– Что-то потерял, Цезарский?
В каменном мешке как в гробу – чувства обостряются до предела. Егерю было с чем сравнивать, имелся в его биографии и такой факт.
Молодость – такая штука, где каждый час, проведенный без открытий, равнялся вычеркнутому из жизни. Спалось мало. И в этом был свой кайф – просыпаться слегка уставшим и первую половину дня переживать то, что случилось накануне. Курительные смеси, вещества всех мастей… Шлагбаум, за которым лежат новые грани. А на посту перед входом стоит бдительный охранник. Ушлый, пресыщенный, с выражением постоянного недовольства. Он допускает к горизонту только настоящий таран, срывающий все преграды.
Путь к себе долог. Порой ты открываешь в себе незнакомые стороны и без допинга, просто попадая в критические ситуации, имеющие привкус крови. Но чаще, уходя на глубину, ты перехватываешь ртом загубник акваланга, вместо кислорода несущий в твой организм вещества со смертельными названиями. «Желтая доза», «Черный Белый», «Великий немой».
А потом оказывается, что срок использования пропуска закончился. Ощущения повторяются, и вдруг получается, что ты везде уже был. Тебя не радует состояние возбуждения, когда все, что ты творил, казалось тебе гениальным. И чувство отрешенности от собственного тела – разве в нем не звучат отчетливые, набившие оскомину ноты?
И тогда наступает новый этап. Тот, в котором выход за кордон оплачивается одной монетой – твоей жизнью. Начались смертельные эксперименты. И добровольное погребение стало одним из них. Отличительной чертой молодого Егеря была безбашенность, поэтому он выбрал два часа. Он знал, что деревянный ящик снабжен системой вентиляции, он примерно представлял, что его ждет. Но…
Чувство, с которым тело воспринимало стук молотка, вколачивающего гвозди в крышку гроба, не поддается сравнению. Каждым нервом, на клеточном уровне Егерь ощущал землю, градом сыпавшуюся на доски. Сверху надвинулась тишина и потекло Время. Он хоронил себя заживо, мысленно забытый всеми, и снова возрождал, цепляясь за стук сердца – альфа и омегу существующей вселенной. Снова умирал и снова воскресал. В его жилы вливалась жажда жизни и липким страхом смерти выходила через поры.
Вдруг оказалось, что все его чувства, включая и шестое, непознанное, взялись существовать отдельно. Егерь слышал шум ветра, шелест листвы и голоса людей, сгрудившихся у его могилы. А потом наступила нирвана. То ли он вышел из собственного тела, слившись разумом с землей, небом, звездами. То ли наоборот – космос окунулся в него, растворившись в кровеносных сосудах. Внезапно потерялся смысл таких священных понятий как жизнь и смерть. Все слова и мысли стали бумажными, обманчивыми и вызывающими недовольство, как царапающий слух скрип коньков по замерзшей поверхности озера, под которой скрывалась настоящая трепетная глубина.
Егерь был почти несчастен, когда его откопали. Однако повторить эксперимент не решился бы никогда.
Нечто подобное Егерь испытывал и сейчас. Лежа на продавленной кровати в полной темноте, он слышал больше, чем крысиная возня по углам. Стены имеют уши. Настало время по-новому взглянуть на привычную фразу. Похоже, органы слуха преодолели бетонную преграду и оказались способны воспринимать то, что творилось снаружи. Или скорее наоборот – информация поступала в его голову извне. Отчего-то показалось, что операция уже началась. Что люди Шейха начали зачистку. Чудились автоматные очереди, взрывы, крики. Как скоро доберутся до пленника? Его жизнь, подвешенная на тонкой веревке, готовилась оборваться в любой момент. Шейх дотошен. Боевики обыщут бункер, засунув нос в укромные места. Ближневосточному гостю нужен чистый полигон, пусть даже залитый реками крови – и он его получит.
Так думал Егерь и поэтому, услышав скрип ключа в замочной скважине, мысленно попрощался с жизнью. Он сел на кровати, уговаривая себя с честью встретить конец. Ничего не помогало – его трясло от страха, сердце как угорелое металось в груди, с болезненной оттяжкой задевая ребра. Удерживая стук зубов, Егерь пообещал себе быструю кончину, но легче не стало.
Дверь распахнулась, впустив кроме света шорох, быстрый говорок. Загораживая собой выход, на пороге возник охранник. Кажется, его звали Серый. Он стоял, подняв руки над головой. Из разбитой губы капала кровь.
– Смотри-ка, не обманул.
Раздался знакомый голос и на лице охранника расцвел огромный красный цветок. Он рухнул на колени, открывая Егерю того, кто скрывался за спиной. Прямо на затворника, опустив ствол, смотрел Рамзес. Как всегда хмурый, недовольный. Это было настолько неожиданно, что Егерь лишился дара речи.
– Почему не ушел, пока была возможность? – хрипло спросил Рамзес.
– Так, Рамзес… – развел руками Егерь, быстро поднимаясь с кровати, – чего тут объяснять? Не дали.
– Хрен с тобой. Может, и к лучшему. Поможешь. Давай за мной.
– Планы изменились? – не удержался Егерь. – Объясни лучше – ты здесь за каким чертом? Почему не поставили меня в известность?
Но Рамзес его не слушал.
– Потом, – коротко бросил он и нырнул в пронизанное оранжевым светом долгое пространство коридора.
Ощущая эйфорию, словно с его шеи сорвали туго затянутую петлю уже после того, как выбили табурет под ногами, Егерь перепрыгнул через труп и устремился следом за киллером.
