лодка. Поднималось солнце, согревая лучами утонувший в развалинах остров. Парень поднял голову: в ослепительном небесном океане таяли белые барханы легких облаков. Быть может, это зрелище единственное, которое предстоит забрать в могилу. В качестве багажа – того самого, чем предстоит любоваться, прожигая вечность.
– Как ты, Димон? – спросил невысокий коротконогий парень в камуфляже. Его нижняя челюсть была так далеко выдвинута вперед, что казалось, он дурачится. Он поднялся, стряхивая с колен мокрый песок.
Светловолосый уныло улыбнулся, опуская голову.
– Держусь, – после паузы отозвался он и так глубоко вздохнул, словно этот вздох был последним в его жизни.
– Димон, это, – крепыш потянулся к нему и добавил тихо, чтобы никто не слышал: – Вдвоем вроде как больше шансов.
– Думаешь, они есть – эти шансы? – против воли Димон улыбнулся. Странное дело – собственная вымученная улыбка едва не выжала из него слезы.
– Надежда есть, – хмыкнул крепыш.
– Мне бы твою уверенность, Русел.
– Днем раньше, днем позже, – по широкоскулому, добродушному лицу Русела поползла улыбка.
– Лучше полувеком позже, оптимист. Я бы согласился, – бросил светловолосый.
– Раньше думать надо было, – встрял в разговор Кучер, накаченный, крепкий, с черными длинными волосами, падающими на лицо. Он поднялся, смачно сплюнул под ноги и пошел к крепостной стене, туда, где под камнем предполагались ключи от наручников.
– Чья бы корова, – проворчал Русел, прожигая спину парня в короткой куртке взглядом, полным ненависти. – Идея-то твоя была.
Но Кучер не оглянулся. Он шел – уверенный, широкоплечий – по пути с шумом откидывая камни, попавшие под ноги.
– Умник, – выдавил ему вслед крепыш.
– Что теперь об этом? – вздохнул Димон. – Пойдем. С него станется потом закинуть ключ к чертям собачьим.
Русел кивнул и поспешил следом за Кучером.
Димон постоял, провожая глазами товарища. Потом повернулся к коротко стриженому парню, почти мальчишке, по-прежнему стоящему на коленях. На высоком лбу, у корней волос блестели капли пота, тонкие губы дрожали, пытаясь протолкнуть слова.
– Хватит страдать, Бодя. Пошли. – Димон пнул песок, поднимая облако пыли.
– Я говорил. С самого начала говорил, – тихий шепот вплелся в шорох оседающего песка. – Предупреждал…
– Заткнись.
– Не надо было брать… Говорил. Кучер заставил… Меня. Вы все меня заставили! Я не виноват! – его крик с надрывным хрипом вырвался из легких. – Вы! Подставили меня! За что я должен умирать?! Я был против с самого начала!!!
– Заткнись!
– Грифон! – Бодя запрокинул голову в небо и завыл. – Я не виноват! Меня подставили! Прости!
– Бодя, какого хрена? Теперь?