Бывший пост охраны, в который они попали сразу после поворота, представлял собой полотно кисти безумного сюрреалиста. Все случилось недавно. Лужи крови только затянула матовая пленка. На стене, выкрашенной в желтый цвет, казалось, висел осьминог. Из овального брюха, ощетинившегося обломками костей, ползли вниз тонкие темные щупальца. Положив голову на стол, сидел человек. Пятно жирно блестевшей крови, натекшей под его щекой, казалось глянцевой салфеткой. У стены, упершись коленями в грудь, словно силясь подняться из последних сил, сидел еще один охранник. Над его головой тянулась прерывистая дорожка. Оранжевый свет, заливавший трупы и вспыхивающий огнями на битом стекле, только усиливал впечатление нереальности. Судя по всему, охранников застали врасплох. Ничем другим нельзя было объяснить тот факт, что оружие лежало отдельно от тел.
Остро пахло кровью и мочой. Егерь не рискнул бы назвать увиденное бойней. На закланье ведут испуганных животных, а отъявленные головорезы Грифона на агнцев не походили. Они лежали кто где, тихие, безучастные к происходящему.
На бегу бывший пленник подхватил автомат и на душе сразу стало спокойней.
Они поднялись по лестнице. Егерь сделал попытку догнать профессионального киллера, но тот оставался недостижим. Он двигался бесшумно и максимально быстро. Егерь удвоил темп – вопросы, вертевшиеся у него на языке, просились наружу. Каким образом возник здесь Рамзес? И главное, зачем? Чтобы спасти того, кто не успел вовремя смотаться? Бред. Егерь бы скорее поверил, если бы им пожертвовали без зазрения совести. В любом случае нечаянного спасителя следовало предупредить о том, что аквалангов нет. Следовательно, прежний сценарий отхода невозможен.
Однако все предположения Егеря рассыпались в прах, стоило им оказаться у развилки, левое крыло которой вело к единственно возможному тайному выходу из бункера. Потому что Рамзес повернул направо.
И тогда Егерь не выдержал.
– Рамзес! – окликнул он боевика. – Ты куда?
– Тихо. – Тот остановился так внезапно, что Егерь едва не ткнулся ему в спину.
– Ты можешь толком мне объяснить, что происходит? – прошипел недавний узник.
– Кое-что изменилось.
– Что?
– Штурм откладывается. Нужен профессор.
– Все-таки решили сделать так, как я и предлагал вначале? Ну, теперь это невозможно.
– Почему?
– Это после того, как ты отфестивалил пост охраны энергоблока? В центре уже в курсе. Через минуту мы вообще рискуем с ними столкнуться нос к носу. Нет, брат, у нас с тобой последний шанс – воспользоваться прежним вариантом отхода. Только хотел бы уточнить один вопрос. Дело в том, что у меня акваланга…
– Нет больше центрального поста наблюдения, – перебил его Рамзес. – Я с него начал.
Егерь взял незначительную паузу, чтобы переварить услышанное.
– Молоток, – уважительно сказал он. – Так на хрена тогда штурм? Если ты один всех отработал.
– Нужен профессор.
– Я понял. А пост охраны лаборатории ты тоже пустил в расход?
– До них я еще не добрался.
– Рамзес, там человек десять…
– Я помню. Только думаю, их меньше. Двоих-троих послали в центр убедиться, что все в порядке после обрыва связи. Для перестраховки. Ты же докладывал, что такое бывает.
– Все равно. Семь, восемь…
– Разберусь. Хорошо, что ты не ушел. Сначала думал, что выведу профессора окольным путем, но теперь планы поменялись. Держи. – Рамзес расстегнул сумку на бедре и в Егеря полетел противогаз. – Поступим по-другому. Как только я дам сигнал, беги в северный блок, поднимай профессора и веди его в лабораторию. Ждите там меня. Код на блокировку тот же?
– Вчера не меняли.
Рамзес кивнул.
– В любом случае профессор в курсе. Наплети ему что-нибудь про штурм…
– Уж найду что сказать. Одно непонятно – почему ждать тебя в лаборатории, а не сразу внизу? Там, вроде, охраны не было.
– Вроде – нехорошее слово. Хуже его только авось. Кто знает, что будет через полчаса? Я буду с вами. Проведу.
– И как ты планируешь вывести профессора? – хмыкнул Егерь. – Тоже с аквалангом?
– Если все будет так, как запланировали, этого не понадобится.
– Обнадежил, слов нет. Может, пояснишь вкратце?
– Теряем время, Егерь. Еще час и в бункер, в худшем случае, подтянутся люди Грифона. Помни, по моей команде.
Егерь открыл было рот для уточнения непонятных моментов, но на него, предупреждая слова, уже пялились окулярами стекла противогаза. Глядя на то, как решительно устремился киллер вверх по лестнице, бывший пленник впервые подумал о том, что у них может получиться.
Во-первых, со стороны энергоблока нападения не ждали. Бункер считался изолированным и вход, тщательно охраняемый, имелся лишь наверху. Подступы к острову люди Грифона берегли как зеницу ока. Считалось, что никакого второго выхода, ведущего к затопленному уровню бункера нет. Единственный обладатель бесценной информации – Егерь держал полученные сведения при себе. Как ни фантастично, но план хода, ведущего к скрытому под водой разлому в железобетонном блоке бункера, обнаружился случайно. И не в файлах, как следовало ожидать. Два с половиной года назад по заданию Иосифа Павловича Егерь разбирал кучу пыльной макулатуры в одном из заброшенных помещений. В предназначенной для сожжения бумаге и нашелся весьма любопытный документ. И тому, что он отыскался, а не был брошен в огонь равнодушной рукой, помощник профессора был обязан своей любви ко всякого рода чертежам. Догадку блестяще подтвердил почти сразу Рамзес – дайвер уникальный, равных которому нет и быть не может. По крайней мере, Егерь таковых не знал. В то же время и поменялся изначальный